Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

— Она просто чудо! — Без малейшего стеснения объявил он, когда понял, что выдал себя с головою.

— В самом деле? Пару дней назад ты утверждал обратное!

— Я был глупцом! — Простодушно ответил Владимирцев, всегда умевший признавать свою неправоту, в отличии от некоторых. — Обиженным на жизнь глупцом! Моя Наташа, она… своим поступком внушила мне, что все девушки одинаковые… А, видишь, оказывается, это не так! Встречаются среди них и достойные. Я знаю, тебе, возможно, тяжело это понять, учитывая то, из какой она семьи, но… Знаешь, Мишель, я женился бы на ней без раздумий, если б только мог!

Тут Волконский позволил себе высоко поднять брови, весьма и весьма изумлённый такому искреннему признанию. Владимир же невесело улыбнулся, наблюдая его реакцию, и кивнул в ответ.

— Да-да, глупо звучит, я знаю. Но она… она чудесная девушка! Никогда прежде мне не встречались такие, и откуда-то я знаю, что не встретятся более. Ах, если бы я только мог! Не посмотрел бы, что я дворянин, а она нет — да плевать на условности! Я просто предложил бы ей свою руку и сердце, и носил бы её на руках до скончания дней, как она того заслуживает! Если бы я только это мог…

И что-то такое было в его словах… искреннее, чистое. И правильное, очень правильное! В том и дело, что титулы и деньги значения не имеют. И Ксения Митрофанова яркий тому пример: и при деньгах, и дворянка знатного роду, а до чего низменная, мелочная, продажная… А самые лучшие и верные девушки, может так статься, как раз и «из простых», из тех самых простых, которых Мишель всю свою сознательную жизнь и за людей-то не считал!

Володя оказался гораздо умнее. И не настолько ослеплён классовыми предрассудками, чтобы не понимать очевидных истин.

— Почему она зовёт тебя «ваше величество»? — Спросил он с улыбкой. — Она думает, что ты принц или царь? По-моему, это пошло и вульгарно! Если это льстит твоему княжескому самолюбию, то ты — конченый человек, Мишель! — Тут он, правда, рассмеялся, из чего следовало, что обижать товарища Володя не хотел. Но Мишель и не думал обижаться: разве на правду обижаются? Володя прав, кругом прав!

«Я вёл себя как последнее ничтожество, притеснял её, хамил… и в итоге добился того, что окончательно потерял себя в её глазах! Самое обидное, что назад уже ничего не вернёшь. Дважды произвести первое впечатление ещё никому не удавалось. Я идиот, господи, какой же я идиот…» — и неизвестно, сколько бы ещё Мишель терзался угрызениями совести, если бы не Володин тихий голос, выведший его из размышлений.

— Миша, не хочется портить такой чудесный вечер грустными разговорами, но… я хочу, чтобы ты знал. Возможно, это последний раз, когда мы с тобой видимся. — Заметив обеспокоенное выражение в глазах товарища, Владимирцев кивнул и продолжил: — Сашенька убедила меня на повторную операцию. Они с мадам Воробьёвой будут пытаться меня спасти. У них может не получиться, и я рискую умереть от болевого шока, так что… эта наша встреча может стать последней.

Отчего-то Мишель был твёрдо убеждён, что если за дело взялась «Сашенька», то беспокоиться не о чем. Она же, вроде как, «доктор от бога», или нет? Слышал, слышал он, что о ней говорили! Самого Воробьёва, кажется, и то восхваляли не так!

Поглядев на Владимирцева, Мишель спросил тихо:

— Когда?

— Завтра вечером, — Послушно ответил тот. — Когда уедет Воробьёв. Его жена не хочет, чтобы он знал, эта операция не совсем официальна.

Вот так, значит. Мишель невесело улыбнулся, однако, по-прежнему уверенный и в Александре, и в Марине Воробьёвой. Почему-то ему казалось, что эти две барышни не дадут Владимирцеву пропасть.

— Что ж, всё понятно, — тихо произнёс он. — Тогда искренне желаю тебе удачи, Володя.

— Если всё получится, мы с тобой ещё пробежим кросс, как в старые, армейские времена! — Изо всех сил стараясь бодриться, произнёс Владимир. И, заметив, что Мишель заметно помрачнел, коснулся его руки. — Что? Не веришь в успех? Я, признаться, тоже сомневаюсь, но…

— Нет-нет, не в этом дело! — Мишель поспешно покачал головой. — Я просто… я попросил полковника Герберта добиться для меня назначения на западный фронт. Со дня на день я уеду обратно на войну. И, вероятно, оттуда уже не вернусь. Так что ты прав, Володя, возможно, это наша последняя встреча.

— Господи, зачем?! — Со вздохом произнёс Владимир, искренне недоумевающий.

Мишель не ответил, перевёл взгляд за окно, где сгущались по-летнему тёплые сумерки. Зачем? Володя его всё равно никогда не поймёт. Да и кощунственно как-то говорить ему об этом, объяснять свои причины… Несчастный Владимирцев ни о чём не мечтает так, как о хороших, здоровых ногах и крепком здоровье, а у Мишеля всё это есть — всё то, что бедному Володе и не снилось! И он, вместо того, чтобы беречь себя, свою жизнь, вместо того, чтобы жениться на хорошей девушке, берёт и… добровольно соглашается на чистой воды самоубийство! Да никогда в жизни Владимирцев его не поймёт! И уж точно не поддержит.

И правда, не добившись ответа, Володя продолжил:

— Миша, я хочу сказать, вы ведь вместе с Алексеем Николаевичем воевали… он большой человек, он ни за что не позволил бы тебе пропасть, пока ты с ним! Зачем тебе этот западный фронт, зачем ты хочешь вернуться?! Оставайся при дяде, воюй себе где-нибудь, где не так страшно, как там! Чем тебе у Алексея Николаевича-то не служится?!

Про Алексея Николаевича Мишель с некоторых пор не мог и слышать без отвращения. Да и не только в нём было дело. И как же хорошо, что Александра вернулась так вовремя, с горячим чайником в руках, своим появлением избавив его от ответа!

— Ой, а чего это мы такие мрачные?! — Ахнула она с притворным недовольством. Затем прищурилась, глядя на Владимирцева пытливо. — Нет, с его-то величеством всё понятно, он никогда не улыбается, но вы-то, Владимир Петрович! Где ваша коронная улыбка? Улыбнитесь, порадуйте моё девичье сердце!

«Она ещё и бессовестно кокетничает с ним, прямо у меня на глазах!», подумал Мишель с некоторым возмущением, но, впрочем, скоро сменил гнев на милость, заметив, как тепло улыбается Владимирцев в ответ на её просьбу. Разве можно было его судить? Саша, похоже, единственный лучик света в его жизни, единственная его отрада! И она сама это прекрасно понимает, а оттого ведёт себя так беспечно — хочет порадовать его, расшевелить.

Так что Мишель решил об оскорблённых чувствах своих позабыть на время, взяв с себя немую клятву не завидовать Владимиру ни в коем случае. Тем более, Саша без малейшего стеснения и за ним взялась ухаживать, положив на его тарелку кусочек наивкуснейшего шоколадного торта собственного изготовления. Их руки соприкоснулись, когда он принимал у неё тарелку, на секунду он поднял на неё взгляд, и мгновенно утонул в тёплых, янтарно-карих глазах. Саша смущённо улыбнулась, и он коротко улыбнулся в ответ, впрочем, поспешив вернуть своему лицу привычный серьёзный вид.