Иван Кондарев - Эмилиян Станев

— Позовите околийского начальника, — нетерпеливо и нервно настаивал голос.

Янков собрался с силами и уверенно сказал:

— Нет здесь никакого околийского начальника! Тут — революционный комитет города К. У телефона я, Петр Янков.

— Ах, так? — Последовала короткая пауза. Затем баритон продолжал учтиво, но строго: — Господин Янков, как можно скорее передайте власть ее законным представителям и положите конец этой глупости. Ведь это безумие — бороться против законного правительства. Повсюду в округе тишина и спокойствие. Опомнитесь, пока не поздно!

— Я лучше вас знаю, что происходит, не пытайтесь ввести меня в заблуждение. Народ поднялся повсюду, чтобы отнять узурпированную вами власть. Вся околия в наших руках, и солдаты гарнизона уже сдаются. Не я, а вы уберетесь с вашего поста! — закричал Янков.

— Вам не удастся обмануть меня. С начальником гарнизона полковником Викиловым я все время поддерживаю телеграфную связь. В Минде мятеж уже ликвидирован, как вы сами видите — телефонная связь с К. восстановлена. В стране все спокойно. Сейчас я разговариваю с нашим министром внутренних дел генералом Русевым. Если не верите, пожалуйста, поговорите с ним…

Чувствуя в желудке спазм, Янков с трудом расслышал сквозь гудение проводов и потрескивание в трубке второй голос, который спросил, кто говорит с ним, и бесцеремонно заявил:

— Что ты делаешь в околийском управлении и кто тебя уполномочил распоряжаться там?

— Я тут по воле его величества народа и выполняю его распоряжения! Народ решил стереть вас с лица земли, — ответил Янков, рука его дрожала, трубка подпрыгивала возле уха.

— Убирайся оттуда, иначе не сносить тебе головы, дурак! Если гарнизон К. вас еще до сих пор не раздавил, туда сейчас же двинутся войска. Не обманывайте этот несчастный народ. — прогремел генерал.

— Посмотрим, кто кого раздавит. Погромщики, разбойники! — крикнул в трубку Янков, но телефон на другом конце провода был уже отключен, очевидно, генерал продолжал свой разговор с окружным начальником.

В кабинете наступила тишина, и в паузах между барабанной дробью, доносившейся с улицы, снова послышались песни сельских отрядов.

Около десяти часов к юго-востоку от железнодорожной линии, которая тут образовывала выгнутую к северу дугу, залегшие напротив вокзала повстанцы заметили кавалерийский разъезд. Он осторожно продвигался среди неубранной кукурузы, с явным намерением разведать силы и расположение повстанцев. В редкой цепочке бойцов, залегших вдоль межей, возникло волнение. Многие вскочили на ноги и с тревогой следили за появлявшимися то тут, то там всадниками, боялись, что им преградят путь к родным селам, зайдя в тыл.

— Как бы не ударили нам в спину! Давайте выпустим по ним залп! — крикнул крестьянин, у которого на голове вместо шапки был намотан платок.

— Далеко они, пуля не достанет…

— Балбузанов, давай мы ударим! — предложил еще один, обращаясь к командиру отряда, унтер-офицеру запаса, брату кузнеца, убитого девятого июня в казарме, а тот немедля послал в город связного с донесением и по собственной инициативе отправился с десятком человек занимать позицию на высотке, откуда можно было обстрелять разъезд. Но только он с товарищами вышел из низинки за железнодорожной линией, как сразу же застрочил пулемет со стороны вокзала и пули подняли пыль метрах в десяти от них. Балбузанов приказал залечь, а после, испугавшись, заколебался и вернул бойцов на прежнюю позицию. Обливаясь потом и беспомощно кусая обветренные губы, он решил подождать, пока разъезд не наткнется на повстанцев, которые охран А ют город с востока, и утешал себя тем, что разъезд пока еще им не так уж опасен.

Через несколько минут с холма, за которым лежали села Долча и Ралево, к востоку от города, беспорядочно и весело, словно кто поджаривал кукурузные зерна, началась частая стрельба; на холме в трепещущем мареве сентябрьского полудня вдруг зареяло красное знамя, и на голое жнивье лавиной устремилась довольно большая группа повстанцев, которые дружно кричали «ура!». Среди них мелькнул всадник и первым исчез в ложбине. Кавалерийский разъезд вместе с боевой охраной сразу же повернул назад и без единого выстрела скрылся у железной дороги.

