Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

Однако Хертц лукавил, и это понимали все. Отказ отборочного комитета выдвинуть кандидатуру Робсона был вызван именно политическими мотивами: в Америке набирал силу антисоветизм, а Робсон долгие годы был искренним другом Советского Союза. А ссылки Хертца на его скромные регалии выглядели смешно: Робсон снялся в 13 фильмах (один из них – «Император Джонс» – входил в сокровищницу американского кинематографа) и выступал в 26 театральных постановках. Самая известная его роль в театре – Отелло – до сих пор держала рекорд среди шекспировских постановок в США: он выступал в этой роли 296 раз.

За доброе имя Робсона пытались заступиться многие американские актеры. Один из них, Бен Верин, даже предложил, чтобы его звезда, украшавшая «Площадь звезд», была передана Робсону. Свое недоумение выразил даже мэр Лос-Анджелеса негр Том Брэдли, который заявил: «Я обеспокоен и опечален подобным решением. Как можно отказать Робсону в звезде, одному из самых почетных символов Голливуда, в звезде, которую он сорвал с неба еще при жизни?» Однако как друзья и коллеги Робсона ни старались, торговая палата Голливуда так и не изменила своего решения, предложив попытаться выставить кандидатуру Робсона как-нибудь в следующий раз. Стоит отметить, что в 1978 году чести получить звезду на «Площади звезд» был удостоен… мультяшный мышонок Микки-Маус.

На фоне скандала с Робсоном все, что произошло с Дином, едва он ступил на родную землю, выглядело вполне закономерно. Весь его груз, где главным являлись бобины с фильмом «Эль Кантор», оказался запертым на таможне. Было понятно, что власти не хотят, чтобы Дин со своим фильмом колесил по Америке, поэтому таможенники стали выдумывать разные причины того, почему они не хотят выпускать «Эль Кантора» «на свободу». В итоге эти мытарства продолжались почти полтора месяца, причем они совпали с днем рождения Дина – 22 сентября ему исполнилось 40 лет.

Но Дин без дела не сидел и все время, пока длилась таможенная эпопея, посвятил общению с родными и друзьями. Он встретился с родителями, братьями, а также с Патрисией, Рамоной и Патоном Прайсом. Эти встречи доставили Дину много приятных минут, поскольку за минувшие два года он успел здорово соскучиться по родным, да и по Америке тоже. Вообще в последнее время Дин все чаще стал ловить себя на мысли, что разлука с родиной дается ему все тяжелее и тяжелее. Когда он был молодым, подобных чувств у него не возникало, даже более того – он с радостью уезжал из Штатов, обуреваемый неуемной жаждой повидать остальной мир. Но теперь, в конце 70-х, все было иначе. Он уже успел пресытиться путешествиями (побывал более чем в 30 странах), и его стало неумолимо тянуть на родину. Причем в ГДР он специально поселился в местах, которые напоминали ему просторы родного Колорадо, – в лесном массиве на берегу озера. Однако даже этот пейзаж не мог заменить ему тех мест, которыми он привык восторгаться с раннего детства. И когда Дин поделился этими мыслями с Прайсом, тот глубокомысленно изрек:

– Я всегда знал, что ты слишком сентиментален, чтобы любить свою родину на расстоянии. Твоя жизнь перевалила за свой экватор, впереди маячит старость, а она всегда ностальгична. Поэтому тебе стоит хорошенько подумать, где лучше встретить осень жизни: на чужбине или на своей родине.

– Неужели я так плохо выгляжу, если ты уже записываешь меня в старики? – попытался отшутиться Дин.

– Выглядишь ты прекрасно, но твои глаза полны усталости. И мне кажется, тебе пора перестать бороться с ветряными мельницами.

Дин с удивлением взглянул на своего учителя, явно не ожидая услышать от него подобных речей. Поймав этот взгляд, Прайс продолжил:

– Да, ты напоминаешь мне Дон Кихота в ядерном веке. Человека, пытающегося примирить две системы, которые по сути своей не способны к подобному примирению. Им суждено вечно враждовать и воевать друг с другом до победного конца.

– И кто же из них, по твоему мнению, победит? – поинтересовался Дин.

– Этого никто не знает. Однако лично я ратую за то, чтобы победа никому не досталась. В противном случае в мире нарушится равновесие, а это приведет к бедам гораздо большим, чем сегодняшние.

– Ты имеешь в виду ядерную войну? Но она возможна и в наши дни, причем ее угроза исходит с этой стороны. Ты разве забыл доктрину нашего бывшего министра обороны Шлессинджера, выдвинутую им чуть меньше трех лет назад? О том, что США не исключают возможности применения стратегического ядерного оружия первыми?

– Во-первых, Шлессинджера у власти больше нет. Во-вторых, его слова были обычным сотрясанием воздуха, вызванным желанием запугать своего противника. Я не верю, что ядерная война возможна, пока существуют две сверхдержавы – США и Советский Союз. Вот когда кого-то из них не станет, то возможно всякое.

– Тогда почему ты называешь меня борцом с ветряными мельницами, если я все свои силы отдаю на то, чтобы одна из этих сторон, Советский Союз, не проиграла это сражение? – удивился Дин.

– Потому что все твои старания уходят в песок. Ты пытаешься убедить себя в том, что власть и народ не одно и то же. Что есть плохие руководители, вроде ястреба Шлессинджера, а есть простые, хорошие американцы, которых эта власть водит за нос. Но ты ошибаешься. Подавляющая часть простых американцев думает точно так же, как и ястребы-министры. И сколько бы ты ни старался изменить их к лучшему, тебе это не удастся. Ты привез с собой фильм про переворот в Чили, но людям здесь глубоко наплевать на то, что происходило или происходит в этой стране. Ты же американец, ты должен знать, что здесь людей интересует только эта страна и никакая больше.

– Я другого мнения о своих соотечественниках, – вновь возразил своему учителю Дин. – Да, многие из них не видят дальше собственного носа, но много и таких, кому небезразлична судьба их родины. И они с интересом будут смотреть мой фильм о Чили.

– Повторяю, людей, о которых ты с таким восторгом говоришь, единицы. И их взгляды совершенно не изменятся от того, узнают они что-то новое о Чили или нет. Но ты попытайся показать свой фильм другим американцам – тем, которые считают Америку великой сверхдержавой. Уверен, что они назовут твою картину коммунистической пропагандой. И их позицию уже ничем не изменить: слишком глубоко пустил в этой стране свои корни антикоммунизм. И помяни мое слово, следующим после Картера президентом будет еще более ярый антикоммунист, чем все предыдущие президенты вместе взятые.

– И поэтому ты предлагаешь мне сложить оружие, вернуться на родину и почивать в кресле-качалке на ранчо в Колорадо?

– А почему бы и нет, если все происходящее вокруг тебя указывает на то, что ход истории не изменить?