Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов - Михаил Успенский

Кии, обрезы двустволок, арматурные прутья… Молодость. Молодость, чёрт бы её побрал…

Они лежали, пытаясь отдышаться. Вверху глухо рвануло, и, как ни странно, на секунду зажглись лампочки. Потом померкли, но продолжали чуть-чуть светиться. Этот свет смешивался с тем серым дневным, что просачивался сквозь щель, и с теми красными отсветами, которые бродили по потолку — получалось что-то немыслимо жуткое. Но глаза постепенно привыкали хоть к такому свету…

— Ты смотри… — прохрипел вдруг Шпак. — Ты только смотри…

Шандыба и сам не собирался высовываться.

Шпак лежал слева, и ему было видно то, что от Шандыбы загораживал маленький перевёрнутый пул. А там, за пулом, вдруг послышалась какая-то возня — и раздался свирепый исчезающий визг!

Потом заскребло по полу, раздалось внятное электрическое гудение — и наконец Шандыба увидел всё. Увидел то, что Шпак видел раньше него, отчего и лежал сейчас рядом тугой абсолютно неподвижной замороженной глыбой…

То, что выползло в проход, в первые секунды похоже было на игрушку. Суставчатое тело на вытянутых гусеницах, торчащий вверх и тоже суставчатый хвост с клешнёй на конце. Почему-то Шандыба понял, что дьявольский механизм пятится… и верно: вот показалась шея, и вместо головы — проклятье! — покачивал вверх-вниз укороченным хоботом «Кольт-Браунинг» пятидесятого калибра! Коробка с патронами висела снизу, как зоб у пеликана. А по сторонам «головы» таращились на всё вокруг множеством глазков-объективчиков видеокамеры — наверное, чуть ли не кругового обзора…

Но, может быть, они всё-таки смотрят не сюда?..

Тварь ещё дёрнулась назад — и выволокла из-за пула отчаянно цепляющегося за воздух пацана-коридорного. Она держала его передними клешнями за обе ноги, но он продолжал как-то брыкаться.

Ствол пулемёта в задумчивости опустился, уставился на паренька, затем задрался к потолку, и из-под «зоба» стало выползать-выбираться что-то ещё — надо полагать, калибром поменьше или вообще колюще-пилящее…

Точно. Круглая пила.

Мысли Шандыбы, как всегда на крутых разборках, потекли медленно и плавно. Правда, потом он не смог вспомнить ни одной. Было в них что-то про лесопилку в Бендерах и про лягушек. Как это увязывалось с тем, что он сделал, Шандыба не знал.

Он встал и опрокинул на тварь тот бильярдный стол, под которым сидел. Стол был хороший, центнера в два точно. Тварь успела среагировать, отпрыгнула, отпустив мальчишку, но всё-таки углом стола ей вмазало по той высунувшейся хреновине с пилой и по одной из видеокамер. Вторую камеру Шандыба разнёс кием. Потом он вручную выломал из хвоста твари ту клешню, оказавшуюся кусачками, и перехватил пару кабелей, идущих к пулемёту. Ослепшая тварь дёргалась туда-сюда, пытаясь сбросить невесть откуда взявшегося укротителя, потом мёртво стала.

Пацан лежал без сознания, Шпак осмотрел его на скорую руку, махнул рукой: на вид страшно, но ничего серьёзного.

Они поколдовали над пулемётом. Нормальная гашетка отсутствовала, но если вот этот и этот провод соединить, то получается электроспуск. Шпак зачистил концы, и они опробовали трофей, пальнув разок в сторону разлома.

И оттуда вылезла вторая тварь.

Аннушка наклонилась к самому уху, но Николай Степанович даже не расслышал, а догадался: «Брюс!»

Он развёл руками: сейчас ничего не сделать! Вот выберемся — сразу начнём искать!

Аннушка показала рукой: пометить! Оставить знак!

Николай Степанович кивнул, вытащил нож и на пластиковой облицовке двери нацарапал руну «Гар», которую иногда использовал как одно из своих факсимиле. Теперь, если Брюс сюда доберётся, он будет знать точно, что они были здесь, и прикинет направление, в котором они могли скрыться. Заодно Николай Степанович на полу сделал несколько глубоких царапин там, где стояла карта, и поковырял глубоко, как мог, там, где стояла свеча.

Дом встряхнуло ещё раз. Потом по небу со стороны моря пронеслось что-то огненное — и рухнуло невдалеке. Почему-то зажёгся свет, но тут же погас.

Армен и Толик, как могли, затыкали дыру, но ветер влезал чёрт знает в какие щели. Снаружи началась настоящая метель.

