Танец отражений. Память - Лоис Буджолд

Авакли относится к тем ученым, которые никогда не говорят того, в чем не уверены, — понял Майлз.

— К сожалению, — продолжил Авакли, — чип не может быть отключен. Там нет никакого выключателя. Только тысячи и тысячи нейронных нитей, покрывающих всю поверхность.

Ничего удивительного. Ведь император Эзар рассматривал чип как сверхнадежное хранилище данных.

— Так… Я всегда считал, что чип работает параллельно с обычной памятью Иллиана. Он ведь не заменяет ее, верно?

— Совершенно верно, милорд. Субъекты, подвергшиеся такой операции, обладают двойной памятью о событиях. И это, судя по всему, является основным фактором возникновения у них в дальнейшем шизофрении. Своего рода внутренний дефект. Причем не чипа, а человеческого мозга.

Рубан кашлянул, вежливо выражая несогласие с этой теорией.

Должно быть, Иллиан — прирожденный шпион. Держать в голове больше одной реальности и не сойти с ума — несомненно, признак величайших шпионских способностей.

Авакли продолжил глубоко научный рассказ о трех предложенных способах возможного отключения чипа. Все они выглядели недоработанными и не гарантировали успешного результата. Сам Авакли, описывая их, вовсе не выглядел довольным и исполненным энтузиазма. Все они требовали многочасовых микронейрохирургических операций. Рубан постоянно кривился.

— Итак, — перебил наконец Майлз, — что случится, если вы извлечете чип?

— Пользуясь обычной терминологией, — ответил Авакли, — это приведет к шоку и смерти. Ясно, что последствия такой операции должны быть именно таковы, чтобы предотвратить… э-э-э… кражу.

Верно. Майлз представил себе Иллиана, со вскрытой головой, оставленного умирать… Кто-то когда-то тоже, видимо, представлял себе нечто подобное. Поколение Эзара — сплошные параноики.

— Чип невозможно изъять в целости из его органической матрицы, — продолжил Авакли. — Во всяком случае, шансы извлечь из него потом информацию минимальны.

— А если не извлекать?

— Протеиновые цепи не выказывают признаков замедления распада.

— Иначе говоря, выражаясь научным языком, чип превращается в месиво в голове Иллиана. Адмирал Авакли, что, по вашему мнению, послужило причиной поломки чипа?

Авакли нахмурился:

— Саморазрушение от старости или какая-то химическая или биологическая атака. Для того, чтобы подтвердить вторую версию, мне нужно разобрать чип на части.

— Так… значит, нет никакой возможности снять чип, починить и поставить на место.

— Именно так.

— И вы не можете починить его in situ,[4] не зная точной причины расстройства, которую вы не можете определить, не вынимая чип для детального изучения. Что ведет к разрушению последнего.

Авакли поджал губы и холодно кивнул, соглашаясь с кратким изложением сути вопроса.

— Боюсь, о починке и речи быть не может. Я пытался разработать схему постепенного отключения системы.

— В таком случае, — продолжил Майлз, — вы неправильно поняли смысл моего первого вопроса. Я хочу знать, что будет с Иллианом, если чип извлечь.

Авакли жестом, как бы перебрасывая мяч, переадресовал вопрос Рубану.

— С уверенностью мы ничего сказать не можем… — протянул Рубан.

— Но шансы оценить вы можете? Не превратится ли он снова, я имею в виду в смысле памяти, в двадцатисемилетнего?

— Нет, не думаю. Извлечение чипа без попыток сохранить сам чип — довольно простая операция. Но мозг — штука сложная. Например, мы не знаем, как за тридцать пять лет мозг выстроил свои естественные цепочки вокруг имплантата. Плюс чисто физиологические проблемы. То, что позволяло Иллиану — что бы это ни было — жить с чипом в голове и не сойти с ума, придет в состояние дисбаланса.

— Что-то вроде того, как… отбросить костыли и обнаружить, что ноги атрофировались?

— Приблизительно так.

— И какой же вред будет нанесен? Большой? Маленький?

Рубан беспомощно пожал плечами.

— И экспертов по этой мерзкой технологии пока еще не нашли?

— Пока нет. На это может уйти несколько месяцев.

— И все это время, — мрачно хмыкнул Майлз, — если я правильно понимаю, чип будет разваливаться дальше, и Иллиан либо навсегда утратит разум, либо умрет от истощения.

— Э-э-э… — протянул Рубан.

— Если подвести итог, то именно так, как вы сказали, милорд, — отрубил Авакли.

— Тогда почему вы до сих пор не вытащили эту чертову штуковину?

— Мы получили приказ, милорд, сохранить чип, — ответил Авакли. — Или, на худой конец, извлечь максимальное количество хранимой в нем информации.

Майлз потер подбородок и, немного помолчав, спросил:

— Почему?

Брови Авакли поползли вверх.

— Насколько я понимаю, имеющиеся в нем данные чрезвычайно важны для Службы безопасности и Империи.

— Неужели? — Майлз, наклонившись, уставился в цветную голограмму кошмарного приспособления, находящегося в мозгу Иллиана. — Этот чип имплантировали вовсе не с целью сделать из Иллиана супермена. Это была просто любимая игрушка императора Эзара, которому льстило иметь ходячий видеомагнитофон. Хотя, готов признать, Иллиана это вполне устраивало. Придавало ему эдакую ауру непогрешимости, которая пугала кучу народа. Но все это ерунда, и он сам это прекрасно знает, даже если остальные — нет. Чип, по большому счету, не имеет никакого отношения к управлению Службой безопасности. Он получил эту должность, потому что был рядом с отцом, когда мятежники Фордариана убили его предшественника, капитана Негри, и мой отец хорошо к нему относился и доверял ему. Тогда не было времени на поиски талантов, в разгар гражданской войны. Так что из всех качеств, благодаря которым Иллиан стал лучшим главой Имперской службы безопасности, чип… наименее важный. — Голос Майлза упал почти до шепота. Авакли и Рубан вынуждены были наклониться к нему. Майлз прокашлялся и выпрямился.

— В чипе имеется четыре вида информации, — продолжил Майлз. — Старая и никому не нужная. Свежая, которая продублирована — Иллиан всегда был вынужден действовать, исходя из предпосылки, что в любой момент может умереть или его убьют, поэтому Гарошу или кому-нибудь еще придется срочно заступать на его место. Затем всякая ерунда, сведения личного порядка, не предназначенные ни для кого, кроме самого Иллиана. А может, даже и ему не нужные. Тридцатипятилетний учет принятых ванн, съеденных блюд, переодеваний и прочего. Несколько половых актов — не очень много, полагаю. Уйма плохих романов и фильмов. Короче, вся жизнь за тридцать пять лет. И всего этого гораздо больше, чем ценных сведений. И десяток тайн, о которых не знает больше никто. И возможно, и не должен знать.