Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин

На приветствие старик не ответил. Он смотрел с окаменевшим лицом через плечо Иргаша куда-то вдаль и молчал. Проследя его взгляд, Иргаш увидел, что Ша­кир Сами смотрит на приближающегося всадника. Что-то знакомое было в его облике.

—  Здесь моя жена Дильаром? — закричал Иргаш и ринулся вперед.

Он увидел Дильаром, стоявшую в глубине двора, но только на какое-то мгновение. Дико вскрикнув, молодая женщина метнулась и исчезла в тёмном провале двери михманханы.

Старик молча преградил Иргашу дорогу.

—  Я пришел за ней. Она пойдет за мной!

Почти не шевеля губами, Шакир Сами сказал глухо и тихо:

—  Уйди!

Тут безумная догадка  мелькнула  в голове Иргаша: а вдруг он так изменился, что Шакир Сами не узнал его.

—  Дедушка, это я, Иргаш.

Всё так же глухо, но ещё тише, чеканя слова, Шакир Сами заговорил:

—  Был когда-то такой Иргаш. Отцеубийца. Он погубил моего сына и своего отца. И я сказал: «Братья, сыновья, внуки! Кто брат мне, кто сын, кто внук, — тот пойдёт, найдет человека по имени Иргаш-отцеубийца, тот убьёт его... и пусть нацедит его крови в чашку и при­несёт мне, чтобы я смог выпить её».

Он смолк. И вдруг воскликнул громко, чтоб слы­шала вся улица:

—  И тогда замкнется круг крови. Я дал свою кровь, чтобы породить сына своего Файзи, а Файзи дал кровь и породил тебя, Иргаш-отцеубийца. Да вернется кровь его ко мне!

Калитка захлопнулась, и засов загремел.

Пошатываясь, Иргаш все еще смотрел на трепещу­щие и дребезжавшие доски ворот. Обрывки мыслей кру-ились в его мозгу. Он безмолвно открывал и закрывал от, но ничего не мог произнести, кроме сдавленных всхлипов.

За спиной он услышал шум, похожий на ропот. Иргаш  стремительно  обернулся.

На него смотрело много пар глаз, мрачно, презри­тельно. Курусайцы толпились на краю улицы. С коня слезал   Юнус.

—  Откуда он взялся? — пробормотал Иргаш. Вытащив дрожащей рукой из-за пазухи маузер, он стоял, покачиваясь на обмякших ногах, и угрожающе скалил зубы.

—  Подойдите... кто... хочет...

Шагнул вперед и подошел Юнус. Глядя прямо в гла­за Иргашу, он всё так же неторопливо взял у него из руки оружие.

—  Так вот где я тебя нашёл.

Иргаш с рычанием опустился на землю и, упершись головой в доски ворот, остался так лежать...

Глава тридцать девятая. ВОДНЫЙ  СПОРТ

                              Любви не было бы в мире, если бы не было красивого лица.

                              И если бы не цвела роза, не пел бы соловей в ветвях.

                                                                                   Саади

—  Вперёд!

В сияющем воздухе мелькнула чёрная фигура, метеором промчалась в небе так быстро, что за ней не удалось проследить глазами.

—  Что это? — Гриневич соскочил с коня  и, прыгая по камням, подбежал к краю скалы и заглянул вниз.

В то же мгновение над голевой прозвучал крик, сквозь цветную радугу, перекинувшуюся над щелью, мелькнуло что-то тёмное, и Гриневич успел только заметить обнажённую фигуру, скользнувшую в бешено мечу­щуюся пучину. В мозгу запечатлелся человек, точно вылепленный из красноватого камня на ослепляющем фоне сверкающей пены. Река ревела, сжатая утёсами-гигантами, мокрыми от брызг, взметнувшихся резко вверх.

— Вниз скорее, — подбежал к конникам Гриневич, — там человек упал.

Он одним прыжком оказался в седле и, невзирая на опасность, помчался по головоломной тропинке, полага­ясь на стальные мускулы коня и ловкость его стройных ног. Через минуту всадник с конем уже съехали, вернее скатились, в лавине песка и щебенки на зелёную луго­вину. Понадобилось несколь-ко мгновений, чтобы подска­кать к берегу широко раскинувшегося плёса реки.

Только здесь осадив коня, Гриневич начал всматри­ваться. Налево поднимались к небу исполинские красно­го гранита скалы, с которых только что он спустился столь стремительно, рискуя сломать шею себе и своему коню. Ска-лы перегораживали гигантской природной плотиной долину. Сквозь неё, через узкое ущелье, шири­ной не более двадцати-двадцати пяти саженей, вырыва­лась, словно из жёрла туннеля, блистающей могучей струей вся огромная река в золотом ореоле мельчайших брызг, в которых дрожала, переливаясь,    радуга. С неслыханной силой мчался освобождённый из теснины поток и,   оказавшись на просторе, вдруг смирялся; вспрыгнув затем несколькими крутыми, всё сокращаю­щимися  волнами, он разливался на две-три версты в тихое прозрачное озеро, в котором отражались фиолето­вые с белыми маковками вершины горного хребта...

Ласково плескались волны вокруг ног коня, въехав­шего в воду и всё порывавшегося мордой коснуться её поверхности.

— Ну, шалишь, — сердито дернул Гриневич повод. — А где же люди?

Он разговаривал с конем и, подняв бинокль, изучал поверхность озера.

«Неужели они разбились и река разорвала их тела в клочья? Что это были за люди? Не похоже, что их бро­сили в поток... Неужели они сознательно кинулись в ревущую стремнину на верную гибель?..»

Забыв о том, что он один, что кругом его подстерега­ют всякие неожиданности, весь охваченный беспокой­ством за судьбу неизвестных ему смельчаков, Гриневич настороженно изучал слепяще-блистающее зеркало реки, девственную поверхность которой не морщил ни малей­шими рябинками ветерок.

Почему Гриневич решил, что он видел не беспомощ­ных жертв, а мужественных смелых людей! Да потому, что только сейчас он припомнил детали, на которые сначала не обратил внимания. Человек, кинувшийся в реку, обнимал руками что-то круглое и большое, похожее на подушку.

—  Гупсар! Кожаный бурдюк! — воскликнул Грине­вич. — Как же я не сообразил! Он прыгнул с надутым кожаным мехом.

И крик этот до сих пор звучал в его ушах, крик не жалобный, не стонущий, а бодрый клич под аккомпа­немент ревущей разверзшейся стихии.

—  Поистине храбрецы!

Невольно Гриневич, ещё не зная в чём дело, испытал восторг перед безумной храбростью людей, доброволь­но и смело бросающихся в клокочущую пучину.

Гриневича даже не смущало, что они могли оказать­ся врагами. Друзья или враги, но такому мужеству он готов всегда аплодировать.

Вот почему, когда его бинокль обнаружил в пене, бурлившей из зева теснины, или трубы, как её называл Гриневич, круглый чёрный предмет, он издал радостный призывный крик. Он уже видел голову человека, закру­ченного водоворотом, борющегося с сильным течением. Ещё такая же голова вынырнула неподалеку, потом ещё и ещё.