Табак - Димитр Димов

– Вы знакомы с фрейлейн Дитрих?

– Да! – солгала она в порыве исступления. – Я часто приглашала ее на чашку чая.

В глазах Павла сверкнул хитрый, торжествующий огонь.

– Вы снабжали ее какой-нибудь информацией? – продолжал он.

– Да! – яростно выкрикнула Ирина. – Я сообщала ей обо всем!.. О слухах при дворе, о собраниях англофилов, о заигрывании Бориса с Отечественным фронтом… Обо всем, обо всем!..

– Вы знали, кто она такая?

– Знала… Агент гестапо.

– А вы предвидели, к чему это поведет, если мы придем к власти и узнаем все это?

– Да… Арестуйте меня, предайте Народному суду.

Он неожиданно рассмеялся, но не жестоко, а с оттенком теплоты.

– Весь архив фрейлейн Дитрих в наших руках, – сказал он.

– Вот видите! – Ирина дико, болезненно наслаждалась уверенностью, что наконец-то ей удалось обмануть его. – Значит, у вас есть доказательства… Арестуйте меня, чего вы ждете?

И в этот миг она без чувств упала ему на руки.

Павел вызвал по телефону Лилу. Минут через десять она приехала на служебной машине с личной охраной из двух человек, которые остались па первом этаже. Лила была в простом платье из черной шерстяной ткани. Ее русые волосы были уложены па затылке красивым, по чуть небрежным узлом. На лице, не знающем косметики, еще сохранился бронзовый загар, которым его покрыло солнце в горах юга. Светлые глаза смотрели проницательно и спокойно. Лилу можно было назвать очень красивой, но несколько холодной женщиной. Такое впечатление складывалось у мужчин, когда они узнавали про ее партизанское прошлое и высокий пост, который она занимала теперь. Ни один человек не осмелился бы взглянуть па нее так, как он смотрел на любую другую красивую женщину.

Павел встретил ее в коридоре.

– Что стало с захваченным архивом гестапо? Милиция разобралась в нем? – спросила Лила.

– Да. Фрейлейн Дитрих в одном из своих докладов упоминает, что Ирина очень мешала ей… гнала ее с порога, как чумную… Дитрих подозревала о заигрываниях «Никотианы» с Отечественным фронтом и даже обвиняла Ирину в посредничестве…

– Вот видишь? – с торжеством перебила Лила.

– Что вижу?

– Что Ирина не замешана в антинародных делах.

– Давай тогда причислим ее к деятельницам Сопротивления!

Лила рассмеялась, но в ее смехе сквозило сочувствие к Ирине. Шутки Павла помогали ей отдыхать после часов напряженной работы, бесконечных заседаний с говорливыми и не внушающими доверия союзниками Отечественного фронта.

Когда Ирина открыла глаза, она увидела, что лежит в постели, а возле нее стоят Павел, ее служанка и подполковник Данкин, белокурые вихры которого цветом напоминали кукурузный початок. Немного погодя откуда-то появился еще один человек в офицерской форме и пилотке, на которой поблескивала красная звездочка. В руках у него был шприц, и он сделал Ирине укол в руку. Потом положил шприц на стол и дал знак остальным отойти. По красной звездочке и погонам медицинской службы Ирина догадалась, что перед нею, вероятно, военный врач партизанской группы, штаб которой расположился на первом этаже. Лицо у него было темно-шоколадного цвета, с выдающимися скулами и чуть раскосыми миндалевидными глазами. Это было необычное лицо, и оно показалось Ирине знакомым. Где она видела этого человека? Она тщетно напрягала память и, ничего не вспомнив, решила, что ей показалось.

– Что со мной было? – прошептала она.

Партизанский врач ответил:

– Обморок, как результат сильного волнения, и нервная лихорадка. Не беспокойтесь, все пройдет.

– Сейчас мне лучше, – сказала она.

– Я сделал вам укол, чтобы поддержать сердце, а теперь примите успокоительное. Постарайтесь заснуть.

– Да, это хорошо… Дайте мне саридон.

Но в казарменных аптеках не было саридона, и он дал ей другое лекарство – порошок, который развел в стакане воды. Потом врач обратился к находившимся в комнате:

– Больной необходим полный покой.

Служанка и Данкин вышли. Врач посмотрел на Ирину, потом на Павла и Лилу и, видимо, о чем-то догадавшись, добавил шепотом:

– Никаких разговоров!

– Понятно, доктор… Видимо, события на нее повлияли.

– Да, есть от чего расстроиться. Как только она поднимется, отвезите ее к матери.

– Так и сделаем.

Врач направился к двери. Павел подошел к Лиле и тихо сказал:

– Я буду ждать тебя в своей комнате.

