Мифология греков и римлян - Алексей Лосев

У своей дщери родной он цвет невинности отнял…

И поэтому его порождения изводят и другое устройство [бытия], как, например, Гея — детей Урана, Рея — детей Кроноса, Гера — детей Зевса.

d) Damasc. 202 (II 84, 28 Rue.) (Ночь — от Фанета)

Поэтому и у Орфея другие поколения от матери и отца,

а первая из матерей от одного только отца происходит, как монада от монады.

e) Damasc. 209 (II 92, 22 Rue.)

Еще Орфей дает в жены мужчине Фанету Ночь. Еще и изречения оракулов [Kroll. De or. Chald. 18] называют iyg–gas [72], «отцовскими потенциями». И боги, как и Орфей, наставляют, что они имеют отцовское качество, если только владычествует одна из женщин, Ночь. Именно, она не владычествовала бы над всеми поколениями, если бы сама по себе не имела ничего мужского и таким образом не соединялась с мужчинами–царями. Ведь нигде женский пол не предшествует как женский.

f) Procl. in Tim. Ε prooem. (Ill 169, 15 D.) (Фанет и Ночь — умопостигаемый образ и многих других антитез: Неба и Земли, Солнца и Луны, тождества и различия, мужского и женского пола)

Итак, некоторые говорят, что он предоставил [нам] исследовать тех, которые соответствуют двум царям на небе, т. е. Фанету и Ночи. Именно, надлежит, чтобы они творили в высшем чине и в мировых типах, почему они и главенствуют еще до мира над умозрительными богами, вечно пребывая в неприступности (adyto) самого Фанет а, как говорит Орфей, который называет неприступностью этот их тайный и невыразимый чин. Поэтому, если кто–нибудь захочет применить к ним аналогию круга тождества и круга различия [платоновского «Тимея»], имея в виду мужской и женский пол, или отцовское и рождающее начало, тот не погрешит против истины. [То же будет, если он сопоставит с этим] Солнце и Луну, как противоположные среди планет: Солнце уподобится Фа–нету, а Луна — Ночи. Если это правда, то, как мне кажется, утвердивший единого Демиурга Всего [универса] соответственно отцу Фанету [выставит] его умозрительным… — ибо из этой совмещенности [очевидно, Фанета и Ночи] можно вывести рождение [или число] миров, говорит богослов[73] (как этот [Платон выводит его] от Урана и Геи), — а жизнеродительную Чашу он утвердит соответственно Ночи, выводящей вместе с Фанетом всякую жизнь из неявленного, поскольку Чаша рождает всякую душу для пребывающих в мире. Именно, лучше то и другое мыслить до мира и лучше самого Демиурга привести в соответствие с Фанетом (поскольку последний, говорит, подобен Фанету по творчеству Всего), а соединенную с ним, рождающую Все потенцию — с Ночью (невидимо производящей Все от отца), а после них уже говорить об остальных царствах как об устроенных аналогично этим умозрительным [царствам]. А если мы станем доискиваться и до того, почему он определен, но не привел двух аналогичных царств [и в инобытии], то вернее будет сказать, что и их имеет учение Орфея… которым он воспевает в качестве первого царство Урана и Геи, — более привычное для эллина, как говорит и сам он [Платон] в «Кратиле» [396 с]…

g) Procl. in Parm. 134 c (p. 965, 10 Cous.)

При этих умопостигаемых видах [формах] истинно, что ни они не имеют силы относительно нас, ни мы относительно их, ибо они нам неизвестны и превышают наше мышление, будучи скрыты в неприступности отца и, как говорит богослов, известны только непосредственному после них чину богов.

22. a) Lact. Inst, divin. I 5, 13—14, p. 15, 18 Br. (Творение мира)

Также Овидий в начале знаменитого произведения (Met. I 21), не скрывая имени, признает, что мир устроен богом, которого он называет творцом мира и виновником сущего. Поэтому, — будь то Орфей или наши [поэты] (если бы они постоянно защищали то, что узнали под руководством природы), они, поняв истину, следовали бы тому же самому учению, которому следуем и мы.

b) Lact. Epit. 3 (p. 678, 14 Br.)

Орфей называет главным богом того, кто сотворил небо и солнце с остальными звездами, землю и моря.

23. a) Macr. Sat. (Cornelius Labeo?) I 18, 12 (Фанеτ = Дионис = Антавг = Солнце)

Также Орфей, подразумевая Солнце, говорит, между прочим:

Плавя светлый Эфир, неподвижный, извечный,бессмертнымВыявил он богам цветущего видом красавца.Ныне его Фанетом зовут и еще Дионисом,Евбулеем–владыкой зовут, превосходным Антавгом.Разные люди земли его именуют различно.Первым явился на свет он и прозван был Дионисом:По беспредельному он кружится (dineitai) большомуОлимпу.Имя от изменений он получил и много прозванийРазнообразных в связи с переменой времени года.

