Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

его общество доставляет удовольствие. Мы частенько обедали вместе и дружески вспоминали разные эпизоды нашего совместного путешествия, приговаривая иногда: «Вы вели себя просто отвратительно, нужно вам сказать».

— Да, да, — соглашался Белчер, — но такой уж я человек, вы же меня знаете, — он делал неопределенный жест рукой. — От моего характера многие пострадали, не только вы. У меня с вами забот было не много, если не считать, что Арчи свалял дурака, заболев. Те две недели, что мне пришлось обходиться без него, я был как потерянный. Неужели ты не можешь сделать что-нибудь со своим носом и пазухами? Какой смысл жить с такими пазухами, как у тебя? Я бы не стал.

После возвращения из путешествия Белчер неожиданно для всех вознамерился жениться и объявил о помолвке. Его невеста — милая девушка, дочь чиновника, служившего в Австралии, работала у отца секретарем. Белчеру было не меньше пятидесяти, ей, думаю, восемнадцать или девятнадцать. Однажды он огорошил нас сообщением: «У меня для вас новость. Я женюсь на Глэдис». И действительно женился! Она приплыла на пароходе вскоре по нашем возвращении. Странно, но это была вполне счастливая пара, во всяком случае, в течение нескольких лет. У Глэдис был веселый характер, ей нравилось жить в Англии, и она прекрасно ладила со вздорным Белчером. Только лет восемь или десять спустя до нас дошел слух, что они разводятся.

— Она нашла парня, который внешне ей больше понравился, — заявил Белчер. — Не могу ее осуждать. Она слишком молода, а я для нее старый скряга. Мы остались добрыми друзьями, и я отписал ей приличную сумму. Она хорошая девочка.

Во время одного из наших первых совместных обедов по возвращении я заметила:

— А знаете, что вы все еще должны мне два фунта восемнадцать шиллингов и пять пенсов за белые носки?

— Неужели? — сказал он. — В самом деле? И вы надеетесь их получить?

— Нет, — ответила я.

— И правильно делаете, — одобрил Белчер. — Вы их не получите.

Мы оба рассмеялись.

Глава вторая

Жизнь похожа на корабль — на корабль изнутри. В ней есть водонепроницаемые каюты. Выходишь из одной, запираешь за собою дверь и оказываешься в другой. С момента отплытия из Саутгемптона и до возвращения в Англию моя жизнь протекала как бы в одной такой каюте. Впоследствии я именно так представляла себе любое путешествие: переход из одной жизни в другую. Ты — это ты, но уже другая ты. И твое новое «я» уже не опутано паутиной, сплетенной сотнями домашних пауков и образующей кокон твоей повседневной жизни: не нужно писать писем, оплачивать счета, делать домашнюю работу, встречаться с друзьями, проявлять фотографии, чинить одежду, мирить няню с горничной, бранить лавочника и прачку. Жизнь во время путешествия — это мечта в чистом виде. Порой это нечто сверхъестественное, но оно действительно происходит с тобой. Жизнь эта населена персонажами, ранее тебе неизвестными и с которыми ты, вероятнее всего, никогда больше не увидишься. Порой одолевает тоска по дому, чувство одиночества, острое желание увидеть дорогих тебе людей — Розалинду, маму, Мэдж. Но ты воображаешь себя викингом или шкипером елизаветинской эпохи, который пустился в мир приключений, и дом перестал быть для него домом вплоть до возвращения в него.

Волнующим был отъезд, чудесным — возвращение. Розалинда встретила нас так, как мы, несомненно, того и заслуживали, — как чужих, незнакомых ей людей. Холодно взглянув на нас, спросила меня: «А где моя тетя Москитик?» Сестра тоже отыгралась, поучая меня, чем следует кормить Розалинду, во что одевать, как воспитывать и так далее.

После первых радостей встречи показались и подводные рифы. Джесси Суоннел была уволена, не сумев поладить с моей матерью. Вместо нее наняли пожилую няню, которую мы называли между собой Куку. Вероятно, кличка эта пристала к ней, когда происходила «смена караула» — Джесси Суоннел уезжала, обливаясь горючими слезами, а новая няня старалась снискать расположение своей подопечной тем, что закрывала и открывала дверь детской, впрыгивала и выпрыгивала из комнаты и радостно выкрикивала: «Ку-ку, ку-ку!» Розалинде зрелище совсем не нравилось, она начинала реветь каждый раз при виде этого представления. Однако со временем новая няня завоевала ее сердце. Куку была прирожденной хлопотуньей и совершенной растяпой. Ее переполняли любовь и доброта, но она все теряла, ломала и говорила такие глупости, что окружающие просто диву давались. Розалинде это нравилось. Она заботливо оберегала Куку и все делала за нее.

— Боже, Боже, — доносилось из детской, — куда же я задевала щетку нашей малышки? Ну где же она может быть? В бельевой корзине?

— Я поищу, няня, — слышался голос Розалинды, — вот она, у тебя в постели.

— О господи, как она туда попала?

Розалинда находила для Куку потерянные вещи, прибирала вместо нее в комнате и даже наставляла ее, сидя в коляске, когда они отправлялись на прогулку:

— Сейчас не переходи, няня, нельзя — автобус едет… Ты не туда поворачиваешь, няня… Ты, кажется, собиралась покупать шерсть, няня. Так это не сюда…

Ее наставления перемежались няниным:

— О боже, почему же я… И о чем я только думала… — и так далее.

Лишь мы с Арчи с трудом выносили Куку. Она никогда не закрывала рта. Оставалось только заткнуть уши и не слушать, но иногда, доведенная до предела, я все же не выдерживала. В такси, по дороге на Пэддингтон, Куку непрерывно делилась своими наблюдениями:

— Посмотри, малышка, взгляни в окошко. Видишь, это большое сооружение? Это «Селфридж». Чудесное место «Селфридж». Там можно купить все что угодно.

— Это «Хэрродз», няня, — холодно бросаю я.

— Боже, боже, ну конечно же! Конечно, «Хэрродз». Ну не смешно ли, ведь мы прекрасно знаем «Хэрродз», правда, малышка?

— Я знаю, что это «Хэрродз», — спокойно отвечает Розалинда. Теперь я думаю, что, быть может, именно благодаря неловкости и нерасторопности Куку Розалинда выросла очень ловкой и расторопной девочкой. У нее не было иного выхода. Должен же был кто-то поддерживать в детской хоть слабое подобие порядка.

Глава третья

Возвращение домой может поначалу быть счастьем — счастьем воссоединения, но мало-помалу реальность все равно поднимает свою ужасную голову. У нас совсем не осталось денег. Служба Арчи у мистера Гольдштейна была делом прошлым, его место занимал теперь другой человек. У меня, конечно, оставалось дедушкино «золотое яичко», на сто фунтов в год мы могли рассчитывать, но Арчи категорически возражал против того, чтобы трогать капитал. Он считал себя обязанным найти какую-нибудь работу, причем немедленно, прежде чем начнут скапливаться счета: за квартиру, за еду, зарплата Куку и