Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Коллектив авторов

В апреле 1916 г. историк М. Богословский записывал в дневнике: «У нас может быть только смена хотя какого-либо теперь существующего порядка беспорядком, анархией или, лучше сказать, смена меньшего беспорядка большим. Где у нас тот общественный класс, который выносил бы в себе предварительно какой-нибудь новый порядок вроде третьего сословия в 1789 г.?»{2225} Впрочем, дело было не просто в отсутствии третьего сословия и неуважении к закону. Искусственно консервируемая патерналистская политическая культура, отсутствие необходимого минимума гражданской солидарности — все это приводило к тому, что в критических обстоятельствах всякий массовый протест стихийно оборачивался против «не оправдавшей доверия» власти.

4. Нестабильность окраин

Вопреки надеждам на долгожданное единство народов России, война обострила межэтническую ситуацию. Введение 20 июля 1914 г. военного положения в прибалтийских губерниях отнюдь не помогало. Имперским властям пришлось сдерживать рост антинемецких настроений среди латышей и эстонцев{2226}. В ответ последовали огульные обвинения в адрес русских «покровителей немцев»{2227}.

«Патриоты» требовали ликвидации немецкого землевладения, принятый в феврале 1915 г. закон о его ограничении показался «прогерманским». Думская комиссия по самоуправлению в марте 1916 г. отказалась включить законопроект о земской реформе в Прибалтике в повестку дня, мотивируя это опасением усиления латышского и эстонского влияния и ослаблением в крае «русских государственных начал»{2228}. Власти терялись, что соответственно накаляло обстановку.

В других регионах объектами травли становились немецкие колонисты. Из Саратовской губернии сообщали: «…Все крестьяне считают их… (колонистов. — Ред.) врагами»{2229}. Плоды антинемецкой кампании сказались и в Закавказье{2230}. Строго говоря, за этническим фасадом конфликта здесь, как и в других регионах, таились аграрные противоречия. Так, на Дальнем Востоке с февраля 1915 г. стали поступать жалобы на «очень большие злоупотребления уполномоченных от старожилых волостей (составленных из первой волны переселенцев. — Ред.) при приемке сдаваемого зерна»{2231}. Крестьянский мир не столько страдал от непосредственных социальных последствий войны, сколько озлоблялся против власти, ужесточавшей положение своими нерасторопными действиями.

Депортации «подозрительного» окраинного населения также усиливали напряженности во внутренних областях империи. Немцев депортировали в Саратовскую, Симбирскую и Уфимскую губернии, а с 16 июля 1915 г. — в Тургайскую область и Енисейскую губернию. Продолжала разрабатываться система мер против германской собственности{2232}.

Во внутренние губернии и в Сибирь отправились также тысячи венгерских, польских, литовских, болгарских и еврейских семей, проживавших в пограничных областях и в Одесском, Двинском, Минском и Киевском военных округах. Поголовно выселялись целые еврейские селения{2233}. В порыве административного усердия из сел Приамурской губернии в Якутскую область выселялись турецкие подданные, Владивосток очищался от китайцев, как «порочных иностранцев»{2234}.[154] Все это походило на установку мин замедленного действия по окраинам империи.

Казалось, теперь привычным «сепаратистам» не стоит уделять большого внимания. В июле 1915 г. полицейские чины признавали, что «украинское движение не захватывает широких масс и в рабочем классе не отмечается» (что не приостановило репрессий против мнимых «самостийников»){2235}. Но в то же время от крестьян-украинцев последовали доносы на помещиков-поляков и галицийцев, якобы тепло принимавших австрийских солдат и выдававших им русских раненых. Сходная информация поступала и от евреев. В сентябре 1914 г. евреи принялись доносить на «шпионов»-поляков, поляки в ответ обвиняли евреев{2236}.

Особые проблемы возникли в связи с оккупацией Галиции. В «патриотической» печати писали о задаче «полного национального объединения русского народа»{2237}, хотя симпатии к России сохраняли лишь «москвофильски настроенные» закарпатские русины{2238}. А депортация из Галиции сомнительных в политическом и конфессиональном отношении лиц усугубила ситуацию внутри империи{2239}.

Война требовала не только новых солдат, но и рабочей силы. К 1916 г. не подлежали призыву инородцы Сибири, Средней Азии, а также русские переселенцы в те же регионы. Военные утверждали, что последних нужно призвать ради подготовки к самообороне на случай бунтов туземцев, а инородцев — использовать в армии, чтобы «приобщить их к русской государственности». Намеревались использовать и кавказских мусульман.

