Наваждение - Пола Вольски

Сломленный и раздавленный, Евларк искренне полагал, что все остальные чувствуют себя точно так же. Вот почему он удивился не меньше своих тюремщиков, когда Арсенал загорелся в самом прямом смысле слова. Правда, в отличие от стражей, Евларк сразу распознал чародейную природу огня.

Он спал, так что время, надо полагать, было ночное. Ему снился пламень, зеленый огненный выдох дракона в самую гущу толпы, – обычные видения помешанной на насилии Заза. Пробудили его истошные вопли народогвардейцев. Евларк разлепил веки и ужаснулся. Ему показалось, что он все еще барахтается в огненных грезах Заза. Со всех сторон взлетали языки пламени и рассыпались искрами, дым валил удушливыми клубами, метались обезумевшие народогвардейцы. Евларк жалобно вскрикнул, но тут выработанное суровыми упражнениями мастерство пришло ему на помощь, и он распознал действие чар, разом увидел наваждение во всей его силе – работу поистине великого мастера, соединившего обман зрения с безупречным воздействием на слух, обоняние и осязание. Евларк слышал треск пламени, вдыхал едкий дым, ощущал его привкус на языке и горечь в горле, чувствовал на коже обжигающее дыхание огня. Отменный спектакль, но кто же его поставил?

Народогвардейцам, однако, было не до художественных изысков. Они видели самый настоящий пожар. Что двигало поджигателем, кто он и чем завершится этот ужас – уж не гибелью ли незаменимой Заза? – над этими вопросами у них не было времени задуматься. Как и над диким бешенством Защитника, который наверняка разжалует, а то и арестует офицеров караула. В мыслях у народогвардейцев было только одно – спасаться, и как можно скорее, ибо в подвалах Арсенала хранилось достаточно пороха, чтобы поднять на воздух весь округ, если огонь доберется до бочек. Задыхаясь и кашляя, ослепленные народогвардейцы ринулись к деревянным дверям, которые тоже начали заниматься огнем.

Но элементарная человечность, не говоря уже о прямых должностных обязанностях, требовала спасти пленника. Не мог же несчастный просто так сгореть заживо, тем более что он приходился родным братом самому Защитнику? Поэтому начальник караула и капрал бросились к Евларку. У начальника имелись два ключа: один – от ножных оков, которыми пленник был прикован к Чувствительнице, другой – от ошейника, прикрепленного цепью к вделанной в стену скобе.

Евларк с любопытством следил за собственным освобождением. В его глазах наваждение было одновременно и жизнеподобным, и призрачным. Оковы с ошейником щелкнули и упали, народогвардейцы же видели совсем другое – замки заело. Начальник караула, ругаясь на чем свет стоит, перебирал ключи, пробовал то один, то другой, совал в скважины, дергал, поворачивал – все без толку: замки не открывались. Капрал выстрелом из пистолета перебил цепь в том месте, где она крепилась к скобе, однако в его восприятии цепь осталась невредимой. А призрачное пламя тем временем разгоралось; языки его взлетали по стенам, плясали на потолочных балках и уже лизали серебристые бока Заза. От чудовищного жара трещали волосы, одежда начала тлеть, кожа пошла волдырями. Народогвардейцы не выдержали. В последний раз с жалостью глянув на обреченного, они молча рванулись к выходу.

Евларк проводил их взглядом, и не подумав встать. Они бежали, кидаясь из стороны в сторону, подскакивая и как-то нелепо горбатясь. Все это напомнило Евларку ужимки клоунов, потешавших народ на сельских ярмарках в Ворве. За спиной у него беспокойно завозилась и загремела Заза, испустив из обоих рыл по тоненькой струйке вполне настоящего ядовитого дыма.

– Она, похоже, слегка взволнована, – раздался мягкий неуверенный голос, несомненно принадлежавший Возвышенному. – Неужели ее могло испугать наваждение?

Евларк обернулся и увидел пожилого кавалера – тот как бы выступил из завесы огня. Незнакомец был невысок, худ, сед, очень хрупок и к тому же в очках. В распахнутых его глазах сияла детская безмятежность. Но именно от него – тут не могло быть никакого сомнения – исходила великая чародейная сила.

– Наваждения на нес не действуют – она их попросту не воспринимает, – объяснил Евларк. – Но ее взбудоражило необычное поведение людей.

– Что за удивительное создание, просто поразительно. С каким удовольствием я бы с ней пообщался! Но, увы, сейчас не время и не место. Быть может, как-нибудь вечерком, в другой раз. Теперь же нас ждут дела поважнее. Вы готовы, мастер Валёр?

– Готов? К чему?

– Уйти отсюда.

– В самом деле? Я могу уйти?

– Разумеется, мой бедный друг. Отныне вы свободны.

– Уиссу это не понравится.

– Ничего, как-нибудь переживет.

– Но каково придется моим родным – брату, сестре и отцу?

– Ваш брат Улуар уже покинул Шеррин. И вы, если решитесь, можете сегодня же ночью отправиться в Ворв.

– На родину…

– Вслед за этим я намерен вызволить вашу сестру и отца.

– Да? – Евларк совсем растерялся.

– Мне неприятно, что моих коллег по тайному знанию заставляют профанировать высокий дар. Поймите, мне оскорбительно это видеть. Этому нужно положить конец.

– И вам такое под силу?

– Судите сами. – Незнакомец обвел рукой пылающий подвал.

– Община Божениль?

– О, тут есть о чем вспомнить!

– Воистину. Но кто вы?

– Все объясню по дороге. Неподалеку нас ждет экипаж. Идемте же, друг мой. Прошу сюда.

На этот раз охотников идти к Уиссу с дурной вестью не нашлось. Даже любимчик Защитника депутат Пульп не посмел доложить ему о втором побеге. Два часа мудрые головы в Комитете Народного Благоденствия мучительно искали выход. Не придумав ничего путного, они в конце концов остановились на письме. Одинокий гонец перед самым рассветом отнес сложенное вдвое послание, подсунул в освещенную щель под дверью кабинета Защитника и спасся бегством, не став дожидаться, пока листок исчезнет, словно втянутый ураганом.

Никто не видел, как отреагировал на послание Уисс Валёр. Если он и бесновался, то за закрытыми дверями. Двое или трое членов Комитета, явившиеся спозаранку, утверждали, что безмолвие рассветного часа нарушал грохот, словно Защитник швырял стулья о стены своего кабинета, однако никто не мог подтвердить их слова. Потом призвали стекольщиков вставить в окна кабинета новые стекла; отчего разбились старые, так и осталось невыясненным.

Защитник заперся в своем святилище, откуда не поступало ни устных, ни письменных указаний. Члены Комитета ходили мимо дверей на цыпочках, замирая от ужаса. Впрочем, Комитет Народного Благоденствия вполне мог функционировать и в отсутствие своего главы; он распорядился ужесточить бдительность, усилить охрану двух оставшихся пленников и произвести новые аресты. Самого Уисса было не видно и не слышно – зловещий признак.