Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Ответ: Не думаю, что этот закон был справедливым. Вопрос: Значит, вам все-таки стыдно за то, что вы его подписали? Или немецкий маршал не может испытывать чувство стыда?

Ответ: Женевская конвенция позволяет мне не отвечать на этот вопрос.

Вопрос: Вы больше не являетесь военнопленным. Война с Германией закончилась. Германия безоговорочно сдалась коалиции объединенных наций. Вы будете отвечать на мой вопрос?

Ответ: Я сожалею об этом. Но вы должны принять во внимание, какая атмосфера царила тогда в стране».

Именно упоминание о царившей тогда в стране атмосфере вызвало новые вопросы – о создании гестапо, о концентрационных лагерях, о деле Рёма, о насильно вывезенных в Германию работниках, о расстреле пленных британских летчиков в шталаге «Люфт III». И множество других вопросов, которые были неприятны для ушей бывшего рейхсмаршала. «На меня надели слишком много шляп», – сказал он своим скептически настроенным собеседникам. Но дело именно в том и заключалось, что их на него продолжали надевать, что даже когда многие из них были ему явно велики, не нашлось никого другого, на кого эти шляпы могли бы быть надеты вместо него… А потом, в одно прекрасное утро, в его комнату вошел человек в форме офицера армии США и произнес на безупречном немецком языке: «Здравствуйте, господин Геринг. Я вот думаю, помните ли вы меня. В последний раз мы с вами виделись очень давно…» Геринг его узнал: это был Роберт Кемпнер, молодой прокурор, которого он бессовестно выгнал с работы в 1933 году! Это очень осложнило дело: американцам он мог хвастливо врать, но Кемпнер на это не купился бы. Талантливый юрист, он слишком хорошо знал о преступлениях нацистского режима и поступках бывшего премьер-министра Пруссии…

Постепенно Геринг начал понимать, что судить его будут не как бывшего маршала побежденной державы, а как оставшегося в живых высокопоставленного руководителя преступного режима. И тогда всего его умения вести себя с людьми, его харизмы и его красноречия может не хватить, чтобы оправдаться. Великий фанфарон, осознав это, сказал Вальтеру Люде-Нойрату, адъютанту адмирала Дёница: «Можете быть уверены, что если они приговорят нас к смерти, то мне первому накинут на шею петлю!» Это было в некотором роде предвидение… Пятого августа 1945 года пленникам сообщили, что их ожидает: они предстанут перед Международным военным трибуналом[663], и фамилия Германа Геринга действительно стояла первой в списке обвиняемых. Это его обескуражило, однако он сказал своим товарищам по заключению: «Что бы ни случилось, можете на меня рассчитывать. Мне есть что сказать на суде».

На рассвете 12 августа постояльцев отеля «Палас» грубо разбудили. Франц фон Папен, который был в их числе, вспоминал: «Меня вывели на улицу и посадили в грузовик, где, к моему ужасу, я оказался в компании с Герингом, Риббентропом, Розенбергом и их приспешниками. Поскольку нам запретили разговаривать, мы приветствовали друг друга коротким кивком. На Геринге не было его сверкающего мундира, а остальные имели растерянный вид и выглядели неважно. Большинство из них вот уже несколько месяцев носили одну и ту же одежду, а галстуки и шнурки ботинок у них отобрали. […] Нас привезли в аэропорт Люксембурга и под усиленной охраной посадили в два транспортных самолета. […] Полковник Эндрюс замыкал шествие. Нам показалось, что мы полетели на восток, но небо было таким облачным, что лишь только после того, как самолет приземлился […], я узнал город Нюрнберг».

XVI

Последний бой

Десять лет назад Нюрнберг стал олицетворением победившего нацизма, теперь же этому городу с богатейшей историей предстояло оказаться местом его окончательного погребения. Удивительный факт: внушительных размеров каменное здание Дворца правосудия и тюрьма при нем стояли нетронутыми среди развалин города. Как и двадцать других руководителей гитлеровской Германии[664], вечером 12 августа 1945 года Герман Геринг оказался в тюремной камере размерами 4 на 2 метра, с очень низким потолком, с железной полевой кроватью, на которой лежал старый матрац и несколько грязных простыней. Справа у двери находились убогий туалет и эмалированный умывальник. В центре камеры стояли шаткие стол и стул. В дальней стене почти под потолком было маленькое зарешеченное окно с плексигласом вместо стекла. Проделанное в двери на высоте человеческого роста окошко размером около 40 квадратных сантиметров давало возможность одновременно освещать камеру ночью, передавать пищу заключенному и следить за ним…

В камере напротив Альберт Шпеер также ознакомился со своим новым пристанищем. Он вспоминал: «Хотя все четыре этажа тюрьмы были заполнены, в ней царила странная тишина, которую лишь изредка нарушало хлопанье тяжелой двери, закрывавшейся после того, как очередного заключенного уводили на допрос. Напротив меня по ту сторону коридора Геринг ходил по камере из угла угол. Я с постоянными интервалами видел, как в окошке мелькала часть его массивного тела». Режим содержания Геринга и других заключенных был, что называется, спартанским: каждый день – длившийся несколько часов допрос, безвкусная военная еда[665], никаких контактов между заключенными, возможность отправить одно письмо в неделю, абсолютный минимум личных вещей, подержанное обмундирование со склада американской армии. И никаких ремней, подтяжек и шнурков, внезапные обыски камеры, два раза в неделю душ[666] и постоянный надзор, который осуществляли суровые солдаты 1-й американской пехотной дивизии.

Двадцать первого августа, поднявшись пешком на три этажа в зал для допросов, Геринг почувствовал нарушения сердечного ритма, вынудившие врача дать ему фенобарбитал и рекомендовать два дня постельного режима. После этого американский военный врач предупредил нового начальника тюрьмы полковника Бертона К. Эндрюса, что Герингу, ввиду опасности рецидива, требуется усиленно питаться и тридцать минут ежедневных гулять на свежем воздухе.

В течение двух последующих месяцев[667] бывший рейхсмаршал смирился с тюремной дисциплиной и беспокоился только о своей семье, от которой не получал писем. Двадцать второго октября он получил копию обвинительного заключения на немецком языке. Этот объемный документ содержал четыре основных пункта обвинения, выдвинутых против руководителей нацистского режима: заговор с целью развязывания агрессивной войны, преступления против мира, военные преступления, преступления против человечности. И все четыре касались Германа Геринга. Когда ему предложили выбрать себе защитника, он вначале подумал о своем бывшем личном адвокате Гансе Франке. Но поскольку бывший генерал-губернатор оккупированных польских территорий сам обвинялся по очень серьезным статьям, Геринг остановил свой выбор на докторе Отто Штамере, бойком и очень ловком семидесятилетнем адвокате из Киля.