Попытка направить северокавказских горцев на тыловые работы обернулась вооруженными выступлениями в кабардинских, чеченских и ингушских селах. Так, летом 1916 года с оружием в руках выступили 4 тыс. горцев из села Аксай Хасавюртовского округа и от всех аулов Караногайского приставства{2240}. Последовали карательные действия и безуспешные попытки разоружения кавказцев{2241}.

Призыв закавказских мусульман для работы в ближнем тылу вызвал брожение в Тифлисской и Эриванской губерниях, причем мусульмане Елизаветпольской губернии грозили эмигрировать в Персию или скрыться в горах, т. е. превратиться в абреков. Отказ от явки на призывные пункты они мотивировали угрозой материального разорения, а также опасениями, что их женщины подвергнутся насилию со стороны армян. Между тем продовольственная ситуация в крае усложнилась в связи с наплывом беженцев-армян из Турции, а формирование армянских добровольческих отрядов обострило армяно-азербайджанские и армяно-грузинские отношения{2242}. Уровень напряженности в Закавказье был таков, что только здесь количество стачечников за первые два месяца 1917 г. превысило соответствующий показатель за все предшествовавшие годы{2243}.

Наиболее трагичным результатом мобилизационной политики стали события в Средней Азии и Казахстане. В начале июля 1916 г. в разгар полевых работ, во время мусульманского поста был обнародован указ о мобилизации инородческого населения в возрасте от 19 до 43 лет, причем соответствующие разъяснения не были сделаны. Туземцы решили, что им предстоит заняться рытьем окопов под прицелом неприятеля. К тому же продовольственная ситуация в крае была такова, что семьи «тыловиков» были обречены на голод уже в текущем году. Восстание, начавшееся в Ходженте 4 июля 1916 г., 10 августа перекинулось в Семиреченскую область. Значительная часть киргизов (казахов), узнав о мобилизации, двинулась за кордон. На пути их следования в Китай оказались русские селения, которые были разорены{2244}.

В результате мобилизации в крае с сентября 1916 г. по март 1917 г. на запад было отправлено лишь 123 305 рабочих-тыловиков. Военные признали, что от них мало проку: многие не умели работать лопатой и топором; для них требовалась особая пища, муллы, переводчики{2245}.

Восстание пришлось подавлять А.Н. Куропаткину, некогда участвовавшему в завоевании Средней Азии. Помимо «суровой казни главарей» он предложил отобрать у коренного населения все земли, «где была пролита русская кровь». Впрочем, генерал был против излишних жестокостей, чего нельзя сказать о его подчиненных: согласно предписанию губернатора Семиреченской области, мужское население Атекинской и Сарыбагышской волостей подлежало поголовному уничтожению{2246}.

Последствия восстания были ужасны: по официальным данным, было убито 2325, без вести пропало 1384 европейца (т. е. этнических русских, украинцев и т. д., в основном женщин); разоренными оказались почти 10 тыс. хозяйств, из них сожжено 2315. Случаи обоюдной жестокости поражают. В Пржевальском уезде было убито до 2000 переселенцев-мужчин, уведено в плен около 1 тыс. человек, преимущественно женщин. Со своей стороны, казачий хорунжий фон Берг уничтожил 900 повстанцев, станичный атаман Бедерев возглавил самосуд над 90 беззащитными узбекскими купцами и членами их семей. У Шамсинского перевала отрядом казаков было расстреляно 1,5 тыс. киргизов, в основном женщин, стариков, детей. До 300 тыс. казахов и киргизов бежали в Китай. К октябрю 1916 г. сопротивление мятежников было сломлено. Ходили слухи, как обычно преувеличенные, что часть восставших кишлаков сравняли с землей, поголовно вырезая всех жителей. Русские войска потеряли убитыми 3 офицера и 184 нижних чина{2247}. Некоторые исследователи считают, что погибло свыше 100 тыс. казахов и киргизов{2248} (что выглядит преувеличением даже с учетом тех жертв, которые понесли кочевники в результате последующего голода в Китае, куда они поспешно бежали, и по возвращении в Россию в 1917 г.).

Война привела к обострению ситуации даже в Бухарском эмирате и Хивинском ханстве. Распространились слухи, что русские армии терпят поражение, упал авторитет «белого царя». В Хиве в ходе конфликта между оседлыми узбеками и кочевниками-туркменами пострадало русское население. К апрелю 1916 г. особая карательная экспедиция подавила беспорядки; коренному населению предстояло выплачивать контрибуцию и возместить ущерб жителям{2249}. Но полностью стабилизировать ситуацию так и не удалось.