Обман Инкорпорэйтед (сборник) - Филип Дик

– Зачем?

Хедли разинул рот, но не нашелся, что сказать. Чувства были столь сильными, что он сумел лишь безмолвно покачать головой.

Не спуская глаз с Хедли, чернокожий великан тихо спросил:

– Вы больны, мистер Хедли?

Хедли радостно поспешил ответить:

– Да, очень болен.

Дрожа от страха, он уставился в пол.

– Смертельно больны?

– Да, – выдавил он из себя, энергично кивнув.

Бекхайм опустил свои тонкие губы.

– Все мы смертельно больны, мистер Хедли. Это великая болезнь, и все мы тяжело ею поражены.

– Да, – горячо согласился Хедли, переполняемый эмоциями. Ему казалось, что он сейчас расплачется. Хедли не мог оторвать взгляд от пола: молча, неподвижно сидел, сжимая кулаки, а по затылку градом катился пот. В комнате было темно: ничего не шевелилось, ничего не происходило.

– Вы хотите выздороветь? – вскоре спросил Бекхайм.

– Да.

– Очень сильно?

– Да, очень сильно.

В горле у Хедли саднило, он весь трепетал от малодушного страха. С одной стороны, ему казалось, что он совершает некий жуткий формальный ритуал, представляющий собой форму без содержания. Но, с другой стороны, произнесенные слова обладали огромным смыслом, и от всего сказанного его захлестывали эмоции. Ответные слова и фразы Хедли исходили из глубины души, но в то же время они отличались вневременной объективностью.

Хедли хотелось, чтобы слова обрели смысл, он сам пожелал их принять, и вскоре ощущение ритуальности померкло, хотя полностью и не исчезло. Пока он сидел напротив Бекхайма, одна половина его мозга оставалась в стороне, словно холодный и беспристрастный наблюдатель, довольный и беспощадно циничный. Эта половина вызывала у него отвращение, но он не мог ее отсечь. Для этой половины Стюарт Хедли и чернокожий исполин были нелепыми, гротескными марионетками, которые несуразно плясали и жестикулировали. Эта часть его мозга начала тихонько смеяться, но сам он все так же сидел, слушая и отвечая.

– Как вы думаете, кто способен вас исцелить? – спросил Бекхайм монотонным, размеренным голосом. – Вы думаете, я способен вас исцелить?

Хедли замялся, вздрогнув в приступе волнения.

– Я… не знаю.

– Нет, – сказал Бекхайм. – Я не способен вас исцелить.

Хедли кивнул в знак согласия.

– Но вы сами способны, – продолжил Бекхайм. – Дело за вами.

Хедли согласился. Некоторое время они сидели друг против друга, молча выжидая, словно в ближайший момент могла совершиться какая-то перемена. Будто Хедли должен был исцелиться сию же секунду, выздороветь прямо на месте, незамедлительно. Напряжение возросло настолько, что стало невыносимым для Хедли. Все глаза – казалось, их миллионы – пристально и неотрывно смотрели на него: безжалостно, без малейшего волнения. Было такое чувство, словно его внимательно рассматривали из-за пределов нашего мира, из-за пределов вселенной.

Потом Бекхайм вдруг повернулся к Марше.

– Кофе закипел.

– Ой, – виновато вскрикнула Марша и поспешно встала. – Со сливками и сахаром? – спросила она Хедли.

– Ага, – ответил тот, моргнув от потрясения: внезапно всплыв на поверхность, Хедли ослеп от яркого света в комнате. Схватил сигарету и отчаянно затушил ее: чары разрушились, Бекхайм достал из кармана пиджака газету, развернул ее и принялся бегло просматривать. Момент прошел: Хедли отпустили. Он осознал, как глубоко спустился… если, конечно, спуститься – подходящее слово. В любом случае, он ушел очень далеко. Знать бы, куда?

На кухне суетилась Марша. Лязг посуды разбудил Тертуллиана, спавшего на подстилке у плиты: пес настороженно и жадно поднял голову, а затем опустил морду, когда мимо прошла женщина с подносом.

Хедли взял свою чашку и стал машинально помешивать кофе. В центре подноса стояло стеклянное блюдо с палевой выпечкой. Хотя все трое взяли чашки, она оставалась нетронутой – горка бледного магазинного печенья, вынутого из картонной коробки и целлофанового пакета. Вскоре Бекхайм выбрал себе печенье и стал грызть.

Хедли завороженно наблюдал за тем, как человек ест. Бекхайм взял второе печенье, затем третье. Он вставлял каждое в рот, жевал и глотал, а потом брал следующее, словно механический автомат. Бекхайм явно не чувствовал вкуса еды. Он ел без удовольствия и без интереса, не придавая этому техническому процессу особого значения. Его рука постоянно двигалась между ртом и тарелкой, а внимание полностью сосредоточилось на смятой газете.

– Я вижу, – сказал Бекхайм, цитируя газетную статью, – американские летчики жалуются, что в Северной Корее больше не осталось важных стратегических объектов. Они утверждают, то нецелесообразно сбрасывать бомбу на одного-единственного китайца, который тащит через горы охапку боеприпасов, – он сложил газету и добавил: – О деревнях и урожаях позаботился напалм.

Хедли промолчал. Он безмолвно попивал кофе, полностью превратившись в наблюдателя, обособленного и отстраненного от двух других, находившихся в комнате. Точно спокойная супружеская чета, Бекхайм и Марша сидели и пили кофе, читая газету: замкнутый кружок, куда Хедли не имел доступа. Впрочем, Хедли не возражал и спокойно смирялся со своим положением.

Неожиданно Бекхайм свернул газету и одеревенело встал.

– Если позволите, – извинился он перед Хедли. Отойдя от аризонского шиферного стола, Бекхайм достал из кармана футляр и надел на нос черные очки в роговой оправе. Закатав рукава, он неторопливо вышел из комнаты с весьма задумчивым видом. Хедли заглянул в маленький кабинет, заваленный бумагами и книгами: один угол занимало древнее бюро с открывающейся крышкой, S-образной лампой и деревянным вращающимися стулом. Бекхайм уселся за стол и принялся рыться в стопках бумаг.

Марша встала и поспешила следом.

– Вам нужны письма? – спросила она и принялась что-то искать среди больших картонных коробок с печатными брошюрами: Хедли узнал дешевые листовки, которые Общество раздавало на каждом углу.

– Вы просмотрели их? – спросил Бекхайм своим негромким басом.

Разговор стал неразборчивым, и Хедли отвернулся. Но смотреть было некуда, и думать было не о чем: жизнь всей квартиры сосредоточилась в чернокожем гиганте, сгорбившемся над столом. Стоя за спиной Бекхайма и перегнувшись через его плечо, Марша показывала различные бумаги, которые доставала из картонных коробок. Бекхайм сортировал почту. Поставив черные локти на крышку стола, он внимательно изучал письмо, затем откладывал его в сторону и выбирал следующее. Немного спустя Марша обернулась и снова вошла в гостиную.

– Еще кофе? – спросила она Хедли.

– Нет, спасибо.

Марша уселась и принялась машинально рвать бумажный конверт на мелкие клочки.