Исправленному верить (сборник) - Татьяна Минина

– Вот еще! – перебила выхватившая трубку Ольга. – Нечего на мне жениться, у меня больше нет лодки… Мы тут с Маришей, хвала Дионису, малость поговоримши, выпимши и весь мир возлюбимши… Приезжай, нальем.

– Еду, – заверил Шульцов, но первое, что он сделал, положив трубку, это включил компьютер. Скандал на кошачьем форуме все ширился, коты вообще и пострадавший перс в частности были забыты напрочь. Спорщики, большинство которых только что зарегистрировались, сцепились из-за каких-то монашек, выселенных из монастыря церковным спецназом в девяносто шестом предвыборном году. На Сонино объявление, само собой, никто не откликнулся. Олег Евгеньевич с довольным видом создал аккаунт и набрал: «Возьму и кота, и кошку. Хорошие условия и хорошее отношение гарантирую. Электронный адрес и телефон смотреть в личном сообщении».

Когда на рыже-полосатом форумном фоне возникла аватара с шишкой пинии, а под ней – только что набранный текст, Олег Евгеньевич почувствовал, что жив и очень-очень счастлив. Впрочем, тут же поправился он, это синонимы. Особенно в белые ночи и над Невой.

Вячеслав Шторм

Потеряшка

И она поплыла между бревнами и досками, совсем забывая, что они во всякую минуту могут ее раздавить. Приходилось то нырять в самую глубину, то взлетать кверху вместе с волнами; но вот наконец она настигла принца, который уже почти совсем выбился из сил и не мог больше плыть по бурному морю… Она приподняла над водой его голову и предоставила волнам нести их обоих куда угодно…[22]

– Двести?! – грозно, но при этом с некоторым трепетом в голосе справляется продавщица. В глазах этой тетки, бальзаковского, как принято говорить, возраста явственно читается: «Куда тебе, малявка? Ты и десятка-то зараз не сожрешь!» И ведь она права, что характерно. По крайней мере, выбранный мною для похода в магазин облик недвусмысленно на то намекает.

– Нет! – жизнерадостно мотаю «хвостиками» я. И, на всякий случай, уточняю: – И не двадцать. Просто – две.

Судя по всему, с чувством юмора у тетки явные нелады. Ее глаза под тяжелыми, набрякшими веками напоминают яростным выражением даже не о свинье уже, а ее брате, лесном кабане.

– Вы что, девушка, издеваетесь?! – взрыкивает она.

Язык мой – враг мой. Так, кажется, говорят? Однако noblesse oblige[23]. Раз уж заявилась в магазин с глупым названием «Добронравов и дед» под видом оторвы двадцати с небольшим лет, нужно соответствовать.

– Если бы издевалась, то попросила бы порезать. Но это я и сама могу.

Тетка всплескивает руками.

– Валь! А Валь! – зычно выкрикивает она куда-то в глубину магазина, из которой доносится ужас какое привязчивое: «А я все летала…»

Распахнувшаяся дверь подсобки разом делает слова хита куда громче.

– Чего голосишь, Зоя Пална? – вытирая губы носовым платком не первой свежести, интересуется вторая продавщица, вдвое моложе коллеги, и профессионально улыбается мне: – Добрый день!

– Здравствуйте, – вежливо отвечаю я, мысленно делая заметку: «У этой Вали взгляд такой… в общем, ежели к кому из них выдастся спиной поворачиваться, так я еще крепко подумаю…» Кстати, на бэйдже, прикрепленном к форменному фартуку Вали, крупно выведено – «Анна». Весна, обострения, раздвоения личности…

– И что у нас тут за крики? – Продавщице явно не терпится вернуться в подсобку, к остывающему борщу. Почему именно борщу? Да пятно у нее на фартуке слишком уж характерное…

– Вот! – торжествующе провозглашает коллега, простирая в мою сторону могучую белую руку. Вся ее поза словно говорит: «До-ка-ти-лись!»

Валя-Анна еще раз подвергает мою скромную персону внимательному анализу темно-карих буравчиков, густо «замаскированных» совершенно не идущими ей тенями и дрянной комковатой тушью. Я, как умею искренне и подкупающе (а умею я еще как!), улыбаюсь.

– Что хотели, девушка? – с неподражаемыми профессиональными интонациями справляется продавщица. Против ожидания, предъявить документы она не требует.

– Сосисок! – радостно ответствую я. – Молочных!

Теперь столь же внимательному анализу подвергается сначала застекленный прилавок-витрина, а потом и чрево большого двухдверного холодильника. Не знаю, как в оном, а на прилавке «молочных» килограмма три.

Видимо, сделав аналогичные коллегиным выводы относительно моей способности поглощать сосиски и аналогичные моим – насчет весеннего обострения, но уже у коллеги, продавщица тяжело вздыхает:

– Сколько? А ты иди, Зоя Пална, посиди, чайку попей. Я обслужу.

– Две.

Валя-Анна берет паузу. По ее прошествии она с легким нажимом констатирует:

– Сосиски хорошие. Свежие. Утром привезли.

– Нисколько не сомневаюсь! – киваю я. Где-то на задворках моего сознания растет и крепнет уверенность в абсолютной ненормальности всего происходящего. Лет двадцать назад, скажем, можно было и не такое услышать. Но только не в нынешние времена, протекающие под лозунгом: «Любую придурь за ваши деньги!»

«Сейчас тетки превратятся в огнедышащих драконов, – мелькает идиотская мысль. – А потом явится рыцарь-спаситель с двумя молочными сосисками наперевес…»

– Валентина! Ты че к человеку до… копалась? – раздается от входной двери зычное. Оказывается, там уже какое-то время стоит, прислушиваясь к нашей перепалке, некий субъект условно мужского пола, выбритый чуть сильнее, чем пьяный. М-да, измельчали нынче рыцари…

– Тебя не спросила! – кажется, даже с некоторым облегчением переключается на моего заступника продавщица. – Уже залил глаза с утра пораньше, алкаш!

– Цыц! – Мужичонка комично хмурится и рубит кистью воздух, точно казак шашкой. – У девки, может, денег нету! Может, она это… студентка, во!

В глазах продавщиц мелькает понимание, а губы складываются в покровительно-участливые гримасы, фальшивые, как китайский «Адидас». «Ну, признайся! – с почти материнской нежностью и заботой увещевают меня эти глаза. – Мы поймем и простим». Увы, ни в чем признаваться я не собираюсь, зато изрядно выхожу из себя. Во-первых, на улице меня ждут. Во-вторых, этот глупый цирк как-то чересчур затянулся, хотя я, конечно, сама виновата. Как бы то ни было, следует закругляться.

Я достаю из сумки кошелек и демонстрирую его содержимое – вполне себе пухлую стопку купюр разных стран и разного достоинства – сначала теткам, а затем, сама не зная почему, и «рыцарю». После чего одергиваю неведомо как оказавшуюся на мне гимнастерку с малиновыми петлицами, перетянутую вытертыми ремнями портупеи, и суровым голосом чеканю:

– Товарищ продавщица! Завесьте. Мне. Две. «Молочные». Сосиски. Пожалуйста. Иначе нам с товарищами придется зайти сюда еще раз. – И я оч-чень внимательно смотрю на Валю-Анну фирменным тяжелым взглядом, который специально тренировала много лет назад. Та, ойкнув, падает в обморок, почему-то – с резким металлическим лязгом. И лишь после этого я открываю глаза.