Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов - Михаил Успенский

Какими делами они занимаются, я тоже примерно представлял. Но именно «примерно» — и старался не пускаться в спекуляции, потому что знал: моё меня не минует. Возможно, посвящение произойдёт после выпускного. Возможно, чуть позже. Взять, например, Петьку и Армена: они старше меня всего на два года, а уже посвящены.

В общем, я не торопился и не комплексовал.

Когда отец сказал, что раз проблема Лёвочки решена, то они с маменькой в начале мая едут к Брюсу в Австрию, оттуда вместе с ним — в Испанию, потом, вероятно (но не обязательно) — в Ирландию, и уж только потом возвращаются домой, а моё дело — спокойно сидеть на попе и готовиться к экзаменам, я только кивнул. Ни Австрия, ни Испания, ни тем более Ирландия не занимали верхних строчек в списках особо опасных стран, у нас тоже было пока тихо, если не считать зимне-весенней чудовищной самоубийственной миграции северных оленей из Эвенкии в Хакасию, их пытались подкармливать даже с вертолётов, но всё равно все олени передохли, — так что я мог со спокойной душой родителей отпустить — и заняться делами. Запущенная учёба, то, сё…

Катастрофа произошла, когда все билеты были взяты и все встречи, которые отец собирался провести, распланированы.

Значит, так: живём мы в Академгородке, и это район, от города весьма изолированный. И во многом отличающийся. Строили его в шестидесятые, поэтому дома с виду те же «хрущёвки», а планировка района такая, что без карты и компаса блуждать можно долго. Проще найти проводника из местных… Так вот, дома только с виду обычные, а внутри там очень даже ничего себе: и комнаты просторные, и кухни, и комнат в квартире может быть много — скажем, восемь. У нас комнат всего четыре, но зато — три балкона. Да и комнаты — это настоящие комнаты, зал — в два окна, не то что чуланчики в стандартных квартирках. Плохо, что потолки низкие… И, естественно, всё это стоит в лесу, зелени полно, бегают жадные белки.

И вот представьте себе: к такой вот «хрущёвке» подъезжают довольно поздней ночью с десяток самых навороченных тачек, разворачиваются и как бы ждут (чувствуется, что за всеми окнами все как бы присели и затаили дыхание). Последним появляется белый «ламборджино», останавливается у нашего подъезда, открывается дверь — сначала выходят парни в коже, встают «смирно»; потом выходит Илья, ставит на землю чемодан; и наконец появляется маленький мальчик в чёрном дорогущем костюме, с каким-то умопомрачительным галстуком — и в шляпе. Парни в коже берут чемодан и ведут мальчика к нам. Сдают с рук на руки, сдержанно прощаются, садятся в машину — и всё это в обратном порядке, то есть «ламборджино» первым, остальная ватага за ним — уезжают.

Двор засыпает.

Мы — нет.

На следующий день отец встречался с Ильёй, но о чём они говорили и чем именно Лёвочка достал цыган, я так и не узнал. Вероятно, это было слишком чудовищно…

На следующий день отец сказал мне:

— Кадет, я дам вам парабеллум. Но не сейчас, а когда вернусь…

Маменька всплакнула у меня на плече.

Изменить нельзя было ничего. Поезд ушёл. В смысле: самолёт улетел. В смысле: это не значит, что нельзя сдать билеты — просто отец уже обещал.

Я остался ждать парабеллум.

Как ни странно, первые дни наедине с Лёвочкой прошли более или менее спокойно.

К числу моих бесспорных достижений относится следующее:

1. Поганец смирился с тем, что я не буду звать его по имени-отчеству.

2. Поганец смирился с тем, что он не будет выходить из квартиры без сопровождения.

3. Поганец смирился с тем, что есть он будет то, что дают, а не то, что дают в ресторане.

4. Поганец смирился с тем, что я сильнее.

5. Я не завалил ни одной контрольной.

Мои бесспорные поражения:

1. Поганец гнусным образом звал меня только по имени-отчеству, добавляя всяческие титулы, начиная от «прекрасный сэр» и кончая чёрт знает чем.

2. Пришлось сменить замки.

3. Пельмени. Пельмени. Пельмени. Сосиски. Пельмени. Пельмени…

4. Пришлось запираться на ночь.

5. Пришлось нанять «бэби-ситтера, имеющего опыт работы с особо сложными детьми»…

Парадоксы, которые я не могу объяснить:

1. Его страшно любили старушки, собиравшиеся на лавочке у подъезда. Им он не хамил, а напротив: подолгу и с выражением декламировал свои стихи. Феерическое зрелище…

2. Он не разу не попытался обвинить меня в педофилии или в жестоком обращении с малолетними.