Он вышел вместе с врачом.

Лила осталась у постели Ирины.

Ирина дышала ровно, глядя куда-то в пространство полуоткрытыми невидящими глазами. Лила в раздумье рассматривала ее профиль с легким орлиным изгибом линии носа и горькими складками в уголках губ. Густые иссиня-черные волосы ее были мягки как шелк. Грудь и плечи излучали какую-то магнетическую силу. Наверное, от этой силы дрогнул и Павел в ту ночь в Чамкории. Но сейчас Лила понимала, что то был лишь бессознательный рефлекс. Ирина не могла нравиться такому мужчине, как Павел. Она его лишь слегка взволновала тогда, год назад, когда нервы его были взвинчены напряженной жизнью подпольщика, бессонными ночами, постоянно грозящей опасностью попасть в руки гестапо или болгарской полиции. Ирина с ее исковерканной душой, распавшейся волей, извращенным умом была всего лишь никчемным обломком прошлого. Она была безнадежно подточена своими пороками и обречена на гибель. И все это накладывало отпечаток на ее лицо – от ее призрачной красоты веяло вырождением.

Спустя несколько минут Ирина заснула. Выходя из комнаты, Лила еще раз взглянула на нее. В мягком кремовом свете ночника лицо Ирины казалось все таким же красивым, но красивым неприятной, безжизненной красотой. Теперь она вызывала у Лилы только жалость, смешанную с признательностью за отзывчивость, которую Ирина проявила к ней десять лет назад.

Ирина осталась одна. За окном была осенняя ночь, и дождевые капли отбивали погребальную дробь на черных оконных стеклах.

– Насмотрелась на нее! – задумчиво сказала Лила, входя к Павлу.

– Ты убедилась, что я был прав?… Я вхожу в ее положение, и в то же время она меня раздражает. Ее присутствие в доме неудобно. Здесь штаб. Товарищи вправе сделать мне замечание.

– Глупости. – Лила что-то обдумывала, пристально глядя прямо перед собой. – Я должна ей помочь! – сказала она, помолчав. – Никогда не забуду, как она помогла мне. Если бы не она, я бы осталась калекой.

– И я бы не любил тебя, не так ли? – спросил Павел.

– Нет! – Лила улыбнулась. – Я уверена, ты все равно любил бы меня.

Павел обнял ее. Лила ответила на его поцелуй, но потом легонько оттолкнула и потянулась за брошенным па спинку кресла пальто.

– Ты не останешься? – огорченно спросил Павел.

Она ответила:

– У нас ночное заседание.

На следующий день Ирина проснулась около полудня, вялая и с тяжелой головой от сильного снотворного, которое дал ей военный врач и которое предназначалось но для слабонервных женщин, а для тяжелораненных бойцов, мечущихся в предсмертной агонии. Снизу доносился знакомый шум: телефонные звонки, топот подкованных сапог, гудки автомобилей и треск мотоциклов. Сквозь кружевные занавески в окна просачивался печальный белесый свет ненастного дня. Служанка подала ей завтрак в постель, по Ирина не прикоснулась к еде: ее поташнивало от лекарства, в состав которого, вероятно, входил опиум. Вскоре пришел партизанский врач – смуглолицый, с монгольскими чертами лица, в пилотке с красной звездой. Глядя па пего, Ирина опять подумала, что была когда-то знакома с этим человеком.

– Меня тошнит, – сказала она.

– Это от лекарства… Вы ведь врач?

– Была когда-то, – ответила она.

Он не сразу отозвался. Может быть, он ее не понял потому, что ничего не знал о ней. Наверное, ему никогда но пришло бы в голову, что женщина с дипломом врача может торговать своим телом, стать любовницей фон Гайера ради заказов Германского папиросного концерна. Вряд ли ему известно, что за двенадцать лет праздной жизни у нее выветрились из головы знания, необходимые для врачебной практики.

– Наверное, вы бросили медицину, когда вышли замуж, – сказал он.

– Да, – ответила она.

– Теперь вам придется восстановить свои знания. Нам нужны кадры.

– Это невозможно.

– Что именно?

– Восстановить знания.

– Почему? – Он вдруг оживился. – Достаточно годик почитать как следует и поработать в клиниках.

– Мне это будет трудно.

– Я говорю по собственному опыту. Я пять лет был оторван от медицины.

– Почему? – спросила она.

– Сидел в тюрьме как политический заключенный.

«Вот он какой», – подумала Ирина. Потом улыбнулась. Она уже не сердилась на него за снотворное, от которого ее тошнило.

– Где ваш генерал?

– Только что уехал и приказал сообщить ему по телефону, как вы себя чувствуете.

– Скажите ему, что я чувствую себя прекрасно.