Театр теней (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для чего вы делаете эти полоски?
А что на это ответить?
Что ответил на такой вопрос сам Клэй? Они же наверняка и его спрашивали об этом. Не о том, как он их делает, ибо если речь идет о колдовстве, подобный вопрос задавать не положено. Но для чего — об этом спросить можно. Не о таинстве самого колдовства, а о цели, которую преследует своими действиями колдун.
— Для того, чтобы мы узнали,— произнес Лэтроп, подбирая слова,— чтобы все мы — и вы, и я, и жители других планет— узнали, каким существом (человеком?) был Клэй.
— Он был… (добрый?). Он был нам близок. Мы любили его. Это все, что нам нужно знать о нем.
— Все, что нужно знать вам,— возразил Лэтроп.— Но этого недостаточно для других.
Хотя, вероятно, не многие прочтут его монографию, когда она будет написана. Жалкая горстка мыслящих существ потратит на это время, если вообще захочет ее читать.
Теперь наконец я понял то, подумал он, что знал всегда, но не хотел признавать это даже в глубине души: я собираю материал о Клэе не для других, а для себя. И делаю это не потому, чтобы заполнить свободное время, отработав свое и уйдя от дел, а по какой-то более важной причине, испытывая неодолимую тягу к такой деятельности. Из-за некоего еще не известного фактора, а может быть, желания (которого у меня прежде не было) удовлетворить эту пока не осознанную мною потребность. Чтобы достичь цели, смысл которой поразит меня, если я когда-либо вникну в него.
Гном вернулся к печи и снова взялся за свою стряпню, а Лэтроп продолжал сидеть на земляном полу, прислонившись спиной к стене пещеры. Теперь только он почувствовал, насколько устал. У него сегодня был трудный день. Само по себе полтирование не требовало особых усилий, его процесс субъективно казался легким, однако человека он выматывал. Вдобавок, чтобы добраться до этой деревни, Лэтроп прошел пешком миль двадцать.
Полтирование могло бы быть легким, но таковым не было, поскольку работа над усовершенствованием его процесса некогда была приостановлена из-за каких-то ошибочных представлений, а избавились от них только тогда, когда удалось покончить с некоторыми суевериями и надуманными предубеждениями, которыми человек прикрывал свое невежество. Так уж повелось — если люди не понимали сути какого-либо явления, они относили его к категории суеверий и не пытались объяснить с научной точки зрения. Род человеческий мог с легкостью пренебречь такой глупостью, как суеверие, но не мог, не чувствуя за собой вины, отмахнуться от очевидных фактов.
Из туннеля донеслось шарканье, и в пещеру вошли четыре гнома. Они несли грубо сделанные орудия для полевых работ, которые прислонили к стене, а сами выстроились в ряд и молча уставились на сидевшего на полу человека.
Старый гном произнес:
— Это еще один такой, как Клэй. Он будет жить с нами.
Все четверо подошли к Лэтропу и стали полукругом, обратив к нему лица. Один из них спросил стоявшего у плиты гнома:
— Он поживет с нами и… (умрет?)
— Этот, кажется, пока не… (умирает?),— возразил другой.
Похоже, они заранее предвкушали его смерть.
— Я не собираюсь здесь умирать,— поежившись, заявил Лэтроп.
— Мы бы тогда… вас,— произнес еще один из четверки, повторив то слово, которое обозначало, что они сделали с Клэем, когда тот скончался, причем таким заискивающим тоном, словно предлагал человеку взятку за то, чтобы он остался с ними и умер.
— Но, может, он не захочет,— предположил другой гном,— Клэй сам сказал, чтобы мы так сделали. А этот может не захотеть.
От слов, произнесенных гномами, от их выжидающих взглядов в пещере повеяло ужасом, и у Лэтропа побежали по спине мурашки.
Старый гном прошел в дальний угол пещеры и взял там какой-то мешок. Вернувшись, он поставил этот мешок перед Лэтропом и потянул за шнур, которым была затянута горловина. Остальные с благоговением наблюдали за его действиями. Было ясно, что для них это — событие огромной важности, и если б можно было вообразить почти невероятное — что эти приземистые неуклюжие существа способны торжественно приосаниться,— то сейчас они выглядели так, будто всецело прониклись величием происходящего на их глазах действа.
Старый гном наконец распутал шнурок, перевернул мешок и, схватив его за основание, вывалил содержимое на земляной пол. В образовавшейся куче Лэтроп разглядел кисти, множество пустых тюбиков от масляных красок (почти из всех краска была полностью выдавлена), потрепанный бумажник и еще какой-то предмет. Старый гном поднял его с пола и протянул землянину.
Лэтроп взял его в руку, внимательно осмотрел и вдруг понял, что они сделали с Клэем, понял, ни на миг не усомнившись в том, что за великие последние почести ему отдали гномы, когда он скончался.
В горле у Лэтропа что-то заклокотало — но не хохот над забавным открытием, ибо в этом не было ничего смешного. Он хохотал над превратным восприятием ценностей, над противоречием концепций, над головоломкой, которую преподнесли ему гномы, решив воздать Клэю именно такие последние почести. И еще над своим внезапным прозрением.
Сейчас он даже мог себе мысленно все представить: как они день за днем носили землю, чтобы насыпать холм, который он видел сегодня в поле за деревней; трудились в поте лица, зная, что их друг, неизвестно откуда прибывший к ним, вот-вот умрет; как они обошли всю планету в поисках дерева — ведь на ней в основном рос чахлый кустарник — и в конце концов нашли его и принесли сюда на своих согбенных спинах, ибо не ведали, что такое колесо; как они маялись, когда деревянными гвоздями соединяли куски дерева, старательно проколупав для этих гвоздей отверстия, поскольку не были знакомы с плотницким ремеслом.
И все это они делали из любви к Клэю, и весь их каторжный труд, все потраченное ими на это время ничего не значили по сравнению с красотой и величием того, что они совершили с такой любовью.
Он взглянул на распятие и, казалось, наконец понял, в чем заключалась странность личности Клэя и причина его бесконечных поисков, безумных лихорадочных метаний из одной солнечной системы в другую; отчасти это даже объясняло, откуда взялся его блестящий талант с такой ясностью выражать истину, едва проглядывавшую сквозь многие другие, о которых повествовала
