Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

«…На Красной площади приземлился самолет немецкого паренька Матиаса Руста. Что это было – провокация спецслужб, маркетинговый ход или банальное хулиганство?».

«Русская Семерка» (russian7.ru)

Прежде чем приземлиться на Красной площади, предвещая наше поражение в холодной войне, немецкий самолётик пролетел над учреждением, где я должен был читать лекцию, было это весной 1987 г. И тот же перелет я вспомнил осенью 2001 г., когда в Нью-Йорке разразилась трагедия Одиннадцатого Сентября. У меня в тот день и даже в тот час были занятия, однако окна аудитории выходили на противоположную от Манхэттена сторону, зато на седьмом этаже из окон бухгалтерии колледжа, где мы с женой преподавали, видны были башни Центра Мировой Торговли, и наши бухгалтерши рассказывали, как смотрели они на дым, огонь, взрыв и решили, что снимается фильм о нападении инопланетян. У меня в тот час был курс мифологии, и я говорил, что мифы, по словам Т. С. Элиота, смягчают столкновение с реальностью. «Что страшного?» – спрашивают студенты, но после лекции вышел я в коридор и услышал: «Нас бомбят!!!». «А я ждала, что вы скажете», – услышал я от студентки постарше других. «Когда у стен Кремля приземлился иностранный, нарушивший нашу границу самолет, мы винили себя…» – сказать это, когда в Нью-Йорке не остыли развалины, слов я не нашел.

«Когда руководство вооруженными силами скомпрометировало себя, оказавшись неспособным предотвратить перелет молодого западногерманского немца Матиаса Руста на арендованном самолете класса “Чесна”, марки “Ястреб” из Финляндии на Красную площадь в День Пограничника 28-го мая 1987 г., Горбачев перетряхнул состав командования, показав, у кого в руках власть».

Маршал Голдман. «Почему не получилась перестройка» (1991).

В 1987 г. на лекцию в том секретном учреждении, названия которого я не должен был знать, меня от проходной сопровождал военный. Учреждение находилось за высокой железной оградой. Некоторое время надо было пройти по «закрытой» территории.

Шли молча, чудесный день, сияет солнце. Зная, что задавать вопросов нельзя, я в паузе посматривал вверх. Над нами раскинулся безоблачный простор. Поймав мой взгляд, устремленный в небо, сопровождающий вдруг заговорил о том, что он готов был сбить пролетавший здесь, стрекоча, чужой одномоторный самолёт. «Из пистолета мог бы сшибить», – сказал военный, и в голосе его звучало отчаяние. Отчаяние человека, чувствующего свою неспособность понять происходящее. Настолько неудержимо у моего сопровождающего было чувство бессилия, так рвалось из души, что вопреки уставу он, при погонах, своё отчаяние выразил. Отчаяние звучало в том, что услышал я от завкадрами, а она – от куратора. В другое время не стала бы завкадрами откровенничать, не стал бы и куратор с ней делиться, но дело шло к развалу, и рвалось у людей из души такое, о чем не решились бы размышлять даже наедине с самими собой. Куратор мог бы изобличить подрывную деятельность на самом верху, но чтобы это сделать, не хватало у него компьютера, военный, имея при себе пистолет, мог сшибить самолет, нарушавший наши государственные границы, однако не решился пустить оружие в ход. Таково было положение советских людей, которые чувствовали тревожность происходящего и не могли воздействовать на ход событий.

Сопровождавшего меня на лекцию я только слушал: вопросов было велено не задавать. Вопросы задавались мне залом слушателей, преимущественно генералов. Им я пересказал сюжет, кочующий из романа в роман: порядок подрывается сверху. «Романтика верности ещё осталась в органах», – говорится в романе «Под контролем Кремля», а в романе «По правилам Москвы» в том же духе высказываются военные.

Тот же бродячий сюжет я пересказал и на следующей лекции, в учреждении, имевшем к романам прямое отношение. «Знание» послало меня за угол в дом на площади Дзержинского, вход не с площади, а с Фуркасовского переулка, и слушали лекцию генералы в форме другого цвета. После пересказа сюжетов о том, как органы разных стран ведут борьбу со своими правительствами и оказываются «вынужденными попутчиками», один из генералов спросил: «А что вы сами думаете по поводу мрачной перспективы, которую вы нам нарисовали?» Мой внутренний голос на вопрос отозвался вопросом: «А что думаете вы?». Но задавать вопросы мне было не велено. Вспоминал ли генерал свой вопрос? Мой ответ был ответом референта: «Рассказал о том, что прочитал».

После того как вышел «Парк Горького», по телевидению показали фильм, сделанный на основе романа. Жизнь продолжала подражать искусству литературному и кинематографическому, но в отличие от романа и особенно фильма, жизнь даровала торжество персонажам отрицательным.

От столба до столба – по дистанции

Приз Мира

«Я откровенно изложил Хрущеву свою точку зрения».

Из мемуаров Дэвида Рокфеллера.

От гостиницы до бегов на машине не больше пяти минут, но уже пора было подавать на старт, мы опаздывали, а совершалось нечто историческое. Впервые за все годы советской власти, к нам прибыл «стандардбред», американский рысак, чтобы померяться с нашими резвачами на Приз Мира. А мы опаздываем! Мало того, Рой, владелец тракторного завода, сам же этого резвача привез, вдруг останавливается и начинает болтать с каким-то типом. На типа я и смотреть не стал, отошел в сторону, дескать «Знать тебя не хочу и разговаривать с тобой не желаю!» Так и простоял, повернувшись к ним спиной, все время, пока они между собой толковали, минут пять.

Распрощались, наконец. Глядя в спину задержавшего нас субъекта, я обратил внимание на его сутулые плечи и нос, длинный, как птичий клюв. Стоило с этой серой цаплей время терять! На лифте он не поехал, а побежал, мелкими шажками, словно трясогузка, вверх по широкой лестнице. В памяти у меня застыл кадр: голубовато-серая фигурка взбирается вверх по красному ковру. А спрашивать, кто это был, я и не собирался. Какое мне дело до случайных встреч в момент исторический: с минуты на минуту будут подавать на старт!

«Рокфеллер интересные вещи рассказывал», – извиняясь за промедление, заметил Рой, едва мы сели в машину и рванули на ипподром. О том, что мог бы я своими ушами услышать, прочитал я много лет спустя в мемуарах Рокфеллера. Разве стал бы он при мне откровенничать? Судя по его книге, он не делал из своих намерений секретов. В мемуарах так и писал, ссылаясь на опыт Ротшильда, его задача – управлять миром не силой оружия, а властью денег. Миром необходимо управлять, в этом Рокфеллер был уверен.

На финише

«Трехсторонняя Комиссия создана