Он называл Солнце Фанетом от «phos» и «phaneros», т. е. от «света» и «освещения», так как оно, озирая все, для всех видимо. «Дионис» же, как говорит сам поэт, происходит от di–neisthai cai peripheresthai, т. е. потому, что Солнце вращается по кругу.

b) Diod. I 11, 3 (Указание на заимствование, с некоторым видоизменением 3–го стиха из § 23 а, — из другого орфического стихотворения)

Некоторые из древних эллинских мифологов прозывают Озириса Дионисом и Сириусом. Из них Евмолп в «Вакхических поэмах» говорит о Дионисе как о «сияющем в созвездиях и пламенеющем лучами», а Орфей пишет:

Вот его и зовут Фанетом и Дионисом.

c) Ар. Aristocr. Manich. in Theos. Tubing. 8, p. 96, 15 Bur.

Некоторые думали, что Аполлон есть вместе с тем и Солнце. Египтяне же Озириса наименовали Солнцем. На эллинском наречии Озирис истолковывается как «многоглазый», потому что Солнце всюду посылает свои лучи, как бы многими очами озирая всю Землю. А некоторые из эллинов называли Солнце и Сириусом; некоторые — Дионисом, как и Орфей:

Вот его и зовут Фанетом и Дионисом.

24. Hymn. Orph. VI (Гимн Протогону)

Двоеприродного, в небе блуждающего ПротогонаНыне зову, яйцеродна, велика, с крылами златыми,С ревом быка, и богов блаженных и смертных рожденье,Семя, что памятно всем, многопылкого Эрикепая,5 Скрытого в тайне святой, многошумного, светлую отрасль.Ты, который мрачный туман очей прояснил, повсеместноСтавши ударами крыльев кружить по всему мирозданью;Чистый свет ты, блестящий, откуда Фанетом зову я,Также владыкой Приапом тебя, круглооким Антавгом.10 Но, блаженный, ликуя, гряди, многомудрый, с плодамиК таинствам разным святым, что свершаютучастники оргий.

Е. ТИТАНЫ (И В ОСОБЕННОСТИ КРОНОС)

Фанет есть первое явление в бытии вообще. Он слишком первичен, чтобы действовать в качестве реального героя теого–нического процесса. Он управляет всем незримо и как бы издали. Но вот и реальные герои теогонии. Сначала они тоже все еще слишком общи. Уран и Гея, как мы видели, есть первое воплощение Фанета или, лучше сказать, то первое, что во свете Фанета явилось. И это первое есть необузданная мощь всемирных зачатий и порождений. Обуздать эту мощь, сковать ее в форму, понять ее и овладеть ею — такова задача Титанов.

Как из Эфира и Хаоса рождается Мировое яйцо, как от Фанета и Ночи — все божества вообще, так от Урана и Геи — Титаны.

Интересен текст («История», § 23 а), где Эпименид конструирует из Воздуха и Ночи «двух Титанов», представляющих собою не что иное, как стяжение и распределение хаоса Воздуха и Ночи в пространственную (или «умопостигаемо» — пространственную) форму.

Титаны, стало быть, представляют собою ту ступень теого–нического процесса, когда бесконечная мощь мировых зачатий и порождений, т. е. всей божественно–мировой жизни, охватывается в едино–раздельном акте мысли и воли, т. е. личности вообще. Вот почему они, во главе с Кроносом, восстают против Урана, лишают его производительной силы и освобождают все внутренно–нетворческое и ставшее грузной физической силой (Киклопов и Сторуких), что Уран превратил в незначащее бытие («низверг в Тартар»). И вот почему Кронос пожирает своих собственных детей: ведь нерасчлененная мировая жизнь не терпит ничего вне себя; она все «поглощает» в себя. Освободить вещи от их пребывания в недрах нерасчле–ненного, целого божественного ума можно только путем погружения их в живую текучесть, путем их перехода в новое и самостоятельное инобытие. Для этого нужен Демиург, который и дан в теогонии в виде Зевса. Отсюда понятно, почему неизбежно столкновение Зевса с титаническим началом. Демиург создает, строит, упорядочивает, животворит и движет; Титан же, наоборот, все поглощает в себя, все превращает в нечто самодовлеющее, которое не нуждается в творчестве чего–нибудь иного. Понятно и то, что демиургический принцип в последовательном развитии теогонического процесса есть более поздняя и более совершенная ступень, чем принцип титанический, хотя, поскольку Демиург все же не может в конце концов не вместить в себя титаническое начало, еще более высокой ступенью теогонии является примирение Зевса с Титанами.