Стальное зеркало - Анна Оуэн

— Вы тоже пренебрегаете защитой?

— Если только вы будете очень настаивать, господин коннетабль. Я все-таки не столь важное лицо в кампании…

— Ну что ж, слово гостя — закон.

— Дон Мигель, — укоризненно говорит супруга с галереи. — Вот уж не думала, что вы попробуете получить преимущество таким образом…

— Мы, бедные толедцы, — отзывается снизу капитан, — берем преимущества там, где видим.

Явившийся тут же Жан немедленно оценил раскладку и подобающей защитой тоже пренебрег. Якобы чтобы уравнять диспозицию. На самом деле ровно потому, что и как посол, и его наставник, и многая молодежь Аурелии уже вздумали считать, что коли доспехи для рапиры не препятствие, то они и вовсе не нужны. Шалопаи… взять, что ли, учебный меч — да и показать всем троим, почем такое легкомыслие?

C другой стороны, учить герцога учили именно под доспех. Вернее, и под доспех тоже. Так что легкомыслие, наверное, относится к дружескому бою. Кстати, тоже зря.

Если посчитать… Пьер не уверен в том, что война опаснее в сравнении именно с дружескими поединками. Может быть, все наоборот. И ему, как старшему, определенно нужно прекратить все это безобразие или хотя бы заставить всех сменить оружие. Нужно. Нужно… но герцог все-таки, вздохнув под взглядом толедца-цербера, надевает и застегивает шлем, а со своими делами капитан уж как-нибудь разберется. Как и Жан.

Два на два — это не четверо, это много хуже. Два на два — с разным вооружением и защитой, с разной скоростью… столбы, подпирающие галерею, мы не снесем. Остального — не жалко.

Сам по себе толедец, конечно, коннетабля интересовал — но это потом. Будет время и побеседовать, и проверить друг друга, и обменяться кое-какими секретами, а пока напротив — нет, не двое. То ли один человек — пусть две пары рук, две пары глаз, но это одно двуликое, всевидящее, сплавленное намертво существо… то ли трое. Три клинка, и в зазоре между спинами подстерегает невидимый, но ясно ощутимый противник.

Жан попытался разбить эту пару дурным натиском, с налету — и откатился этакой волной от утеса. Напарники даже обозначать удары не стали, только намекнули: здесь прохода нет. Небрежно так, с ухмылкой. Отмахнулись. И улыбаются. Оба. Вторую улыбку через решетку шлема видно. Что делать будете, хозяева?

Нет, наскоком это не пробивается. И силой не проламывается. Капитан чуть послабее будет, зато он опытнее намного, точен и экономен. А еще они притерты друг к другу намертво, как старые постройки — где раствор не нужен, так надежно камни вписаны друг в друга. Не глядя, знают, где поддержать, где перекрыть опасное направление. Вот Жан еще раз попробовал — и опять убит.

Пьер не спешил. Это пусть чадо возлюбленное, ретивое и выносливое притом, наскакивает. Ну убьют еще разок, не обеднеет. Силы много, терпения, как ни странно, тоже — вот и пусть ковыряет эту стенку, может, и найдет какую-то щербинку. Но вряд ли. Тактика у посла и его капитана самая что ни на есть верная: стой себе, пока противник мучается в попытках до тебя добраться. Сам подставится — сам и виноват. Лишних усилий не делаешь, не устаешь… почти что отдых. Но зато и торчишь посреди поля, кто угодно успеет пушку навести. Впрочем, это они пока развлекаются. Щеголяют слаженностью, дразнят — и выматывают потихоньку. Но им же первым и надоест.

И надоело, конечно. Вот тут притертая стенка самую малость дрогнула, еле-еле, камни не разошлись, зазора нет еще — зато разница в темпераментах налицо. Толедец как был — утес, основа, — так и остался. Быстрый, гибкий, но вперед не рвется, ни скоростью, ни увертливостью брать не собирается. Приберегает на одно, зато точное движение. А господин герцог — один сплошной натиск. Знает, что прикрыт напарником надежнее, чем своими защитами и доспехом, и атакует непрерывно. Хороши оба. Очень хороши. Загнали нас почти к стене.

И меня не задели только потому, что Жан все время вперед вылезает. В настоящем сражении давно добрались бы уже. А ведь они рискуют… подставляются слегка. Им самим интересно свою технику на излом попробовать. Ну это уже невежливо с их стороны, тем более, что есть между ними зазор, есть. В поле его не успеют обнаружить, в турнирном бою противник раньше свалится, а вот так — видно.

Ну что ж, желание гостей — закон, так что сейчас я им кое-что покажу. Жан, кажется, тоже заметил — и если поймет, то, значит, я его не напрасно учил. Посмотрим, проверим друг друга. Для начала — быстрее, так быстро, как мы оба с сыном можем, не пытаться развалить противников, а только сделать так, чтобы они забыли, что поединок — дружеский. Чтоб перед глазами только — куда ни взгляни — сталь, а кто-то, и это капитан, вылез в одном тонком камзоле, и чтоб они уже даже думать не успевали, что происходит: поединок продолжается, хитрый заговор обнаружился или просто хозяева шутят. Опасно, да. Очень опасно. Но или сейчас вскроется разница между ними и нами с Жаном… или не вскроется, и просто будет очень хорошо.

И вот мы опять вернулись к стене, описав по двору круг — но на этот раз у стены дорогие гости, и отступать им почти некуда. И улыбку посла я не вижу, некогда тут видеть, но чувствую. Оказывается, ему не только побеждать нравится. И другое ясно — его не обманешь. У толедца мелькало уже несколько раз — не страх, не паника, но отчетливая тревога и готовность перейти от поединка к настоящей рубке, а этот намерение чувствует. Значит, нужно, чтобы я поверил. Сам поверил, хотя бы на мгновение — а там и он мне поверит… наверное. Должен будет.

Ну, чадо ненаглядное, не подведи…

Не подвел. Ударил — подставляясь — по толедцу, на размен, всерьез… и для меня мгновение выкроил, но…

Многое я видел. И как такие вот «бедные толедцы», защищая господина, с голыми руками на меч идут. И не с голыми. И всякое подобное. А вот чтобы господин, открываясь начисто, бросался прикрывать капитана своей охраны — бывает редко. Надежно прикрыл, и возможность для удара оставил — но будь это все всерьез, он бы отсюда не ушел.

А теперь — назад, и Жан уже сзади, и вскинуть руку. Стоп. Все.

Двор выглядит так, будто по нему не четыре человека несколько минут, а табун боевых слонов — если они табунами ходят — целый день носился. Туда и обратно. У капитана лицо серое и не только от пыли. Понял, что произошло. Наверное, вернее, наверняка, раньше до такого у них не доходило. Причин не было. Не успевал никто, да просто по времени не протянул бы столько. Господин его снимает шлем, вытирает лицо.

— Спасибо, — улыбается, — господин граф. Надо будет тут что-нибудь придумать.

А этот прекрасно все понимает — и на чем я их поймал, и что не поймать не мог, и что меня с Жаном так поймать нельзя. Потому что эту дурь я из него вытряс первым делом, давным-давно. И из себя, что было несколько посложнее, но получилось все-таки. Только, кажется мне, Корво все устраивает, и такой исход боя — тоже; но выражение лица толедца предрекает серьезные неприятности. Гадалка из меня никудышная, но тут и гадалкой быть не надо. Посмотришь — и все ясно: иметь нынче же вечером ученику, подзащитному и командиру большую серьезную выволочку. В таких случаях добропорядочные верные подчиненные забывают о старшинстве, и правильно делают.