Семьдесят два градуса ниже нуля - Владимир Маркович Санин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Захар Петрович, почему вы упорно стараетесь выглядеть хуже, чем есть на самом деле? – тихо спросила Невская. – Почему вы не хотите допустить, что человеку что-то может быть очень дорого, дороже всех жизненных благ?
– В жизни каждого человека должно быть хобби, – подал голос Гриша. – Мы с Зоей тоже собираем марки.
– Съел? – спросил Солдатов побагровевшего Кислова. – А у тебя какое хобби? Водка и «подкидной дурак»!
– Не оправдываться! – приказал Анисимов Кислову. – Покритиковали тебя вполне правильно. А между прочим, у Захара, да будет вам известно, одна из лучших в Арктике коллекций по радиосвязи – тысяч десять карточек, которые он ни при каких обстоятельствах не бросил бы в костер.
– Не теряй времени, Илья, – сказал Белухин, – распорядись насчет дровишек и остального.
Анисимов взглянул на Кулебякина, тот молча взял топор и вышел.
Белухин одобрительно крякнул:
– Вот этого ты воспитал правильно, и приказывать не нужно.
– За правый мотор выслуживается, – снова не выдержал Кислов.
– Чья бы корова, Захар, мычала… – резко бросил Анисимов.
– Я, что ли, во всем виноват?
– Виноватых после будем искать. У кого зажигалки – кладите на стол. Игорь, у тебя, кажется, тоже была?
– У меня газовая, «Ронсон». – Чистяков торопливо достал зажигалку. – Не потерялась бы…
– Мы тебе расписку дадим, – пообещал Солдатов.
– Расскажи подробнее, Георгич, – попросил Анисимов. – Тут мелочи важны, как складывать и тому подобное.
– Да я сам пойду.
Анисимов покачал головой.
– Извини, но можешь стать обузой, – прямо сказал он. – А если по дороге схватит? Пойдем мы с Кулебякиным.
– Проклятая нога, – виновато сказал Седых. – Бесполезным я стал, Матвеич.
– Мы с тобой еще повоюем, – с неожиданной лаской отозвался Анисимов.
* * *
Печку больше не топили – жарко, а без нее стало совсем темно и неуютно. Сначала по углам жгли лучины, но от них шел едкий дым, и в конце концов решили ограничиться одной, которой женщины освещали свой угол.
Они склонились над Лизиным чемоданом, который она потрошила, и тихо, шепотом переговаривались – чтобы не мешать мужчинам. Лиза достала из чемодана широкую белую блузку – «Борис, как раз для твоего флагштока!», повздыхала над туфельками – когда еще их обуешь, похвасталась шелковым бельем – «может, попросим мужчин отвернуться и переоденемся, бабоньки?» Посудачили над тем и над другим, повздыхали, и Лиза хотела было закрыть чемодан, как Анна Григорьевна спросила:
– А для кого приданое, дочка?
– Подружке везу, – ответила Лиза и, поколебавшись, раскрыла большой целлофановый пакет. – Ребенка ждет.
– Колготочки, пинеточки, – расплылась Анна Григорьевна. – В наше время такой красоты и не видывали.
– Чешские, – с гордостью сказала Лиза.
– Своих нужно рожать, девки пустобрюхие, – сердито упрекнула Анна Григорьевна. – В ваши годы у меня двое за подол цеплялись, а третий на руках сидел. И чего замуж не выходите? Грамотные чересчур, самостоятельные.
– Все это не так просто, тетя Аня, – сказала Невская.
– Чепуха, сложности себе выдумываете! Тебе сколько, за двадцать пять небось?
– Двадцать семь.
– Довыбираетесь… Мужика надо брать такого, какой он в натуре, все они нынче балованные. Дима вон неженатый, парень вполне хороший, работящий.
– Ради бога, тише, тетя Аня, – умоляюще попросила Невская.
– Все они хорошие, когда спят, – сказала Лиза.
– А тебе, Елизавета, Игоря, – увлеклась сватовством Анна Григорьевна. – Скромный такой, красивенький, только на тебя и смотрит. Да и сама ты лакомый кусочек, рвешься из одежи, как тесто из квашни. Повнимательней будь к нему, ключики подбери, он и сам не заметит, как предложение сделает.
– Предложений много, тетя Аня, – сказала Лиза, – только таких, что хочется по физиономии дать. Никто мне не нужен, мне и так хорошо. Вот будем с Зоинькой ходить в гости друг к дружке, правда, Зоинька?
– Ну и дуры, – Анна Григорьевна в сердцах махнула рукой. – Засидитесь в старых девах, волосы рвать на себе будете. Я свое пожила, вы меня слушайте: за мужика драться надо. И не только до венца, когда он от любой бабы шалеет, главное – потом его удержать, когда дети пойдут.
– Пусть они за нас дерутся, – с неожиданной злостью выпалила Лиза, – уж я-то за них не буду.
– А, послушаешь тебя, непутевую… – скептически заметила Анна Григорьевна.
– Тетя Аня права, – строго сказала Невская. – Так язык распускаешь, что малознакомый человек бог знает что может подумать.
– Ну и пусть думают. – голос у Лизы дрогнул, она отвернулась. – Мне теперь все равно.
– Ты не обиделась? – огорчилась Невская. – Если так, прости, пожалуйста.
Лиза не оборачивалась, плечи ее вздрагивали. Зоя обняла ее, стала гладить по лицу.
– Ну, успокойся…
– До-оченька, – протянула Анна Григорьевна. – И меня прости, недотепу… Для твоего?
Лиза аккуратно сложила приданое, закрыла чемодан. Вытерла лицо, обернулась.
– Я на четвертом месяце, – сказала она.
Мишка – перекати-поле
Удивительные вещи происходят в Арктике!
Нет на свете более своенравного края, слишком много стихий разгулялось на макушке зеленого шара, и у каждой свои повадки, свои капризы. Циклоны и антициклоны, льды и подводные течения, пурги, магнитные бури, сияния… Черт в них разберется! Может, в третьем тысячелетии придумают люди такую машину, в которую заложишь перфокарты со всеми этими стихиями, а она уже сама разместит их по полочкам, выжмет из них секреты и каждую минуту будет выдавать непогрешимый прогноз: «В четырнадцать часов ноль три минуты юго-восточнее острова Визе начнутся подвижки льда тчк На мысе Желания в двадцать три часа одиннадцать минут сила ветра достигнет тридцати метров в секунду…» и тому подобное. Тогда, наверное, зимовать в Арктике будет не то что легко и приятно (чего уж тут приятного сидеть неделю взаперти, когда из-за пурги носа не высунешь), а относительно безопасно, что ли, настолько, что с зарплаты могут даже снять полярную надбавку.
Но пока что это такая же розовая мечта (не снятие надбавки, а машина), как фотонная ракета или добыча полезных ископаемых на Сатурне. Средь бела дня при полном штиле вдруг лопаются льды, с бандитским гиканьем и свистом на мирную станцию налетает пурга, самолеты вязнут в невесть откуда возникшем тумане – и начинается борьба за жизнь.
Люди головы ломают —
Хоть кричи!
А стихия что-то знает
И молчит… —
как поется в самодеятельной песенке.
Шел циклон мимо, всем своим видом показывал – не беспокойтесь, иду стороной, ей-богу, не обману! – и вдруг крутанул хвостом, будто забором отгородил Средний от Большой Земли и арктических аэропортов. На Среднем – безветренно, ясно, каждая звездочка видна, на Луне хоть все кратеры пересчитывай, а в пятидесяти километрах к западу,
