Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Действительно, для Геринга это был компрометирующий вопрос. А заседания трибунала 13 и 14 декабря как раз и были посвящены операциям по уничтожению евреев в Польше. Обвинение строилось на письменных докладах генерал-лейтенанта войск СС Штропа, а также на записях в дневнике генерал-губернатора Франка. Некоторые отрывки было очень тяжело слушать, и во время обеда Гесс и Риббентроп поинтересовались у Франка, знал ли Гитлер обо всех этих преступлениях. На что Франк с презрением ответил, что Гитлер не только не мог не знать, но и сам отдавал приказы. Когда Кейтель спросил, не следовало ли переложить ответственность за это на фюрера, Геринг почувствовал, что сплоченность их группы начала давать трещины, и сразу же вмешался: «В любом случае, он был нашим владыкой, и я не могу допустить, чтобы его судил иностранный трибунал. […] Лучше я тысячу раз умру, чем увижу, как немецкий вождь подвергнется такому унижению». Но Франка это не устроило, и он заявил: «В прошлом уже судили многих других вождей. Это он нас в это втянул, и нам остается лишь сказать правду». После этого Кейтель, Дёниц, Функ и фон Ширах резко встали и вышли из-за стола, оставив Геринга в одиночестве и в большом затруднении. Было ясно, что его власть над остальными нацистскими руководителями улетучивалась по мере роста числа обвинений…

Когда наступил новый год, положение обвиняемых еще более усложнилось: 3 января 1946 года трибунал заслушал бывшего шефа III управления РСХА Отто Олендорфа, выступавшего в качестве свидетеля обвинения Эрнста Кальтенбруннера[680]. Дело было в том, что, помимо выполнения своих непосредственных обязанностей, бригаденфюрер СС Олендорф в 1941–1942 годах руководил эйнзатцгруппой «Д», специальным оперативным подразделением из пятисот человек, действовавшим в тылу 11-й немецкой армии в южных районах Украины. И теперь он «без всякого стыда или следа какого-либо чувства жалости» рассказал, как в течение года его эсэсовцы уничтожили 90 000 человек, в основном евреев и советских комиссаров. Да, приказы отдавал Гиммлер, получая их непосредственно от фюрера. Да, женщин и детей уничтожали вместе с мужчинами. Да, их зарывали пластами в противотанковых рвах или в естественных оврагах. Да, существовали еще три спецгруппы, выполнявшие такую же работу, что и его группа, и они достигли более высоких показателей… Исходившая из такого достоверного источника, эта информация была неоспоримой, и во время обеда за столом осужденных царила напряженная атмосфера. «Вот еще один тип, продавший душу врагу! – ворчал Геринг. – На что надеется эта свинья? Его повесят в любом случае». Но Франка, Фриче и Функа это явно не убедило, и они даже выразили свое восхищение человеком, который подписал себе смертный приговор, открыто рассказав о своих преступлениях…

Но в ходе послеобеденного заседания взорвалась настоящая бомба: заместитель адвоката Альберта Шпеера внезапно спросил у свидетеля Олендорфа: «Известно ли вам, что обвиняемый Шпеер готовил покушение на жизнь фюрера в середине февраля 1945 года?» На этот вопрос Олендорф ответил отрицательно, как и на следующий, звучавший так: «Знаете ли вы, что он попытался захватить Гиммлера, чтобы выдать его союзникам?» Подсудимые стали недоуменно переглядываться. А Геринг, не в силах совладать с собой, принялся махать руками и ругаться. Во время перерыва он бросился к Шпееру и спросил у него, как тот посмел признаться в подобном предательстве, ведь тем самым он нарушил единство, которое все обвиняемые согласились поддерживать. Последовало бурное выяснение отношений, и в итоге Шпеер открытым текстом послал Геринга куда подальше. Ошарашенный Геринг вернулся на свое место. Заседание продолжилось, и следующим свидетелем выступил штурмбанфюрер СС (майор) Дитер Вислицени, который во время войны работал в Центральном имперском управлении по делам еврейской эмиграции. Выслушав его показания, Геринг совсем пал духом: Вислицени участвовал в депортации 54 000 евреев из Греции и 450 000 евреев из Венгрии. Все они были умерщвлены в газовых камерах Аушвица. А соответствующие приказы отдавал лично фюрер… Как можно было оспорить подобные признания?

Вечером того же дня капитан Гилберт посетил Геринга в камере; тот выглядел уставшим и угнетенным. «”Плохой выдался денек, – сказал он, – вспоминал впоследствии Гилберт. – Пошел бы к черту этот придурок Шпеер! Вы видели, как он сегодня опозорился перед судом? Черт подери! Гром и молнии! Как он мог унизиться до такого отвратительного поступка, чтобы спасти свою шкуру! Я бы на его месте умер со стыда! […] Мне совершенно наплевать на то, буду ли я казнен, утону, разобьюсь на самолете или до смерти упьюсь! Но в этой проклятой жизни есть вопрос чести! Попытка убийства Гитлера! Ого! Черт возьми! Я бы предпочел провалиться сквозь землю! И вы полагаете, что я выдал бы Гиммлера врагам, как бы виновен он ни был? Проклятие ада! Я бы лучше своими руками убил этого ублюдка! Если уж говорить о суде, то его должен судить немецкий суд! Вы считаете, что американцы выдали бы нам своих преступников, чтобы мы смогли их судить?”»

На следующий день во время обеда Геринг велел фон Шираху переговорить «с этим дураком» Шпеером. Фон Ширах подчинился. Вечером Шпеер рассказал Гилберту: «[Фон Ширах] попытался убедить меня, что я сам себя позорю и пятнаю собственную репутацию в глазах немцев, что Геринг был в ярости и прочее. На это я сказал, что Герингу следовало бы сердиться тогда, когда Гитлер вел народ к гибели! Как второй человек рейха, он обязан был что-то с этим сделать, но в то время он вел себя слишком трусливо! И предпочитал накачиваться морфием и красть произведения искусства по всей Европе. Я так и сказал. […] Знаете, Геринг все еще считает себя великим вождем и полагает, что должен все контролировать, даже будучи военным преступником. Вчера он даже заявил мне: “Ты не предупредил меня о том, что скажешь такое!” Вы представляете?»

Действительно, именно Геринг не понимал всего, что происходило… В течение нескольких следующих дней, когда обвинение демонстрировало документальные фильмы и предъявляло свидетельства, доказывающие вину руководителей ОКВ Кейтеля и Йодля, бывший рейхсмаршал не скрывал своего нетерпения: его старались оттеснить на второй план, ему все еще не давали выступить, и во время заседаний ему приходилось ограничиваться мимикой, пожатием плечами, вздохами, перешептыванием с другими осужденными, смешками, выкриками и восклицаниями[681]; речи же он произносил пока лишь во время обеда, а по вечерам беспрестанно жаловался американским посетителям. Когда один из них вечером 6 января 1946 года спросил, что он думает о свидетельствах, позволивших точно установить, что приказы о массовых убийствах отдавал лично Гитлер, Геринг дал такой характерный ответ: «Ах, эти массовые убийства!.. Все это – огромный позор. Предпочитаю не говорить об этом, и даже думать не хочу. Но эти обвинения в заговоре – о-го-го! Подождите, когда я выступлю на эту тему! Увидите, как все закипит!» А своим подельникам этот великий фанфарон громко сказал, стукнув кулаком по столу: «Черт возьми, если бы у всех нас хватило смелости ограничиться всего четырьмя словами в свою защиту: “Поцелуй меня в зад!” Гёц произнес это первым, а я был бы последним, кто так сказал бы!»[682]