Хранитель истории - Тэффи Нотт

– Ваш отец очень мудр. – Его тёмно-зелёные глаза вспыхнули жизнью. – И что же бы Вы сказали обо мне?

– Что Вы по-классически умны, вдумчивы и не боитесь сложных задач. – Граф чуть склонил голову набок, не останавливая меня. – А ещё беспардонно красивы и знаете себе цену.

Голицын рассмеялся, откидываясь на стуле. И я, наконец, увидела его искреннюю улыбку – источник морщинок у глаз и причину остановки сердца многих женщин.

– Кто Вас учил так мастерски раздавать комплименты, мадемуазель? – Теперь он был похож не на хмурого, всклокоченного ворона, а на хитрого змея.

– Это всего лишь искренность. – Я кокетливо пожала плечами, глядя как на столе появляется самовар и чашки для чая. – Позволите ещё один вопрос?

Голицын махнул рукой, занятый наполнением наших чашек душистым напитком.

– Вы сегодня утром были сам не свой. Что-то случилось? – Мужчина нахмурился. Я уже испугалась, что он сейчас вновь замкнётся в себе, как это случилось вчера и просто выгонит меня из-за стола будто нашкодившего ребёнка. Но Голицын молчал. Неторопливо наполнял наши чашки, и я уж думала, что он так и оставит мой бестактный вопрос без ответа.

– Иногда власть имущие считают себя вправе не отдавать собственные долги. – Тихо произнёс он и подвинул поближе ко мне варенье.

– А Вы разве к ним не относитесь? – Нет, я точно дождусь, когда Голицын меня выгонит взашей обратно к своей сестрице. Но на лице Сергея Александровича лишь на мгновение мелькнуло раздражение, а после растерянное удивление. Он посмотрел прямо мне в глаза. От этого взгляда у меня побежали мурашки и даже волоски на руках зашевелились, но не от страха, а совсем по-другому. Молчание между нами затягивалось, а щёки мои с позорной быстротой заливал румянец.

– Вы правы, Вера Павловна, отношусь. – Наконец, граф улыбнулся и отвёл взгляд, потянувшись за баранкой.

В тот же вечер я послала короткое письмо для Иванова, чтобы справиться о судьбе поручика. Но готовясь ко сну, поняла, что тяжесть, что была на сердце утром как будто испарилась или же притаилась на время где-то в глубине, которое было слишком взбудоражено переменой настроения графа. И ложась спать, я уже предвкушала, как снова отправлюсь в особняк на окраине Петербурга, тишину которого нарушает лишь размеренное тиканье больших часов. Но надеждам моим не суждено было сбыться.

На утро зарядил сильный ливень. За серой пеленой с трудом удавалось разглядеть сад, и в положенное время экипаж за мной не приехал. Мария Алексеевна не могла скрыть своего торжества. Впрочем, недолго, как только сообразила, что все мы теперь заперты во дворце без возможности выбраться наружу. Но с завтрака мы успешно без происшествий разошлись каждый по своим делам.

Я отправилась с разрешения генерала в библиотеку. Под непрекращающийся шум дождя было очень даже уютно полистать старые книги. Я была удивлена тем, как сильно они разнятся от тех книг, которые привыкла видеть. В отличие от многих моих друзей, избравшим для своего жизненного пути другую профессию, мне приходится часто иметь дело с бумажными книгами. Но я знала людей, которые ни разу в жизни не держали в руках книжный переплёт. И всё равно, книги этого времени казались какими-то более настоящими, сделанными с душой. Лучшего качества бумага, чернила, переплёт у особенно дорогих изданий из настоящей кожи, с золотым тиснением. Одним удовольствием было просто держать их в руках.

Но к вечеру путешествие в мир грёз меня всё же утомило. Я решила размяться, погулять по дворцу. Ноги будто сами принесли меня обратно в музыкальную комнату. Я со вздохом присела за инструмент, проводя ладонью по крышке клавесина, но пока не открывая её. В голове пронеслись воспоминания о моём маленьком триумфе, об императоре и о графе… Я повернула голову к окну, за которым по-прежнему была дождливая пелена. От чего-то появилось ощущение, что это всё случилось не со мной. Что сейчас я крепко зажмурюсь, а когда открою глаза, то окажусь в нашей с отцом квартире, как обычно, пустой.

Детские голоса не дали мне впасть в меланхолию, куда я уже занесла одну ногу. Два маленьких вихря влетели в гостиную и быстро уселись по обе стороны от меня, крепко прижавшись.

– Вера Павловна, сыграйте что-нибудь! – Попросила Евдокия.

– Да-да, сыграйте! – Подхватил мальчишка.

Что же, таким зрителям было сложно отказать. И я играла, пока на улице не стемнело и в комнате стало совсем серо. У нас не спешили зажигать свечи, значит, распоряжения от хозяйки не последовало. Так что я, расценив этот тонкий намёк верно, отправила детей обратно в детскую, а сама направилась к себе. Тревоги прошедших дней под сумраком серого вечера только росли, а дождь усиливался.

Утро не принесло радостных новостей. Вопреки всякой логике и моим ожиданиям, вчерашний ливень превратился в настоящую бурю. Ветер то и дело затягивал тоскливую песнь, дождь хлестал в окна. Но горячий чай со свежими булочками неминуемо поднимал настроение. А ещё Пётр Александрович, который неожиданно, под недовольным взглядом жены, после завтрака позвал меня к себе в кабинет.

– Мадемуазель, понимаю, что разговор этот может быть для Вас неудобен, но, прошу, выслушайте меня со свойственным вам терпением. – Начал генерал, после того как я уселась в уже знакомое кресло рядом с его столом. – Мы с Марией Алексеевной не могли не заметить, что Вы отлично ладите с детьми. Более того, Евдокия и Алексей от Вас в восторге. Что не удивительно. – Тут он улыбнулся и кинул на меня многозначительный взгляд. Я отвечала вежливой улыбкой. – Не сочтите моё предложение за оскорбление и унижение Вашего достоинства… Но мы бы с супругой хотели предложить Вам заниматься с детьми музыкой.

«Прямо-таки с супругой?» - хотелось спросить мне, но я промолчала, лишь приподняла брови, изображая вежливое удивление.

– Предыдущий их учитель и месяца у нас не продержался. – С тяжёлым вздохом продолжал Пётр Александрович. – Думаю, что, учитывая ваши… хм, обстоятельства, мы готовы платить Вам. Положим, десять рублей в год?

Я опустила голову, медленно разгладила ладонями платье у себя на коленях.

– А это не будет мешать моим занятиям? – Робко, не поднимая головы, поинтересовалась я.

– Нет-нет, что Вы! – Спохватился Толстой, уверенный в том, что меня надо ещё уговаривать. – Можете заниматься в удобное Вам время…

– Ваше Превосходительство, для меня это большая честь,