Чародей - Валентина Гончаренко

Текля преклонялась перед красотой и образованностью мужа, понимала свою зависимость от него, гордилась своим званием бухгалтерши и очень боялась его потерять. Ведь без Тарасе она — ничто. Угождала ему рабски, стелилась покорной травинкой и все яснее чувствовала, что любви с его стороны не было и нет, а неприязнь и пренебрежение все растут. При людях он с трудом скрывает их, а дома изводит то молчанием, то придирками. Даже к дочкам стал презрительно равнодушен. Поселковые бабы по-своему объясняли, почему красавец и умница Тарас женился на невзрачной Текле. Хорошо заплатила сильному киевскому ведьмаку, приворожила и сейчас колдует, но киевская поддержка поиссякла, "подделать" здесь некому, вот и терпит издевательства. Теклю пугала надвигающаяся катастрофа, и, сколько хватало разумения и сил, она старалась предотвратить ее, но получалось так неловко и унизительно, что вызывало только насмешки и недоумение. Ей нужно как-то подняться, чтобы стать вровень с мужем, чем-то поразить его и заставить любоваться. Хозяйка она отменная, на наряды не скупится, но этого оказалось мало. Не хватает красоты и образованности, это для нее дело недостижимое.

Жуть охватывала от сознания собственного бессилия. Но сдаваться не собиралась. Всю жизнь она стремилась вперед и выше, готовая от напряжения выскочить из собственной шкуры, достигла многого и так просто его никому не отдаст.

А Тарас вскоре действительно скрылся в неизвестном направлении.

Каждую зиму колхозу выделяют одну-две льготные путевки для отдыха на берегу Черного моря в санатории или пансионате. Их, как правило, вручали лучшим работникам, особо отличившимся на трудовом фронте ударникам. И Тарас постарался. Он первым в районе сдал годовой финансовый отчет и тем вызвал скорую ревизию. Она показала, что отчет верно отражает положение дел в колхозе, перерасхода нет, недостачи тоже, бухгалтер сумел организовать постоянный контроль за доходами и расходами в хозяйстве. Премия — путевка к морю. Все финансовые документы по описи Тарас передал счетоводу, получил положенное, рассчитался с долгами за сено и корма, съездил в город, привез новый чемодан с покупками, которые не показал Текле. И ушел из дому, когда Текля возилась в хлеву, а девочки были у нас. Не попрощался ни с кем. Так и сгинул. Колхоз его не искал, так как претензий к нему никаких не имел, а Текля была не в силах что-либо сделать. Все хозяйство, все нажитое Тарас оставил Текле и дочкам, взял только одежду, но деньги выгреб все до копейки. И свои, и Теклину базарную выручку.

Убедившись в бегстве Тараса, Текля несколько ночей проревела до утра, но днем — ни слезинки, а дочки как-то даже не очень и заметили исчезновение отца. Он не баловал их вниманием. Нужно по-новому устраивать жизнь, опираясь только на собственные силы. Чтобы сохранить колхозную квартиру и большой огород, Текля пошла убирать колхозную контору. Председатель продолжал приводить к ней на обед многочисленных проверяльщиков, которых она ублажала, готовя кушанье из продуктов, выписанных из колхозной кладовой. И сам председатель каждый день у нее обедал. Ей предлагали вступить в колхоз, но она воздержалась, ожидая, что может, подвернется что-нибудь получше колхоза. Уборщицей и прислугой пробыла недолго, обнаружила место намного выгоднее… С началом полевых работ устроилась поварихой от МТС в тракторную бригаду, которая работала в их колхозе. Вставала по привычке очень рано, ополоснув лицо, выводила любимицу похватать хоть часок свежей травки по арыку, ведущему воду на хлопковое поле. В половине шестого — на базар с молоком утренней дойки и другими продуктами своего хозяйства. В отсутствие Тараса она стала выкладывать на прилавок больше всякой снеди, и касса пополнела

В восемь будила девочек, наказывала, чем они позавтракают, что им оставлено на обед, где стоит корм поросенку, когда забирать яйца из куриных гнезд. О холодильниках и термосах мы тогда не подозревали. Выписав в конторе продукты для трактористов, сама грузила их на подводу и сама же правила лошадью, направляясь на полевой стан. За девочек не беспокоилась, мы присмотрим за ними и поможем, если потребуется. Хорошенькая Стюра ни к чему не прикасалась, все делала шестилетняя Ганнуся, не по возрасту деловитая и старательная.

