Эхо прошлого - Диана Гэблдон

Стемнело, и среди деревьев раздались высокие завывания — на охоту вышли волки.

— Быстрее, быстрее! Индейцы! — крикнул один из ополченцев.

Словно в ответ на его крик где-то рядом раздался душераздирающий вопль, и побег превратился в паническое бегство. Люди бросали вещи и отшвыривали тех, кто попадался им на пути.

— С дороги, — тихо и напряженно сказал Джейми и принялся подталкивать медлительных и ошеломленных людей в сторону деревьев. — Они еще могут не знать, где мы.

А могут и знать.

— Ты готов спеть свою песнь смерти, дядя? — прошептал Йен. Он нагнал нас вчера, и сейчас они с Джейми сидели по обеим сторонам от меня в убежище под огромным упавшим деревом.

— Если понадобится, я им спою песнь смерти, — пробормотал Джейми и достал из-за пояса один из пистолетов.

— Ты не умеешь петь, — сказала я.

Я не собиралась шутить, просто была так напугана, что эти слова невольно первыми пришли мне на ум, — и Джейми не рассмеялся.

— Так и есть. Ну и ладно. — Он зарядил пистолет. — Не бойся, a nighean, они не получат тебя живой.

Я посмотрела на него, потом на пистолет. Я не думала, что можно испугаться еще сильней: я не могла шевелиться, внутренности обдало холодом. Теперь я осознала, почему миссис Рэйвен перерезала себе горло.

Йен что-то шепнул Джейми и ускользнул тихо, как тень.

Я с запозданием поняла, что если нас найдут и Джейми меня застрелит, то сам он, скорее всего, попадет в руки индейцев живым. Но я так испугалась, что не смогла запретить ему это. Изо всех сил пытаясь взять себя в руки, я сказала:

— Иди! Они не причинят вреда женщине. Скорее всего.

Юбка моя порвалась, как и жакет, вся одежда была в грязи, листьях и пятнах крови от убитых москитов, но все же выглядела я как женщина.

— Черта с два я уйду, — отрезал Джейми.

— Дядя, это не индейцы, — прозвучал из темноты тихий голос Йена.

— Что?

— Это «красные мундиры», они идут за нами и кричат, подражая индейцам. Они нас загоняют.

Джейми тихо выругался. Уже почти совсем стемнело. Снова раздались крики, уже с другой стороны. Я ощущала, как колебался Джейми, решая — в какую сторону бежать? Потом он схватил меня за руку и потащил глубже в лес.

Вскоре мы наткнулись на большую группу беженцев; они стояли на месте, слишком испуганные, чтобы куда-либо идти. Женщины прижимали к себе детей и закрывали им рты ладонями, еле слышно шепча: «Тихо!»

Я повернулась, и вдруг кто-то схватил меня за руку. Я вскрикнула; остальные тоже закричали. Лес вокруг нас ожил. Солдат-англичанин стоял совсем близко, и я видела пуговицы на его мундире, наклонился ко мне и с усмешкой произнес, обдав меня вонью изо рта:

— Стой спокойно, дорогуша, ты никуда не идешь.

Биение сердца так сильно отдавалось у меня в ушах, что лишь спустя какое-то время я осознала, что Джейми исчез.

* * *

Держась ближе друг к другу, мы всю ночь медленно шли к дороге. Днем нам разрешили напиться из ручья, но и идти заставили почти до полудня, а к этому времени даже самые выносливые из нас уже были готовы упасть.

Нас пригнали — и довольно грубо — на поле. Как жене фермера мне было больно видеть, что всего за несколько недель до сбора урожая золотые колосья пшеницы втаптывают в грязь. На другой стороне поля стоял дом. На крыльцо выбежала девочка, в ужасе закрыла рот ладонью и исчезла за дверью.

Три английских офицера пошли через поле к дому, не обращая внимания на бродящих туда-сюда растерянных инвалидов, женщин и детей. Уголком платка я отерла с лица пот, сложила платок, спрятала его в лиф и огляделась в поисках командира. Похоже, никто из наших офицеров или солдат не был схвачен, я заметила лишь двух хирургов, наблюдающих за инвалидами. «Ладно», — мрачно подумала и направилась к английскому солдату. Он наблюдал за нами, прищурившись и держа руку на мушкете.

— Нам нужна вода, — без долгих вступлений сказала я. — Вон там, под деревьями, течет ручей. Могу я взять трех-четырех женщин и принести воды для больных и раненых?

Солдату тоже было жарко. Выцветшая красная шерсть мундира потемнела в подмышках, а рисовая мука с его волос забилась в морщины на лбу. Он поморщился, давая понять, что не хочет общаться со мной, и осмотрелся, намереваясь послать меня к кому-нибудь другому, однако офицеры уже вошли в дом. В конце концов он пожал плечом, отвел глаза и пробормотал:

— Идите.

Я быстро нашла три ведра и столько же взволнованных, но рассудительных женщин, послала их к ручью, а сама принялась ходить по полю и оценивать сложившуюся ситуацию — это помогало держать в узде собственную тревогу. Как долго нас здесь продержат? Если больше чем несколько часов, то необходимо вырыть ямы для отхожих мест. С другой стороны, они понадобятся и солдатам, так пусть армия ими и занимается.

Женщины принесли воду. Какое-то время нам придется непрерывно ходить к ручью. Что же до крыши над головой… Я взглянула на небо. Оно было чистым, пусть и в легкой дымке. Те, кто мог двигаться самостоятельно, помогали переносить в тень деревьев безнадежно больных и раненых.

Где сейчас Джейми? Он в безопасности?

Издалека доносился рокот грома, влажный воздух, казалось, лип к коже. Куда поведут нас англичане? Где здесь ближайшее поселение? Джейми тоже поймали? Если да, то приведут ли его туда же, где находятся инвалиды?

Возможно, им не захочется кормить женщин, и их освободят. Хотя женщины — по крайней мере большая их часть — все равно останутся со своими больными мужчинами, деля с ними еду.

На крыльце дома появились две женщины — одна из них держала на руках младенца, — два подростка и три ребенка. Все они прижимали к себе корзины, одеяла и прочие пожитки, которые можно было унести. Какой-то офицер прошел с ними через поле и заговорил с охранником, видимо, приказывая ему пропустить женщин. Одна из женщин остановилась у дороги и обернулась на дом, остальные шли, не оглядываясь. Интересно, где их мужчины?

И где мой мужчина?

Я с улыбкой окликнула пациента, которому недавно ампутировали ногу. Я не знала его имени, но узнала в лицо. Плотник, к тому же один из немногих чернокожих в Тикондероге. Сквозь неаккуратные повязки на культе сочилась кровь.

— Как вы себя чувствуете, не считая боли в ноге?

Его кожа была бледно-серой, холодной и влажной, словно сырая простыня, но он слабо улыбнулся в ответ.

— Левая рука уже болит не так сильно, — сказал он и в доказательство поднял руку,