Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова по комнате пронесся порыв ветра и, обогнув Нушаина, взъерошил рваную одежду Музды, который съежился рядом с хозяином, словно умоляя его о защите. И немой сморщился и усох, и в конце от него осталось не больше невесомого обломка от крыла черного жука, и ветер поднял его в воздух. И снова Нушаин наблюдал, как иероглиф в виде одноглазого негра появился в книге рядом с собакой; и от Музды не осталось ничего.
Нушаину, постигшему свою участь, больше всего на свете хотелось оказаться подальше от Вергамы. Отвернувшись от раскрытой книги, он бросился к двери, а его поношенная дешевая мантия развевалась вокруг худых голеней. Но в ушах астролога мягко зазвучал голос Вергамы:
– Вотще люди пытаются сопротивляться или следовать судьбе, которая превращает их в символы. В моей книге, о Нушаин, найдется место даже для плохого астролога.
И снова в воздухе пронесся странный вздох, холодный воздух коснулся Нушаина, и на полпути к двери астролог остановился, будто упершись в стену. Легкий ветерок обдувал его тощую костлявую фигуру, лохматил седеющие волосы и бороду, мягко теребил папирус, который астролог все еще сжимал в ладони. Перед затуманенным взором Нушаина комната раскачивалась и бесконечно расширялась. Уносимый головокружительным вихрем, он смотрел на сидящую фигуру, что вырастала над ним все выше и выше в бескрайности космоса. Затем божество растворилось в свете, а Нушаин стал невесомым иссохшим скелетом опавшего листа, что кружился и танцевал в ослепительном вихре.
В книге Вергамы, в самом низу последней колонки на правой странице, появился иероглиф тощего астролога со свернутым папирусом.
Вергама склонился над столом и перевернул страницу.
Некромантия в Наате
О, как сладка загробная любовь
Меж мертвых, что не знают больше горя,
Как терпкое вино, она их ледяную будит кровь
В Наате, далеко за темным морем.
Песня галерных рабов
Многие и многие земли объехал Ядар, принц кочевого народа из полупустынного края, именуемого Зирой, ведомый путеводной нитью, которая часто была эфемернее разорванной паутинки. Вот уже тринадцать лун кряду искал он Далили, свою нареченную, которую работорговцы Ша-Карага, стремительные и коварные, словно пустынные стервятники, похитили с племенного стойбища вместе с девятью другими девушками, пока Ядар со своими людьми охотился на черных зиранских газелей. Страшным было горе Ядара, но еще страшней был его гнев, когда вечером он вернулся к разоренным шатрам. И дал он нерушимый обет найти Далили, на невольничьем ли рынке, в публичном ли доме или в гареме, живую или мертвую, хоть завтра, хоть множество безрадостных лет спустя.
Следы каравана работорговцев вели в направлении железных ворот Ша-Карага, лежавшего во многих лигах к западу. Из-за подобных набегов кочевники давно уже враждовали с обитателями этого печально известного торгового города, где главным товаром были женщины. Зная, что взять высокие стены Ша-Карага приступом ему с небольшой ватагой товарищей не под силу, Ядар переоделся торговцем коврами и в сопровождении четверых своих соплеменников в таких же одеяниях, нагрузив на верблюдов скудное достояние своего племени под видом товаров, появился перед запертыми воротами города, где стражники без лишних вопросов пропустили его внутрь. Там, прислушиваясь к базарным толкам, он узнал, что разбойники не стали задерживаться в Ша-Караге, а, сбыв большую часть пленниц местным торговцам, без промедления отправились дальше, к великим империям на закате, взяв с собой Далили и еще нескольких самых пригожих невольниц. Поговаривали, что работорговцы надеялись продать Далили какому-нибудь богатому царю или императору, который согласится щедро заплатить за редкостную первобытную красоту туземной принцессы.
Многотрудным и полным опасностей было путешествие, в которое пустились Ядар и его спутники. Все в том же обличье торговцев коврами они присоединились к каравану, который уходил тем же маршрутом, по которому направились работорговцы. Так странствовали они от царства к царству по зыбкому следу и порой сбивались с пути, поверив ложным слухам.
В Тинарате, прослышав о том, что царь не так давно приобрел новую невольницу дивной прелести из кочевого племени, они под покровом ненастной ночи проникли в дворцовый гарем, перебив грифоноподобных чудовищ, что стерегли балконы, и преодолев чудовищные ловушки, что поджидали незваных гостей в коридорах дворца. Они отыскали девушку, которая оказалась не Далили, но другой соплеменницей Ядара, тоже похищенной со стойбища, и посреди переполоха во дворце забрали ее с собой в ненастную ночь. О судьбе Далили ей было известно немногое, ибо работорговцы увезли принцессу из Тинарата в Зуль-Бха-Саир, поскольку царь Тинарата отказался платить за красивую невольницу неслыханную цену, которую заломили работорговцы.
Теперь, когда они уже отъехали на безопасное расстояние от границ Тинарата, Ядар отослал девушку обратно в Зиру в сопровождении одного из своих соплеменников, а сам двинулся с остальными дальше, и все они едва не сложили головы в дюнах безводной пустыни между Тинаратом и Зуль-Бха-Саиром. А в Зуль-Бха-Саире Ядар узнал, что работорговцы предложили Далили царю, но тот, не любитель смуглой красоты кочевниц, отказался ее покупать, и тогда принцесса и ее поработители поехали куда-то на север. Однако не успели кочевники пуститься за ними в погоню, как спутников Ядара одного за другим стремительно скосила странная лихорадка, и тела их, в соответствии с местными обычаями, забрали жрецы обитавшего в храме громадного упыря, которому поклонялись жители города. Так и вышло, что в дальнейший путь Ядар пустился один и после долгих скитаний добрался до Орота, порта на западном побережье Ксилака.
Здесь он впервые за несколько месяцев услышал сплетни, которые могли иметь отношение к Далили, ибо жители Орота до сих пор судачили об отплытии богатой галеры с чужеземной девушкой невиданной красы, которую император Ксилака купил и отправил в дар правителю далекого южного царства Йорос в честь заключения союза между двумя этими царствами.
Ядар, который почти уже отчаялся, вновь обрел надежду найти возлюбленную, ибо, судя по тому, как описывали невольницу люди, это была не кто иная,