Приехав на стан, и сдав подводу конюху, Текля разжигала уголь в большой плите и начинала колдовать над обедом для мужиков. К двенадцати кухня — столовая прибрана, на столах хлеб и шеренга мисочек с мелко нарезанной пряной зеленью со своего огорода, которую Текля никогда не забывала прихватить с собой. На плите гремел крышкой огромный чайник. Трактористы подкатывали на своих металлических конях по одному — два, с наслаждением смывали грязь и копоть под умывальником, степенно садились к столу и, похваливая, прибирали все, что она подавала. Говорили, что и дома не всегда так вкусно поешь. В благодарность старались помочь по мелочам. То цветной глины привезут с гор, чтобы обмазывать плиту, то воды натаскают из ручья целую бочку в запас, то хвороста сухого наберут в заросшем алычой и дикими яблонями ущелье. Боль от вероломства Тараса не утихала, но в атмосфере забот и уважения со стороны механизаторов Текле дышалось легче. Накормив трактористов, обедала сама, часто в компании с председателем, и принималась за уборку. Посуду мыла в двух- трех водах, котлы и сковородки чистила песочком, пол каждый день смазывала жидкой глиной, а печку подбеливала. За это время успевала вскипятить еще один чайник, на тот случай, если кто-нибудь из трактористов еще раз заглянет на полевой стан. На столе под чистой ветошкой он найдет горку кружек, а рядом в эмалированном ведре мягкий хлеб, который под крышкой в парной духоте долго остается свежим. Чистую посуду и оставшиеся продукты запирала в кладовке и на попутной машине отправлялась домой. В кузове грузовика везла несколько сетчатых мешков свежескошенной травы, подброшенной с гор доброхотами из обедальщиков, а сама, сидя в кабине, поддерживала у ног ведро с помоями для поросенка. В три доила корову во второй раз, высыпала ей мешок привезенной травы, добавляла в помои отрубей и кормила поросенка, разогревала полдник, звала дочек и, наконец, присаживалась, вытянув гудящие от усталости ноги. Если не было стирки, позволяла себе прилечь после полдника на часик- полтора. Поднявшись, тут же окуналась в круговорот дел: отжимала творог, оттапливая ряженку, кипятила и заквашивала молоко обеденной дойки, наводила порядок в доме, чинила и гладила одежду для себя и дочек и т. д., и т. п. Под вечер, когда спадала жара, бежала на огород и пока полола, кормилица паслась рядом по арыку, отыскивая скудную летнюю травку. Поздно вечером, подоив корову в последний раз и заквасив молоко на завтрашний творог и ряженку, ужинала одна, потому что девочки уже спали, готовила все необходимое для завтрашнего дня и близко к полуночи замертво сваливалась в постель, чтобы завтра с первыми лучами солнца начать круговорот привычных дел, без выходных, без отгулов и отпусков. Но это не тяготило Теклю. В поселке трудились все. Ей даже подфартило, что рано приезжает с поля, колхозницы возвращаются домой перед заходом солнца, а летом оно не торопится отдыхать, хотя белых ночей в Средней Азии не бывает.

Началась уборочная страда, механизаторов перевели на двухсменную работу и двухразовое питание. Текле пришлось кормить обе смены. Привычный, очень удобный распорядок сломался, не стало времени пасти корову, и Текля отдала ее в стадо. Базар тоже отпал. Вместо трех ведер молока в день она теперь за две дойки едва набирала ведро. Сметана, ряженка, творог только для себя, на продажу оставалось три- четыре литра с утренней дойки, и их разбирали постоянные покупатели из поселка. Девочки целыми днями играли у нас и часто оставались ночевать, если мать запаздывала. Она теперь не успевала на полевом стане засветло справляться с горой навалившихся дел, чтобы пораньше являться домой. Попробуй приготовить четыре обеда на ораву голодных мужиков и еще прибери и помой за ними. Текля похудела, почернела и, что удивительно, похорошела. Черты лица не изменились, но появилось новое выражение спокойной уверенности и достоинства. Приехав ночью, она не будила дочек, все наказы передавала через маму.

Подошла пора идти Стюре в первый класс. Ради такого события Текля нарядила ее, как куколку. Мама сшила платье из розового шелка, рукава фонариком, юбочка клеш, с воланами по низу подола, у ворота — белый бантик. На головке — огромная бабочка из ярко розового газа, на ножках — белые туфельки с блестящей пряжкой. Но ошеломил нас портфельчик, настоящий школьный портфельчик, неизвестно какими ухищрениями раздобытый Теклей для своей любимицы. Нас мама тоже наряжала в школу, тоже шила новые платья, но не из шелка, а из ситца, и туфли нам покупались, правда, брезентовые, на шнурках. Бантики и кружева отец не терпел, стриг нас под мальчиков, оставляя чубчик, зачесанный на бок… Только с четвертого класса разрешал отпускать косы. А книжки мы носили в матерчатых сумках с двумя ручками и нашитым сбоку кармашком для чернильницы. Перед первым сентября мама мастерила их из плотного материала, купленного для этой цели на базаре. Украшенные фиолетовыми разводами от пролитых чернил, в жирных пятнах от домашних пирожков и оладий, которые мы брали с собой на завтрак, эти сумки не вызывали у нас трепета, мы не щадили их, используя как оружие при драках, одинаково годное и для защиты и для нападения. Стюра берегла свой портфельчик как драгоценность, и внутри его держала строгий порядок. Учебники обернуты в белую бумагу, раздобытую Теклей в бухгалтерии, тетрадочки тоже в белой обертке, ручка и простые карандаши упрятаны в пенальчик, а пачка цветных карандашей засунута в специальное малое отделеньице внутри портфельчика. Такой праздничной чистоты, как в портфельчике у Стюры, наверное, никто в школе не имел. Я училась в пятом классе и была известна как отличница и активная пионерка, но книжки и тетрадки у меня были, как у всех, рабочие, одним словом. С портфельчика и крепдешинового платьица начало формироваться у Стюры убеждение в собственной необыкновенности, дающей право на превосходство над другими. На линейке перед первым звонком все увидели, что другой такой розочки ни в одном классе нет.