Зорге. Бой без выстрелов - Сергей Михайлович Голяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рихард понимал: нельзя заставить человека стать в ряды антифашистов, если он сам того не хочет. Дело, которому они служат, требует, чтобы ему отдавались полностью, без остатка. Оно подчиняло себе все силы, помыслы, всю волю, энергию, мужество.
Наконец они встретились. И, как тогда, в Шанхае, проговорили много часов напролет, вспоминали прошлое, строили планы на будущее. Вновь и вновь Рихард мысленно взвешивал свои наблюдения. Да, он прав: левые политические настроения Ходзуми не изменились. Он по–прежнему готов помогать Зорге в его работе.
Еще в Шанхае Рихард советовал своему другу ни при каких обстоятельствах не выдавать своих истинных политических симпатий. Любое публичное выражение левых взглядов навсегда закрыло бы перед Одзаки нужные двери, он лишился бы доверия власть имущих. И сейчас Одзаки благодарил Рихарда за этот совет. Сомнений не было: значит, Одзаки не изменил себе, значит, он все это время думал о возможности вести в дальнейшем конспиративную работу, значит, он остался другом Советской России.
— А что вы скажете о принце Коноэ? — спросил Рихард.
— Я думаю, что это новая восходящая звезда, — проговорил Ходзуми и швырнул в море плоский белый голыш.
— Так же скользит по волнам? — задумчиво проговорил Рихард, провожая глазами камень. — А скоро ли пойдет ко дну?
— Он слишком хитер и дальновиден, чтобы не удержаться на поверхности. Мне даже кажется, что очень скоро принц может стать премьер–министром.
— Вы так считаете?
— Почти убежден в этом. У принца большие связи и не так уж много врагов. Такие люди для нынешней Японии — большая редкость.
— Ну что ж, — сказал Рихард после некоторого раздумья. — Я рад, что наши наблюдения совпадают. Было бы очень полезно, если бы мы с вами оказались в курсе тех дел, которыми озабочен Коноэ. Но я сейчас не совсем представляю, как это можно устроить.
— Тут нужно хорошенько подумать, — произнес Одзаки. — Коноэ стоит на одной из самых верхних ступенек нашей политической иерархии. В его окружение не так–то легко проникнуть. Но, — он сделал паузу, — первый секретарь принца — мой университетский товарищ Фумико Кадзами…
18
Вскоре Рихард отправил в Центр очередную радиограмму:
«Связался с Одзаки и после основательной проверки решил опять привлечь его к работе. Это очень верный, умный человек. Занимает видное положение в крупной газете, имеет необыкновенно широкий круг знакомств».
Рихард сообщал, что считает Одзаки одним из самых ценных членов своей группы. И он не ошибся.
19
— Явился Эйдзи, — доложил адъютант.
— Пусть войдет, — приказал полковник.
Мацукава боком проскользнул в дверь, замер перед столом.
— Есть новости?
— Да, господин.
— Выкладывай.
— Он обедал у меня в воскресенье. Много говорили о политике. Судя по всему, он заядлый национал–социалист, думает только о карьере. Высоко отзывался о талантах Гитлера. Считает, что Япония и Германия должны обязательно сблизиться.
— Что еще?
— Жаловался на регулярные обыски в отеле.
— Это все?
— Да, господин.
— А как он насчет женщин?
— Я говорил с ним и об этом. У меня такое впечатление, что все его мысли принадлежат работе.
— Где он собирается поселиться?
— Улица Нагасаки–мати, дом 30. Хорошая квартира. Прислуга, естественно, будет подобрана.
— Что запланировано дальше? Мацукава сделал неопределенный жест.
— Намерен продолжать наблюдение. Впрочем, у меня есть одна совершенно конкретная идея…
Полковник Номура выслушал осведомителя и одобрительно кивнул:
— Действуй!
20
Четырехмоторный «фокке–вульф» «Кондор», закончив бег на посадочной полосе, замер у аэровокзала. Самолет был пассажирский, но с опознавательными знаками германских ВВС — черными крестами на фюзеляже и крыльях, с фашистской свастикой в белом круге на хвосте. Апрельское жаркое солнце вспыхивало на затухающих махах пропеллеров.
Рихард гаркнул «Хайль!» и шагнул к трапу самолета.
— Поздравляю, герр генерал! — радостно улыбаясь, сказал он, завладев рукой Отта. — Поздравляю и могу заверить, что ваше новое назначение — осуществление моей заветной мечты!
Генерал уловил столько искренности в голосе журналиста, что растрогался и, нарушая этикет, обнял его:
— Спасибо, Рихард! Прошу тебя, не обращайся ко мне столь официально. Для тебя я тот же Эйген. Просто Эйген.
Во второй половине дня в посольстве состоялся большой прием. Отт и его супруга стояли на мраморной площадке у входа в анфиладу зал. Гости пожимали генералу руку, целовали перчатку Терезы, рассыпались в поздравлениях и спешили к столам.
Отт задержал руку Рихарда в своей:
— Я — твой должник…
Тереза с трудом сдерживала самодовольную улыбку.
Зорге прошел в зал. Гостей собралось много. Слуги, умело лавируя, обносили их коньяком, сакэ, шампанским. Рихард, следуя примеру других, прошел вдоль столов, наполнил свою тарелку всякой снедью и расположился у стены, в углу.
Первый тост за здоровье и успех нового германского посла произнес старейшина дипломатического корпуса. Тосты на разных языках звучали один за другим. Потом отдельные слова потонули в звоне рюмок и вилок, общем гомоне
Рихард ел, пил, а сам привычно наблюдал за этой многоликой толпой дипломатов, министров, офицеров, явных немецких нацистов и полуявных японских фашистов, за дамами в глубоких декольте и драгоценных кимоно, стариками в аксельбантах и звездах — за этими людьми, вершащими политику государств. Что ж, ему известны сокровенные и честолюбивые планы многих из них, и он делает все возможное, чтобы не допустить осуществления тех планов, которые опасны для его Родины и всего мира И в то же время содействует осуществлению некоторых других планов…
Итак, Эйген Отт — генерал и посол. Рихарду, когда он поздравлял Отта на аэродроме, не пришлось надевать на себя привычную для разведчика маску. Назначение Отта на пост германского посла в Японии действительно было осуществлением заветного плана Рихарда, завершением целого пятилетнего этапа работы его группы.
«Двадцать восьмое апреля тридцать восьмого года. Запомним этот день, — думал Рихард. Перед ним колыхался, перемещался по залу калейдоскоп лиц. Он в шутку группировал их: — Эти — подшефные Бранко. Эти–подопечные Ходзуми. Генералы — ведомство Иотоку. Ну, а эти, эти — мои!..» И так же, как выравнивалась в стройные шеренги толпа этих
