Белые пешки - Екатерина Звонцова

домой. Были среди них друзья молодого графа, и родители его невесты, и штабные офицеры, и простые солдаты, и полковой медик. Но были и пассажиры случайные.

Полицейские тревожились. Поймать возницу им не удавалось, хотя ночами они ждали его в разных районах Москвы. Но где бы они ни ждали, он появлялся в другом месте и предугадывал каждую их хитрость. Наконец им все же повезло. Два замаскированных полицейских смогли сесть в экипаж Извозчика Без Головы – так его прозвали напуганные москвичи. Полицейские верили, что найдут его убежище, может, даже спасут пропавших. Следом должны были мчаться другие сыщики и отряд солдат. Ничего плохого не должно было произойти.

Полицейские ехали на собственную смерть. Но не знали об этом.

Почти сразу лошади понеслись как бешеные, и люди, прикрывавшие двух смельчаков, отстали. Полицейские и не заметили, как Москва осталась позади, извозчик уже мчался через густой лес, пестревший злыми голубыми огнями. И тогда полицейские испугались. Они выхватили пистолеты, и один, высунувшись, окликнул возницу. Тот только пуще хлестнул лошадей, тогда сыщик, совсем еще молодой человек, отважно выбрался, добрался до козел и бросился на извозчика. «Останови!» – закричал полицейский и схватил преступника за воротник… Но только пустота была под черными отворотами. Запах гнилого мяса окутывал холодное окоченелое тело. Развернувшись как живое, это тело с силой ударило сыщика и сбросило с экипажа.

Прежде чем упасть, полицейский успел понять две вещи. Первое: возница носил драгунский мундир, и сверкала под его плащом звезда с красным крестом – орден Святого Владимира. Второе: у возницы действительно не было головы. Тело засмеялось, смех шел из утробы.

Полицейский закричал. Лошади, возница и экипаж с напарником вспыхнули пламенем и провалились под землю. Вот здесь. На территории нашего парка, а тогда еще просто в лесном уголке.

…Обезумевший седой сыщик вернулся в город к утру. Извозчик без головы больше не появлялся на московских улицах. Но говорили, долго еще говорили, будто это был тот самый юноша-герой. И говорили, что виной всему было проклятье, которое сам он на себя навлек, призывая смерть. Смерть не пришла. Пришло чудовище. Но правды не узнают уже никогда.

Вот так, Макс. Я в очередной раз обманулась насчет человека. Он казался веселым придурком, бесящим умником, а на самом деле он просто кладезь страшных выдумок и всамделишных бед. Ты свои беды прятал лучше. Может, это и привело тебя туда, куда привело.

Я скучаю по тебе. Я тебя люблю. Мне очень жаль, что вы никогда не познакомитесь.

– Ты, наверное, сейчас снова стукнешь меня сумкой, – посетовал Миро уже у метро.

Сашино благоразумие все же победило, и она отказалась выдавать Миро домашний адрес – наоборот, сама вызвалась проводить его до станции. Он не настаивал.

– Чего? – Саша насторожилась. Неужели все-таки полезет целоваться? Если в щеку, она, может, не так и против. Или против? Она пока не решила, даже заволновалась. Но Миро только переминался с ноги на ногу с виноватым видом.

– Это насчет твоих друзей. Ники, Мартины и остальных. Ты много говоришь о них, так вот… ты же еще дашь им шанс?

– Шанс? – переспросила Саша. И опять этот ком в горле. – А. Тебе показалось, что я хочу прекратить общение с ними? Да нет. Вряд ли. Только если оно само как-то…

– Когда папа умер, я остался с этим один. – Миро внимательно посмотрел на нее. – У меня, Саш, плохо с друзьями. В какой-то момент, еще в школе, они все стали сильно завидовать мне из-за денег и отвалились. Это грустно. А у вас…

– У нас «клубок целующихся змей», – и почему вспомнились злые слова Марти в день отъезда Макса? Саша сжала губы.

– Не похоже, – возразил Миро. – Даже по описанию. Ну и по тому, как вы себя на полянке вели с девочками.

– А на что похоже? – прямо спросила Саша и уставилась ему в глаза, может, даже сердито. – Ну давай, расскажи, интересно, что там со стороны видит ученый.

Он не дрогнул.

– На эксперимент. Очень интересный и бог знает кем поставленный.

– Провалившийся? – жалко усмехнулась Саша, но Миро упрямо помотал головой. – И как мне это понять? Что провала пока нет?

– Продолжить жить, – он говорил спокойно. – Ну и посмотреть на данные. Вводные и итоговые. Вы же не зря столько были вместе, а восемь – это цифрища. Я бы держался, будь у меня такая компания. Помнишь вот… – он оживился, даже в ладоши хлопнул, – королевских мушкетеров Дюма? Знаешь, почему, несмотря ни на какие сюжетные коленца, это все-таки прежде всего книжка о дружбе, а не о тайнах двора?

Саша поморщилась. «Три мушкетера» обожали многие в Восьмерке, а вот ее любимцами они не были, хотя фильм с Боярским нравился. Саша вообще не очень любила всю эту «убивательную» прозу про солдат, индейцев и капитанов, где все постоянно ранятся, пьют, ссорятся из-за ерунды, влипают в интриги, которые зачастую прокручивают друг у друга за спиной… тут Саша буквально подскочила. Вот же! Вот!

– Потому что, – выдохнула она с усилием, – это только по советской экранизации кажется, что у них все легко и здорово, они друг для друга созданы, вот и сошлись. «Когда-а твой дру-уг в крови-и» и все такое. А по книжке… они все сволочи и немножко психи. У таких вообще друзей быть не должно: один морду задирает, второй суется во все темные делишки, в какие может, третий заноза в заднице, четвертый мрачнее любого мрачняка. А они все равно сошлись. Сошлись вопреки. И остались вместе.

Слова очень горчили. Саша запила их глотком кофе из стаканчика.

– Ну вот! – Миро скорчил комично разочарованную, а на самом деле торжествующую мину. – Ничем тебя не удивишь. Чуть ли не единственную книжку из классики помню, блеснуть хотел, а ты…

– Ты блеснул, – серьезно сказала Саша. – Спасибо.

И подумала о звездах, освещающих дорогу. А попрощалась уже с легким сердцем.

27.05.2007. Крыс

Привет, Макс. Помню, ты, уходя, прощался со всеми нами по отдельности. Мне не хочется за тобой повторять, но не потому, что мне нечего кому-то сказать. Просто это только твоя манера – в самом лучшем смысле переходить на личности. Я буду проще. А вот идею Саши возьму.

На выпускном мы с тобой болтали. Я как обычно иронизировал, а вот ты как раз решал, что делать с жизнью. Тогда я этого, к сожалению, не понял, а честнее – мне было плевать