Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - Павел Ефремов

На кладбище все прошло быстро и гладко. Видимо, комендант в подтексте разговора передал что-то такое, что заставило ритуальную службу принять нас, как проверяющих из министерства. Место под захоронение было уже подобрано, очень достойное. И его уже обрабатывала целая бригада, кромсавшая подмерзшую землю ломами и лопатами. Там же мы заказали и гроб, и венки от семьи, от экипажа, и даже от «Командования Северным флотом». Расплатившись, мы снова нырнули в машину и направились в военно-инженерное училище.

Тут и пригодилась блестящая черная «Волга» младшего Петрова. Когда наша машина подкатила к воротам училища и из нее вывалился внушающий уважение одним своим видом капитан 1 ранга, а потом еще один военно-морской офицер, то даже сквозь стекла КПП было видно, как вся дежурная служба начала поправлять форму. Когда Балабурда возник в двери, послышалась громкая и по-настоящему, а не по-флотски строевая команда «Смирно!».

Балабурда, лениво поднеся руку к козырьку, милостиво отреагировал:

— Вольно. Начальник училища в расположении?

Дежурный по КПП, старшина 4-го курса, четко отрапортовал:

— Так точно, товарищ полковник!

Замполит хищно улыбнулся, что было ему несвойственно, и с неприкрытой издевкой заметил:

— Капитан первого ранга, юноша! Учите воинские звания! Доложите, что к нему капитан 1 ранга Балабурда и капитан-лейтенант Белов! Выполнять!

Судя по резвости исполнения команды, каперанги были здесь не очень частые гости. Уже через несколько минут за нами примчался прапорщик с красной повязкой на рукаве и, робко представившись, попросил следовать за ним. Миновав большой плац, мы вошли в штаб училища и, двигаясь по коридорам в направлении кабинета начальника, ловили на себе удивленнозаинтересованные взгляды офицеров и курсантов, снующих по коридорам. И когда, наконец, добрались и вошли в кабинет, я сразу понял, что моя миссия тут будет чисто техническая, а все остальное сделает Балабурда. Дело в том, что, несмотря на фамилию Громадин, начальник училища был очень невысок, если не сказать просто мелок. Когда он здоровался с замполитом, я заметил, что он практически вдвое меньше того и сильно задирает голову, чтобы рассмотреть за усами Балабурды его лицо. Тут было, конечно, опасение, что, как правило, невысокие люди, достигшие определенных высот в карьере, очень комплексуют по поводу своего роста, что выражается в их непомерном бонапартизме, но при взгляде на плотоядно улыбающегося зама, я сразу понял, что это не тот случай.

Сразу стало заметно, что полковник Громадин с первых минут стал чувствовать себя довольно неловко рядом с моим огромным каперангом и, пригласив нас садиться, сразу нырнул на свое место за огромнейшим письменным столом, словно ища за ним защиты. И тут Балабурда включил весь свой богатый замполитовский опыт. Его словно прорвало. У меня вообще создалось впечатление, что зам только и ждал появления на горизонте кого-то, равного себе по званию. Я только молча протянул бумаги, которые полковник машинально прочитал, и так же машинально нажав на кнопку селектора, кого-то вызвал. А зам все вещал. И про подледные походы, и про проклятое НАТО, и про героику будней подводников-североморцев, короче, про все тяготы и лишения воинской службы на страже заполярных рубежей.

Тем временем в дверь постучали, и на пороге возник капитан, который доложился о прибытии. Полковник ненадолго вернулся на землю и отдал приказание:

— Так, Сергеев, вот, ступайте с капитан-лейтенантом и решите все вопросы: оркестр, караул и все прочее. Потом доложите.

Капитан, который был намного старше меня, ответил «Есть!», и мы вышли в коридор. За то, что Балабурда скажет лишнее, я не опасался, так как мы все обговорили заранее, а за остальное я не боялся, поняв, что полковник Громадин теперь надолго запомнит каперангов с Северного флота.

Капитан оказался очень достойным человеком, и отведя меня в свой кабинет, быстро и деловито начал решать по телефону наш вопрос. Уже через пятнадцать минут я понял, что ритуал похорон у них отработан и мне даже не надо напрягаться. Сверившись с картой города и отметив дом Петровых, он быстро обрисовал маршрут движения похоронной процессии, время прибытия оркестра и караула. Затем поинтересовался количеством наград у покойного и, записав их число, спросил:

— Мичман-то ваш как погиб? В море?

