Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Я разговаривала с ней, — удивилась Гермиона.

— Да? Ты говорила с Милагрес? — нахмурилась Адальберта. — О чем же?

— О разном, — уклончиво ответила Гермиона. — О будущем и о том, что не нужно зацикливаться на прошедшем. Так она была настоящей ясновидящей?

— Насколько я знаю, — пожала плечами миссис Саузвильт. — Я никогда не общалась с Милагрес. Хотя Пати, мне кажется, говорила с ней, когда заболела. Это моя младшая дочь, — добавила она. — Пати умерла в детстве от драконьей оспы. Думаю, она беседовала с Милагрес в последние месяцы своей жизни… — Адальберта грустно вздохнула. — Ужасно хоронить своих детей, Кадмина, — тихо продолжила она. — Не дай Небо тебе когда‑нибудь испытать подобное! Я живу в несчастливое время… При мне оборвалась фамилия Саузвильтов, при мне покинули землю двое моих детей и мой внук… Одно утешение — Етта да Ника с ее детками. Здесь так пусто, Кадмина. В этом замке. Он никогда не был таким пустым…

Адальберта поймала взгляд Гермионы и вздрогнула.

— О, прости, дорогая! Что это я? Заговариваться стала… Не обращай внимания! Я с тобой побеседовать хотела, кстати, о Генриетте и этом ее шипении.

— Целители утверждают, что это пройдет, — быстро отрапортовала Гермиона, — всё встанет на свои места, как только Етта выучит английский. Просто сейчас она использует тот язык, которому не нужно учиться.

— Не мне давать тебе советы, Кадмина, но будь внимательна с этим. Чтобы не стало поздно. Целители не могут разбираться авторитетно в столь редком вопросе.

— Я понимаю, миссис Саузвильт, — вздохнула Гермиона, — но я‑то в этом разбираюсь еще меньше…

— Кадмина, можно тебя попросить?

— Конечно.

— Не называй меня «миссис Саузвильт», — смущенно проговорила Адальберта. — В этом мире остается всё меньше родных для меня людей. Это заставило о многом задуматься… И ценить куда больше то, что имеешь. — Она поймала вопросительный взгляд Гермионы и улыбнулась. — Берта. Зови меня просто Берта. Я надеюсь, мы еще сможем стать друзьями?..

* * *

У Гермионы осталось тягостное впечатление от этой новой, так не похожей на саму себя Адальберты. Одинокой и несчастной, заискивающей перед столь редко навещающими ее родными… Ужасная перспектива.

Несмотря на сострадание, молодой ведьме было очень сложно долго находиться в обществе этой женщины, и в тот памятный вечер она постаралась побыстрее удалиться спать.

В полдень следующего дня Гермиона и Етта должны были отправляться домой. Проснувшись рано утром и передав право позаботиться о малышке ее grand‑mère, немного смущенной после вчерашнего вечера, Гермиона первым делом устремилась… на кладбище. Маленькая Милагрес чем‑то привлекала ее, и женщине хотелось вновь увидеть это странное привидение.

В ярком утреннем свете старое фамильное кладбище выглядело совсем иначе. Сквозь кроны высоких деревьев пробивались солнечные лучи, надгробные камни и обелиски выныривали из пучков папоротников, увитые звездочками ползучего плюща и усыпанные незнакомыми Гермионе мелкими белыми цветами. Громко пели цикады. От прошедшего под утро дождя в воздухе витал запах свежести и природы, чуть сыроватый и дурманящий.

Гермиона быстро нашла нужную могилу. Она проходила вчера мимо нее — «Милагрес Исабелла Саузвильт, 6 апреля 1357 — 6 апреля 1365; «Разве мы могли подумать, что в праздничный весенний день ты сделаешь этот роковой шаг из детства в вечность?..»

Простое массивное надгробие из потемневшего серого камня заросло мхом и кое–где треснуло. Из самой широкой щели в основании пробивался розоватый цветок с пятью большими, испещренными точечками бутонами. По одному из них ползла крупная божья коровка.

— Здесь хорошо, — услышала Гермиона у себя за спиной знакомый детский голос и обернулась.

Призрачная Мили парила чуть поодаль, около выцветшей на солнце статуи ведьмы, обнимающей могильный камень. В полях остроконечной шляпы скорбной дамы собралась дождевая вода, и луч солнца, пробившийся сверху, перекинул от статуи в даль блеклую, но красивую радугу. Она проходила сквозь Мили и терялась вдали.

На свету призрачная девочка различалась плохо и почти сливалась с пейзажем.

— Иногда я хожу гулять по окрестностям, — продолжала Милагрес. — Если хочу. Но и в подземельях замка довольно уютно. Это мой дом.

— Я хотела… — начала было Гермиона и осеклась.

Ночью она решила предложить Мили перебраться жить в Даркпаверхаус, решив, что той будет приятно покинуть наскучившие за сотни лет просторы замка Саузвильтов. Это могло бы стать приятным сюрпризом для нее… И вот со всей очевидностью Гермиона поняла, что сюрпризы и это жемчужно–белое создание — субстанции несовместимые.

— Я хотела предложить тебе жить в магической гимназии моего отца, — на всякий случай всё же произнесла Гермиона.

— Знаю. Но мой дом — здесь, — улыбнулась ей Милагрес, — где еще витает дух моей семьи, хоть ее представители после смерти и предпочитают отправляться дальше…

— Подумай, — зачем‑то добавила Гермиона. — Лет через десять в Даркпаверхаусе будет учиться Генриетта, одна из последних представителей твоего рода среди живых.

— Что сие в сравнении с вековой историей этого замка? — тепло улыбнулась девочка. — Прости, я не покину его просторов. Да и не будет Генриетта учиться в этой гимназии, — неожиданно закончила она.

— Что? — вздрогнула Гермиона. — Почему?!

— Не пытай меня. Нет кары более жестокой, чем знание грядущего своего. Поверь, я ведаю, о чем говорю. Человек живет надеждами и стремлениями, мечтами и грезами. Тот, кто знает — не живет вообще. Спеши домой, к тем, кто любит тебя. Берта одинока, но у нее впереди годы. Она может подождать. У кого‑то впереди дни…

— Мили… Милагрес! Не говори загадками, ты пугаешь меня! Моему ребенку грозит опасность? Скоро? Ответь мне!

— Будь сие так, заговорила ли бы об этом? — вопросом на вопрос ответила призрачная девочка. — Жестокость мне не свойственна. Но угроза долгого расставания витает около тебя и твоих родных — будь рядом с ними, не трать время на ту, что давно истлела в сырой могильной земле. Ты придешь ко мне позже.

Странное впечатление осталось у Гермионы от этого разговора. Неясная тревога, почему‑то не перераставшая в страх, а так и витавшая где‑то на задворках подсознания. Именно с этим чувством покидала она Баварию.

Етта была тихой и задумчивой, перемена климата подействовала на нее выматывающе и девочка много спала. Всю обратную дорогу (а они ехали на заколдованной спортивной машине, развившей немыслимую скорость и в итоге «перепрыгнувшей» через Ла–Манш) Гермиона думала над словами Милагрес.

Она никогда не верила в предсказания, и жизненный опыт с пророчеством профессора Трелони подсказывал, что это было верно. Но всё же неясная тревога не отступала. Она измотала молодую мать за время недолгого пути, и на туманный Альбион Гермиона вернулась с твердым предчувствием надвигающейся опасности…