3. Каждый день ровно два часа он посвящал научной работе, хотя ему было строго-настрого сказано: пока не вырастет — никаких симпозиумов.

4. Я сохранил сравнительную ясность рассудка.

5. Несмотря ни на что, я продолжал ждать обещанный парабеллум…

Так было, пока не наступил тот самый день.

Пока поганец слизывал тортик, я восстановил соединение, залез на нужный порносайт и, воспользовавшись паролями поганца, снёс к чёртовой бабушке компрометирующий ролик. Откуда у меня пароли поганца? Есть такая шпионская программка, которая записывает все нажатия клавиш. Это элементарно, Ватсон.

Далее: нужно было решать, что делать с Леночкой. Она порывалась сбежать хоть во всём мокром, хоть в шторе, хоть без шторы… Сначала я её уговорил отсидеться в моей комнате, которая запирается изнутри. Вот видишь: запирается. И только ты можешь открыть… Я дал ей с собой пузырёк валерьянки и чаю. Чуть разрядив таким образом обстановку, я стал думать, как жить дальше. И ничего не оставалось, как звать на помощь. Сначала я попытался дозвониться до Светланы, но дома её не оказалось, а при звонке на мобильник обиженный робот сказал мне, что этот абонент более не обслуживается. Ничего не оставалось, как позвонить Девочке-Ирочке. Она бросила всё (слышно было, как там что-то упало) — и примчалась. Благо, тут у нас минут пятнадцать ходу — так что она управилась за пять.

С Девочкой-Ирочкой нас связывают давние и прочные отношения. Это в её спасении участвовал поганец в бытность свою поэтом и депутатом. Это из-за неё началась война с ящерами. И если бы на той войне давали награды и знаки отличия, мы с ней носили бы по нашивке за боевые ранения: меня тогда вроде как отравили, а сломанную в нескольких местах руку Девочке-Ирочке потом чинили ещё почти год. После войны Девочку-Ирочку мне поручили. Дело в том, что она очень долго боялась всего на свете. Машин, мышей, собак, темноты, толстых тёток, проволоки, электрических лампочек… Сначала её пытались лечить у врачей, но становилось только хуже, Ирочкина мама решилась пойти к знакомой цыганке — к Светлане, а Светлана действительно помогла: она сказала, что заговорить страх, конечно, можно, но это значит, что он просто затаится и вылезет наружу в какой-то жуткой форме и в самый неподходящий момент. Страх нужно побороть самому.

И Девочка-Ирочка стала убивать свои страхи, подкарауливая их по одному. А я страховал. Знаете, я крепко зауважал её после этого. Представляете: спичка с косичками, коленки подкашиваются, кулачки сжаты, уже пятую толстую тётку пропускаем, потому что Ирочка с места сдвинуться не может, наконец начинает шагать, подходит прямо к очередной тётке и выпаливает: «Скажите, пожалуйста, который час?» — и так она это произносит, такой у неё при этом вид, что тётка роняет сумку и убегает…

В общем, много чего было.

И много чего стало потом, когда отец и Шаддам свозили её в Армению, в Ехегнадзор, где похоронен дядя Коминт, вытащивший Ирочку из того подвала в Крыму. Она в него вцепилась тогда и долго не отпускала от себя, а потом он погиб.

Наверное, там, в той поездке, отец или Шаддам ощутили в ней что-то особенное. Сначала для неё пригласили учителей рисования и лепки, потом устроили в художественное училище — так сказать, вольнослушателем. Главное, что Девочка-Ирочка могла возиться в их мастерских хоть сутками, хоть неделями…

У неё привычка такая: что бы ни подвернулось под руку — лист бумаги, соломинка для коктейля, штора, веточка, носовой платок — начинает вертеть и что-то из этого делать. Когда бумага, то это называется «оригами», а когда шнурки для ботинок — то я не знаю, как и назвать. А ей по барабану. Она говорит, я просто узелки завязываю.

Барабаны она, кстати, тоже делала…

Но главное не это. Главное, что если на кого можно положиться во всём, то это на неё. Несмотря на спичковидность и раннюю молодость.

Вот оцените: прибежала, поняла, что у меня на руках голая полоумная женщина — и никаких вам швыряний тортами, мексиканских воплей и прочего; оценила примерно размерчик, побежала и принесла подходящую одёжку. Потом они сидели, запершись и шушукаясь, и в результате: да, полная комната всяческого бумажного зверья, да, занавески завязаны в розочку, — зато Леночка одета и причёсана, о происшедшем практически забыла, а когда потом будет вспоминать, то просто с лёгким нервным смехом. Да, Девочка-Ирочка — это вам не «Клуб ?-24/7»…