Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Великан замялся на пороге, словно обитатели дома страшили его больше, нежели оружие стражей. По сигналу Вакарна один мертвец ржавым лезвием рассек людоеду левое плечо, кровь хлынула ручьем из глубокой раны, и после такого намека тот невольно сделал шаг вперед. Конвульсивно содрогаясь, точно испуганное животное, он отчаянно озирался в поисках пути для побега и только после второго намека поднялся на помост и подошел к столу некромантов. От нескольких глухих слов Вакарна людоед, все еще дрожа, опустился в кресло рядом с хозяином, напротив Ядара. За ним с занесенными ятаганами застыли наводящие ужас стражи, выглядевшие так, будто умерли не менее двух недель назад.
– Остался еще один гость, – промолвил Вакарн. – И гость этот предпочитает ужинать, когда все остальные уже поужинали. Он подойдет позднее, не будем его дожидаться.
Без дальнейших церемоний некромант принялся за еду, и Ядар, хотя и без особого аппетита, последовал его примеру. Принц едва ощущал вкус яств, наваленных на его тарелку, и вряд ли ответил бы, кислым или сладким было вино, которое он пил. Мысли его метались между Далили и странностью и ужасом собственного положения. Слова Вакарна, присутствие людоеда, причина его собственного присутствия за этим столом были для него не ясны, и он чувствовал за всем этим какую-то мрачную тайну. Между тем больше свободных мест за столом не было, и слова некроманта о том, что должен подойти еще один гость, озадачивали Ядара. Пока он ел и пил, его чувства странным образом обострились, и он стал замечать какие-то потусторонние тени, скользившие между светильниками, и слышать холодный свистящий шепот, от которого кровь у него стыла в жилах. А из заполненного зала на него повеяло разом всеми запахами, что сопровождают смерть от часа ее прихода до окончательного истлевания.
Вакарн с сыновьями набросились на еду с невозмутимостью людей, давно привычных к такой обстановке. Каннибал же, чей страх был написан у него на лице и явственно читался в каждом жесте, едва притронулся к стоявшему перед ним угощению, да и то после уговоров Вакарна, которого, похоже, очень заботило отсутствие у гостя аппетита. Из ран на плечах дикаря по груди двумя обильными потоками непрерывно стекала кровь, звонкими каплями падая на каменные плиты. Однако он был так напуган, что, похоже, даже не замечал этого.
Наконец по настоянию Вакарна, который говорил с людоедом на его родном наречии, тот сделал глоток вина из кубка. Вино это отличалось от поданного всем остальным и было темно-фиолетового цвета, как цветки белладонны, в то время как в других кубках вино было красным, как маковые лепестки. Едва дикарь пригубил свой кубок, как тут же откинулся на спинку кресла, точно разбитый параличом. Скрюченные пальцы его по-прежнему сжимали кубок, из которого на пол лились остатки вина; ни движение, ни легкая дрожь не шевелили его члены, но глаза были широко открыты, и в них еще теплилось сознание.
Страшное подозрение охватило Ядара; угощение некромантов встало у него поперек горла. Да и хозяева озадачили его: они тоже прекратили есть, развернулись в своих креслах и вперились взглядами в пятачок пола за спиной Ядара, между столом и внутренней стеной зала. Ядар, приподнявшись в кресле, оглянулся и заметил в одной плите пола маленькое отверстие. Выглядело оно так, будто в нем обитало какое-то небольшое животное, но Ядар не мог представить, что за зверь способен вырыть себе нору в гранитной плите.
Громко и отчетливо, точно желая вызвать кого-то, Вакарн выкрикнул одно-единственное слово:
– Эсрит!
Вскоре в глубине норы сверкнули две крохотные искорки, и оттуда вынырнуло существо, видом и размером напоминавшее ласку, только длиннее и тоньше. Создание это было покрыто ржаво-черным мехом, лапы его походили на крошечные безволосые ручки, а горящие желтым пламенем глазки, казалось, вмещали всю гибельную мудрость и злобу демона. Быстро-быстро, извиваясь, точно мохнатая змея, чудище юркнуло под кресло, на котором сидел людоед, и принялось жадно лакать кровь из лужи, стекавшей на пол из ран.
Сердце Ядара сжалось от ужаса, когда жуткое существо запрыгнуло на колени дикаря, а оттуда перебралось на левое плечо, в котором зияла самая глубокая рана. Приникнув к еще кровоточащему разрезу, оно принялось жадно сосать. Кровь перестала струиться по телу великана; он в своем кресле не шевелился, но глаза его расширялись, расширялись, медленно, с ужасным выражением, пока совсем не вылезли из орбит, так что радужки превратились в островки посреди смертельной белизны, а губы слегка приоткрылись, обнажая крепкие и острые, как у акулы, зубы.
Некроманты продолжали есть, не сводя внимательных глаз с маленького кровожадного чудовища, и тогда принц понял, что это и есть тот самый гость, которого Вакарн ожидал к ужину. Ядар не знал, было ли это существо обыкновенной лаской или же фамильяром колдуна, но гнев наполнил его сердце вслед за ужасом перед бесславной участью каннибала, и, выхватив свой верный меч, который сопровождал его во всех путешествиях, он вскочил и хотел было убить чудовище. Но Вакарн проворно начертал указательным пальцем в воздухе какой-то диковинный знак, и рука принца повисла на полпути, а пальцы стали слабыми, как у младенца, и меч выскользнул из них, глухо звякнув о пол. Затем, повинуясь безмолвной воле Вакарна, Ядар вернулся на свое место за столом.
Казалось, жажда похожего на ласку существа была неутолима, ибо оно все сосало и сосало кровь дикаря. Могучие мускулы великана прямо на глазах странно съеживались, под сморщенными складками кожи прорисовались кости и туго натянутые жилы. Лицо его напоминало маску смерти, члены ссохлись, как у мумии, а существо, присосавшееся к нему, увеличилось в размере не больше, чем раздувается живот у горностая, напившегося крови домашней курицы.
По этому признаку Ядар понял, что существо и впрямь демон и, несомненно, фамильяр Вакарна. Охваченный ужасом, юноша смотрел, пока насытившееся чудовище не отвалилось наконец от костей людоеда, обтянутых иссохшей кожей, и не убежало, скользя и извиваясь, в нору в плите пола.
Странной была жизнь, которую Ядару приходилось теперь вести в доме некромантов. Вечно скованный темной рабской покорностью, одолевшей его во время того самого первого ужина, он двигался как человек, не очнувшийся полностью от сонного оцепенения. Казалось, что и его волей каким-то образом управляли повелители живых мертвецов. Но еще крепче держала его магия любви к Далили, хотя любовь теперь обернулась проклятьем отчаяния.
Он ел с