По всей линии фронта, от вокзала до Звынчевского луга, там, где в это утро были с боем отброшены посланные Викиловым воинские подразделения, с короткими перерывами неслось нестройное «ура». Кричали бойцы яковского отряда, которые своими глазами видели удиравших кавалеристов, кричали и те, которые не видели ничего. С вокзала донеслись ружейные выстрелы, окопавшиеся там и за железнодорожными путями кавалеристы, напуганные внезапной атакой, попусту тратили боеприпасы. Минут через десять стрельба постепенно утихла.

— Смотрите, подает им знак собираться. Ну до чего же хорошо его вижу, собаку. Вот бы пальнуть, — сказал какой-то яковчанин, показывая вдаль длинной трехлинейкой.

На голом темени кургана командир разъезда размахивал саблей. Солнечные блики на ее стальном острие создавали впечатление, что над головой у него блестит зеркало.

Большинство повстанцев, занимавших крайний левый фланг, встали во весь рост, чтобы поглядеть, как бегут кавалеристы под напором долчаниралевцев. Вокруг желтели темно-бронзового оттенка кукурузные бодылья, сочно зеленела люцерна. Поредевшие лесочки начали отбрасывать тень, и Балканы покрылись синей паутиной. В бурьянах жужжали пчелы с привокзальной пасеки, а от ближнего ореха, с которого уже посбивали плоды, исходил запах йода и преющей листвы.

— Вот бы кто-нибудь их перехватил, — мечтательно сказал молодой парнишка с пестрой торбой на спине, вооруженный пастушьим посохом и допотопным револьвером. — Янул, бахни-ка из своего винчестера, ты ведь говоришь, он дальнобойный.

Берегу патроны, для него их днем с огнем не сыщешь. Они у меня особенные, — ответил Янул, и в это время внизу, вдоль линии, раздался громкий выстрел из карабина и затрещала револьверная стрельба. Разъезд уже исчез за курганом.

— Наши им наподдали? Ух-ха! — закричал паренек, размахивая шашкой.

— Офицер выстрелил из револьвера. Тот, на лошади, догнал их, в него стреляли, — авторитетно сказал Янул, гордившийся своим старым винчестером, экспроприированным прошлой ночью у учителя в Яковцах.

— Раз появился разъезд, значит, за ним идут войска. Теперь держитесь! Нас ждет бой.

— Смотрите, смотрите, как наши наступают! Сегодня же займем казармы. Солдаты как увидят, куда дело клонится, присоединятся к нам.

Те, кто был ближе всего к вокзалу, кричали:

— Да здравствует рабоче-крестьянское правительство! Солдаты, не стреляйте в своих братьев! Арестуйте офицеров и шкуродеров!

— На железнодорожной линии есть наши товарищи. Пошли разбирать ее! Вы трое — за мной, остальным быть на своих местах, — сказал командир, брат яковского кузнеца, и приготовился было уже идти, но в это время за полосой целины, где начиналось заросшее сорняком кукурузное поле, послышались сердитые голоса и конский топот. Из кукурузы вышло несколько повстанцев, они вели двух солдат. Один из повстанцев, в форме железнодорожника, с обрезом на плече, прихрамывая, вел под уздцы двух кавалерийских лошадей.

— Эй, смотрите, Гарибалдев! Гарибалдев, браво! — восторженно закричал кто-то.

— Захватили дозор! — сказал командир и, пригибаясь, хотя в этом не было необходимости, поскольку они находились за высокой насыпью, пошел им навстречу. Следом за ним поднялись еще несколько человек.

Позади разоруженных солдат шли Сана и Анастасий. Карабины пленников висели у них за плечами, сабли были на седлах. Один из кавалеристов, светловолос ый и высокий, с маленькими синими глазами, шел понурив голову и, словно сам себе, упорно твердил:

— Ведь я давал присягу, меня же отдадут под суд. Отпустите меня. Ротмистр у нас очень строгий. У меня жена, дети…

— И я давал присягу, я тоже был солдатом. Иди, скотина! Наемником стал, против народа пошел, — рычал за его спиной Сана.

Второй солдат молчал. Это был плотный, здоровенный детина, он искоса поглядывал на повстанцев, пряча в уголках своих мясистых губ конфузливую и в то же время злую усмешку. За подсумок его зацепился лист кукурузы. Лошади беспокойно переступали с ноги на ногу и размахивали своими короткими хвостами, отгоняя мух.

Яковчане сгрудились возле пленных солдат. Смотрели на них молча, с состраданием и бросали жадные взгляды на карабины и гранаты на поясе у Саны.

Светловолосый солдат неохотно рассказывал, что этим утром их эскадрон погрузили в железнодорожный эшелон и отправили из соседнего города в К. У первой же станции их выгрузили и послали в разведку, поскольку были сведения, что у вокзала идет бой… За ними движется пехотная рота. Все отпуска, которые были обещаны в эти дни солдатам для полевых работ, отменены.