Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина - Любовь Федоровна Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Они не вышли тебе навстречу, потому что справляют свой праздник Гиакинфий, – объяснили беотархи. – Они чествуют богов и не могут выйти сейчас на войну.
– Тем лучше, – сказал Мардоний. – Пока они справляют свои праздники, я пройду в Аттику и возьму Афины!
Но беотархи не одобрили его решения.
– Мы хотим так же, как и ты, победы над Аттикой. Но не переступай их границы. Поставь здесь свой лагерь – это самое удобное место для битвы с твоим огромным войском и бесчисленной конницей. В твоих руках будут наши беотийские проходы на Аттику и на Истм. Одолеть эллинов трудно, когда они действуют единодушно, – это ты знаешь и сам. Лучше последуй нашему совету: пошли золота правителям Эллады, но так, чтобы об этом никто не знал, договорись с каждым из них тайно. Этим ты внесешь разлад среди них, и тогда покорить их тебе будет легко. Послушайся нас!
Мардоний слушал, мрачно сдвинув брови, в его жестоких, близко поставленных глазах горели темные огни. Подкупить… Взять без войны… А где же слава? А где же сигнальные костры победы?
– Нет. Я возьму Афины боем, – упрямо отвечал он.
– Но это будет тяжелый бой, Мардоний. Ты можешь потерять много войска!
– Все равно. Я возьму Афины. Я возьму Афины и сровняю их с землей.
Персидское войско перевалило через границу Аттики.
Мардоний неистово стремился к Афинам, чтобы обрушить на этот непокорный город свой главный удар. Он приготовился к атаке, к штурму, к избиению. Он уже видел, как разваливает афинские стены, как гонит пленных жителей, как поджигает жилища. Он слышал крики, стоны, мольбы о милости, о пощаде…
Его встретила неожиданная, оглушающая тишина. Пустынные поля. Безмолвные, безлюдные, еще кое-где недостроенные стены Афин. Открытые ворота.
Мардоний в бешенстве погнал коня и влетел в город. Город был пуст, дома стояли с закрытыми ставнями, словно закрыли глаза, не желая видеть врага. Лишь кое-где бродили по улицам оставленные хозяевами собаки.
– Проклятие! – закричал Мардоний. – Они опять ушли!
Персы, как бурные потоки воды в половодье, хлынули в Афины. Еще года не прошло, как здесь побывал Ксеркс и сжег афинский Акрополь. Теперь снова персы врывались в афинские жилища и разоряли афинские очаги.
Мардоний послал гонцов в Пирей узнать, что делают афиняне.
– Все афиняне на кораблях, – сказали гонцы, – а их семьи снова на Саламине. Афиняне готовы к сражению.
Мардоний не знал, что делать.
«Может быть, теперь, когда Афины в моих руках, они станут умнее? – думал он. – Может, это исцелит их от их глупого упрямства?»
Мардоний решил убедить афинян покориться без боя. С этим поручением он отправил на Саламин геллеспонтийца Мурихида.
Мурихид вернулся с острова чуть живой от пережитого страха. Его выпуклые черные глаза глядели на Мардония почти бессмысленно, он не мог вымолвить ни слова.
– Приди в себя! – с досадой сказал Мардоний. – Я не знал, что посылаю труса! Что там, на Саламине?
– Они взбесились, Мардоний, – прохрипел Мурихид, – им ничего не стоит растерзать и посла, если они и своих терзают…
– Иди успокойся, а потом придешь и расскажешь все как было.
Позже Мурихид сидел в шатре Мардония и подробно излагал все, что видел и слышал на Саламине.
– Сразу, как только вступил на Саламин, я понял, что успеха у меня не будет. Кругом мрачные, ожесточенные люди, смотрят на меня с ненавистью. Собрался Совет военачальников…
– Фемистокл там был?
– Был Фемистокл. Яростный, как лев. По их разговорам я понял, что они ненавидят нас. И ненавидят Спарту.
– Спарту?
– Да. Ты же знаешь, Мардоний, что спартанцы должны были встретить твое войско в Беотии, чтобы защитить границу Аттики. А они верны себе. К Марафону опоздали – ждали полнолуния. В Беотию опоздали из-за праздника Гиакинфий.
– Короче. Ты все сказал, как я велел?
– Мне не дали говорить. Едва я произнес несколько слов, как они уже закричали. Фемистокл сразу набросился на меня: «Афины не сдадутся!» И другие тоже. Один только Ликид, военачальник, выступил разумно: «Что ж, граждане афинские, может, нам лучше не отвергать предложение Мардония? Может быть, представить его предложение народному собранию?» И что же тут поднялось! «Как смел ты предложить нам рабство? Разве не клялись мы никогда не говорить о мире с нашим давним врагом?.. Ты думаешь, афинский народ может предать свою родину, свои святыни?.. Тебя купили персы, Ликид!» Ликид прикрыл руками свою лысую голову, выбежал на улицу и сразу попал в разъяренную толпу. «Предатель! Смерть предателю!» И тут же закидали его камнями. До смерти. Ликид упал и больше не шевельнулся.
Мурихид умолк, с ужасом вспоминая то, что видел.
– Это все? – мрачно спросил Мардоний.
– Это еще не все, – продолжал Мурихид. – Женщины, как услышали о том, что сказал Ликид, с воплями, с проклятиями бросились к дому, где жила семья Ликида. С камнями в руках они ворвались в дом, не слушая плача детей и мольбы жены Ликида, с яростью убили их камнями. И кричали: «Ступайте к предателю своему мужу и отцу. Семье предателя нет места среди афинян!» После этого я поспешил вернуться к тебе, Мардоний, – закончил Мурихид. – Право, я не верю, что остался живым.
Судьба Мардония
Мардоний медленно поднялся на Акрополь, осторожно ступая по усыпанной пеплом и осколками кирпича дороге, идущей в гору. Молчаливая свита сопровождала его, отстав на несколько шагов. Мардоний был хмур и раздражен, он хотел побыть один со своими мыслями и требовал, чтобы ему не мешали. Акрополь. Разрушения, запустение, безмолвие. Разбитые храмы с провалившимися крышами, колонны, которые еще стоят, будто руки, воздетые к небу в мольбе о мести за совершенное святотатство. Ярко раскрашенные статуи, сброшенные с постамента.
Мардоний остановился возле них, лежащих во прахе. Женщины с красными волосами, с черными дугами бровей и косо поставленными выпуклыми глазами с красным зрачком… Синие с красным одежды, пестрые узоры на хитонах и гиматиях – клетки, извилины, цветы… Тело, не закрытое одеждой, цвета слоновой кости казалось теплым – афинские художники и ваятели натирали мрамор маслом или воском, чтобы смягчить его блестящую холодную белизну…
«Кто они такие? – думал Мардоний, глядя в улыбающиеся лица поверженных статуй. – Богини? Жрицы эллинских храмов?..»
Ему показалось, что все они смотрят на него с молчаливой насмешкой, будто знают, что все усилия персидских властителей не смогут сокрушить афинское государство, что, вот и поверженные, они все равно сильнее, чем он, Мардоний, который может поставить
