Стальное зеркало - Анна Оуэн

Дело, разумеется, было не в том, что герцогу Беневентскому так уж не годилось общество или событие. Пьер давно уже подметил, что долгие пышные церемонии превращают посла — через час-другой — в этакую безупречную блестящую улитку. Снаружи сплошная любезность, все подобающие слова, поклоны и жесты — вот они, извольте, наслаждайтесь, любой церемониал соблюден. А внутри… да черт его знает, что там внутри. Но и на собственной свадьбе Корво выглядел ровно той же улиткой, и все две недели последовавших за тем торжеств. Вот принимая гостей в узком кругу казался несколько более… присутствующим.

А сейчас я его из домика вытащу, и, думается мне, последствия придутся по душе обоим.

— Прошу, господин герцог, — Пьер де ла Валле сам толкает широкую дверь, украшенную родовым гербом. Алый единорог нацелился и передними копытами, и рогом в невидимого врага.

— Вы очень любезны, господин граф… — очень так рассеянно отвечает посол. И вид у него становится уже не как у церемонной улитки, а как у кота, которого пустили на ледник, а там сметаны шесть горшков, сливок — дюжина, а уж молока и простокваши вообще не сосчитать. Правильный такой гость, знает, на что облизываться.

Оружейная галерея в доме коннетабля и впрямь была хороша — не только на вкус самого Пьера, но и с точки зрения любого знатока. А самым приятным в ней было то, что любым экспонатом можно было воспользоваться по назначению к своему — и его — удовольствию. Что гостю и предложили.

Гость долго не раздумывал. Пробежал взглядом по галерее — и выбрал франконский двуручный меч, лет двадцать назад собственноручно добытый Пьером на севере.

Хорошая вещь. Всегда там настоящее оружие делали. Жалко даже. Соседи, язык когда-то был почти один. Впрочем, мало ли что язык? Того же арелатца аурелианец-северянин с третьего на шестое, и сейчас поймет. Толку-то.

Характер вежливый гость выказал, когда ему предложили выбрать доспех — попытался заявить, что ему довольно и перчаток. Пьер огорчился. Пьер недвусмысленно объяснил, что если гость так уж уверен в своей полной неуязвимости, то хозяин не настолько уверен в своем мастерстве, а ввиду скорого начала кампании превращать забаву в источник неприятностей и волнений не стоит. Гость внял.

Вежливый гость. Очень вежливый. Потому что дальше к вопросам защиты он подошел со всей ответственностью. Пьеру сначала показалось — даже слишком основательно. Но за подгонкой он тоже следил лично, как и подобает гостеприимному — и очень любопытному — хозяину. А потому видел, какие именно движения совершает гость, чтобы проверить, удобно ли устроился в раковине. И с какой скоростью. И насколько плавно.

Телосложение гостя коннетабль тоже оценил. Вполне. До сих пор молодой человек казался Пьеру этакой тонкой тростинкой — а уж если сравнивать с собственным чадом, так особо тонкой. Оказалось, что тростинка вдвое тоньше, чем можно было подумать раньше — а вот мышц у нее вдвое больше, чем можно было предположить. Хорошо и равномерно развитых — хоть рисуй, хоть статую ваяй. Это стало первым сюрпризом.

— Я предполагаю, что вы много упражняетесь, — сказал Пьер. Преуменьшил. Не поймешь, чего тут больше вложено — усилий или упрямства, наверное, и того, и другого поровну.

— Ежедневно, — голосом прилежного ученика ответил гость. Польщенного такого прилежного ученика.

Кроме того, оказалось, что все эти мышцы при деле. И лишний вес доспеха молодого человека не задерживает… хотя… если он так ратовал за перчатки — потом, когда поближе познакомимся, можно будет и так попробовать.

После первых нескольких минут, в течение которых Пьер пытался прощупать и понять противника, коннетаблю стало ясно, что гостя он, пожалуй, победит — раза три из пяти, наверное. И только за счет вдвое большего опыта. Учили молодого человека хорошо. Даже очень хорошо. Так, как учат немногих — тратя часы и месяцы, да что там, годы на то, чтобы из одного-единственного ученика вышло нечто дельное. Коннетаблю уже интересно было сойтись лицом к лицу с этим учителем — но учитель здесь, чинно стоит на галерее между Анной-Марией и Шарлоттой, обгрызает сорванную в саду первую астру. Дойдет и до него время.

Хорошо, что земля утоптана, а с утра еще и полита: пыли пока что мало, впрочем, скоро появится. Конец июля, все трещит и плавится от жары. Хорошо, что к полудню на небо набежали редкие тучки. Солнце не слепит глаза, а внутренний двор ограничивают высокие деревья, отбрасывают достаточно тени. За спиной у Пьера — галерея, далеко впереди — постройки, а перед ним очень приятный противник.

Коннетабль уже ощутил, что «ежедневно» — не фигура речи и не способ провести время в чужой стране между военными советами. Если присмотреться, многое делается ясно. Учиться герцог начал поздно — но не пару лет назад, а не меньше десяти. А ведь духовному лицу позволительно развлекать себя охотой, но не ежедневными, до седьмого пота, упражнениями с мечом. И дозволено уметь защитить себя от нападения — но не уметь подгонять и носить доспех с тем же изяществом, что и кардинальское одеяние. О чем думал его отец?.. Напяливать рясу на столь упорного и последовательного в своем упрямстве молодого человека попросту грешно. Это же все равно, что я вздумаю сейчас для Жана взыскивать епископский сан. Супруга убьет — и права будет.

Три из пяти… да. А если из десяти — уже неизвестно. Потому что мальчика не просто хорошо учили, он еще и думает на ходу. И силен. И очень, очень вынослив.

Ну что тут думать — пробовать надо. Коннетабль ловит на клинок блик, перекидывает его на шлем гостю.

Школа полуострова… хорошая, есть там один дельный учитель, мастер и рапиры, и меча, да, в общем, что ему в руки ни дай, со всем будет хорош. Но гость там не учился. Его учил тот, кто прекрасно понял, что школа — это отлично, это позволяет действовать и точно, и бережно, выигрывая время, сохраняя силы, но это еще и рамки…

Самая простенькая, легкая проба — пять ударов, «лесенка», навязывающая противнику роль манекена, и тут вроде бы и нечего делать, отбивай удары и проигрывай — а этот на последнем, нижнем, легко подпрыгивает, пропуская меч понизу — и бьет. Подпрыгивает, уходя от удара по колену. В доспехе.

В настоящем поединке такой удар сносит голову, а здесь лезвие чувствительно, но осторожно бьет по шее и ускользает, обозначая безоговорочное поражение.

Значит, и слух про милый способ охотиться на кабана — правда. Когда коннетаблю пересказали похвальбу свитских, дескать, герцог любит ходить на кабана с мечом — дождаться атаки, пропустить мимо себя и снести зверю голову, — Пьер удивился и не очень поверил. Теперь верил вполне.