Зажигалка Николая Степановича давала слишком короткий огонёк, свеча никак не хотела заниматься.

Армен что-то объяснял Толику, тот кивал.

— Закройте как следует эту дыру! И дайте мне другую зажигалку!

Вторая тварь чем-то отличалась от пленённой, но вникать в эти отличия было некогда: пока та пыталась разобраться в ситуации, к которой, скорее всего, не была подготовлена, Шандыба навёл на неё ствол, а Шпак соединил провода. Два десятка пуль весом по шестьдесят три грамма каждая покинули ствол со скоростью пятьсот метров в секунду. Поскольку до мишени было метров двенадцать, все они хоть во что-то, да попали.

Когда-то в небе над Германией точно такие же очереди точно таких же «Кольтов-Браунингов» разбирали на части очень крепкие самолёты «Фокке-Вульф-190». О более хрупких «Мессершмиттах» и говорить не приходилось.

В общем, от проклятой твари осталась одна гусеница и половина корпуса, всё остальное куда-то делось. Гусеница стремительно нарезала круги, пробка из-под неё так и летела…

Но из провала лезла следующая тварь.

Теперь всё получилось. Свеча горела на полу, свеча горела… был день, но за стеклом бушевала свинцовая темень, летел снег, всё тряслось и содрогалось, а здесь горстка людей как зачарованные смотрели на странный, какой-то неживой огонь. Тень от свечи легла на сероватый, под металл, пластик двери… секунда, другая — и тень стала как будто плотнее, словно вдвинулась вглубь стены. Николай Степанович указал на Костю: пошёл!..

Это было как сброс парашютистов: пошёл! пошёл! пошёл!..

Он перенял дыру у Армена: пошёл!

Аннушка: быссстро!..

Сам: отпустить дыру — и, опережая порыв ветра, метнуться к открывшейся куда-то двери, успеть прыгнуть…

И — медленное кино: во внутренний дворик на заметённый снегом холм хлама взбирается боевой робот, разворачивая свой четырёхствольный гранатомёт сюда, в сторону застрявшего лифта. Ещё один такой же робот выпрыгивает из окна второго этажа, Николай Степанович следит за ним в его замедленном полёте. Море отступило далеко, но через чудесную какую-то трубу, в которой нет ни тумана, ни снега, Николай Степанович видит высунувшуюся из воды драконью голову, украшенную золотой гривой. Дракон тоже видит Николая Степановича…

Ещё что-то важное, жизненно важное он замечает, пролетая сквозь дверь за сплющенный миг до того, как ворвавшийся ветер задувает свечу — но тут же удар головой, искры, мягко, темно.

Через двое суток к посту жандармерии из зоны бедствия выбрались трое. Все находились в полубессознательном состоянии. Они ехали на куске кровельного пластика, который волок один из этих неизвестно откуда взявшихся боевых роботов — правда, вместо оторванной пушки у него был белый флаг. Люди кутались в зелёное сукно. Молодой человек, коридорный из отеля «Каса дель Соло», был в сознании, но мучался от множества воспалившихся ран на обеих ногах. Более взрослые его товарищи оказались в состоянии психического шока — что и неудивительно. На посту их согрели, одели — и отправили в близлежащий госпиталь. Как ни странно, прибыл туда только коридорный. Но ни он, ни водитель санитарного фургона не могли ничего сказать про двух других — да и были ли они вообще? Может быть, их отправили другой машиной?.. Поскольку пострадавших в зоне бедствия были сотни тысяч, и каждый день сотни людей куда-то исчезали, а тысячи возникали ниоткуда, то на этот случай просто махнули рукой. Ошибка учёта…

В ожидании парабеллума

Отец меня убьёт, а маменька ещё добавит…

Хотя я сделал всё, что мог. И пусть тот, кто может, сделает больше.

Я позвонил домой. Занято. Поганец опять забыл нажать на трубке кнопку отбоя. Это происходит так часто, что похоже на саботаж.

Я позвонил соседке Миле Вадимовне, чтобы она стукнула в дверь, чтобы этот поганец взял трубку. Но соседки не оказалось дома.

Больше звонить было некуда.

В общем, засада.

Оставалось набрать номер службы спасения и попросить меня спасти… но как им объяснить, как найти единственно верные пронзительные слова?!.

В общем, ситуация была безнадёжной.

С последнего урока, с истории, я хотел было отпроситься (и меня бы отпустили, понятное дело, чего зря сидеть?) — но тут вдруг оказалось, что как раз на сегодня назначено чествование. Победителей олимпиад, турниров — и аза, грешного. Потому что приехали телевизионщики из Москвы и хотят это снять на пленку для показа по всей стране.