Мне снова стало стыдно, и я постарался ответить коротко, как, сам не подозревая того, подсказал нам комендант.

— Погиб при исполнении. Большего сказать не могу. Сам понимаешь, секретность.

Капитан качнул головой.

— Да и не надо. Понятно все. Не волнуйся, каплей, все будет нормально.

Потом мы снова пошли к начальнику училища, доложиться. Там мы застали картину полного разложения старших офицеров. Расстегнутые и раскрасневшиеся, они сидели уже не за столом, а за журнальным столиком, да и стоящая на нем бутылка коньяка говорила сама за себя. Последние слова, которые я уловил из уст зама, заходя в кабинет, касались рыбалки, и я понял, что мы здесь еще задержимся. Так оно и вышло. Рассеянно выслушав наши доклады, начальники как-то единодушно попросили подождать еще минут сорок, естественно, не в кабинете, а где-нибудь снаружи. Выйдя из кабинета, капитан констатировал, что «старик что-то расслабился», и позвал меня обратно к себе. Там я, уже не смущаясь, вытащил из портфеля бутылку и предложил помянуть покойного, да и за содружество родов войск тоже пригубить. Капитан не отказался, и, заперев дверь, быстренько достал из сейфа два стакана.

Через час мы покинули училище, причем начальник провожал нас до самого КПП, а капитан подарил мне пехотную флягу с чудесным домашним напитком на основе меда, березовых почек и еще черт знает чего, который творил сам в свободное от службы время у себя на даче. Младший Петров, успевший выспаться в машине, с удивлением наблюдал за нашими проводами, а когда мы забрались в машину, понюхав воздух, сразу констатировал присутствие коньячного и водочного аромата. Приехав домой, мы застали там Рябуху в фартуке, окруженного женщинами и руководившего приготовлением пищи.

Собрав членов семьи за общим столом, мы пообедали, в процессе чего я подробно рассказал о проделанном и о планах на завтрашний день.

А назавтра были похороны. Курсанты оказались на высоте. В училище даже нашелся Военно-морской флаг СССР, который потом на кладбище склонили над могилой. Процессия растянулась на добрую сотню метров, и курсанты чеканили шаг, неся красные шелковые подушечки с медалями, а оркестр пронзительно выдувал из меди похоронные мелодии. Были залпы из карабинов на кладбище и слезы престарелой матери Петрова, которой братья так и не решились сказать о настоящей причине смерти сына. Были чисто русские поминки, на которых кто-то чуть не подрался, а комендант, самолично прибывший проконтролировать весь процесс и пропотевший за несколько часов в новенькой парадной форме, произнес проникновенный тост за героических подводников. Была куча подвыпивших родственников, которые говорили много хороших слов и стремились чокнуться с нами во что бы то ни стало. А еще, в самом конце, была мама старшего мичмана Петрова, старенькая, сухонькая и очень аккуратная старушка с глубокими и усталыми глазами, которая подошла к нам и, поклонившись, сказала: «Спасибо, мальчики».

Конечно, закон есть закон. И его надо соблюдать. Но всем. И если стреляющихся проворовавшихся генералов хоронят, как полководцев, выигравших не одну битву, то почему закон не может позволить красиво проводить в последний путь простого и честного мичмана, прослужившего не одно десятилетие и ушедшего из жизни только по собственной слабости или, может, наоборот, благодаря силе воли.

Награда нашла героя…

И на бессмысленной работе есть свои передовики и отстающие.

Командир третьего дивизиона электромеханической боевой части ракетного подводного крейсера «К-…» капитан 3 ранга Бобков Роман страшно, до зубной боли, хотел уволиться в запас. Все этапы подготовительной деятельности к такому событию были уже пройдены. Начиная от безответных рапортов на имя всех командиров и начальников, и кончая выговорами и истериками своего флагманского механика и командира дивизии. Наконец, удостоверившись, что офицер настроен серьезно, от него отстали, подписали все рапорты и отправили в штаб флота представление на увольнение в запас. Оставалось ему теперь только одно — ждать и ждать. По опыту предыдущих поколений — долго. Месяца три-четыре. Поэтому Роман сразу согласился на предложение родного командира остаться старшим с матросами на время экипажного отпуска. Просидеть, особо ничем себя не утруждая, март, апрель и май, а затем с чистой совестью убыть в последний положенный отпуск перед увольнением в запас. Пусть даже к этому времени тебя уволили. Положено отгулять — так отгуляю! А летом отдыхать все же лучше.