Адский поезд - Элтон Иван

Он открыл банку и сделал глоток.

— Дай мне, — произнесла Аня.

— На. Держи, — произнес Костя, — не знаю. Меня почему-то все это не пугает.

— Это хорошо, — заключил Петькин, — это защитная реакция организма.

….Но вот после газеты был найден журнал. И он был почти, что на русском языке. То есть, это был и русский, и не русский — местами попадались какие-то странные слова и непонятные буквы. В остальном же, все было нормально, за исключением названия.

— Н-да, — произнес Саша.

АДСКИЕ ВЕДОМОСТИ

— Я не могу это читать, — произнесла Аня, — только я начинаю читать, у меня начинает кружиться голова. Вот возьми, почитай.

— Да, — согласился Саша.

Костя заметил, что тот держал его за руку. ОН ЕЕ ГЛАДИЛ!

Конечно, в реальности этого не могло быть. Не та обстановка была. Костя отметил про себя, что это — раздвоение, и он отдает себе отчет.

— Я тоже не могу читать, — проговорил Саша, — вот. «Восьмая конференция схолла. Дьявол отметил…..»

— Дьявол, — сказала Аня.

— Мы — в аду, — сказал Костя.

— Нет…..

— Тогда — что же ты предлагаешь?

— Но с чего ты все это взял?

— Параллельный мир, — сказал Саша.

— Перпендикулярный, — сострил Костя.

— Нет, я серьезно.

— Я тоже серьезно.

— Да с чего ты взял?

— Я уверен.

— В чем?

— Мы — в аду!

— Но как же мы тогда передвигаемся?

— Не знаю.

— Но ты посмотри!

— Я смотрю. Мы едем через ад.

— Тебя послушаешь, так все безнадежно.

— Ваши предложения!

— Ну…..

— Надо выйти…..

— Ха!

— Костя! Откуда ты все это знаешь?

— Я просто знаю!

— Понятно! Ты предположил, и все? Правильно?

— А кто тут выступает? Смотрите, в журнале!

Да, с этим сложно было поспорить. Впрочем, что касалось Саши, он думал так:

— Невероятный эксперимент! Эксперимент, не знающий границ. Никакого ада, никакого параллельного мира! Спецслужбы проводят испытания на психике. Что, сложно, что ли, напечатать небольшую партию таких вот журналов. Ад. Дьявол. Да кто угодно!

Дьявол достаточно сильно отличался от кондуктора. У него были высокие ровные рога — острые, на них можно было бы накалывать бумаги. Половина лица было козлиным, другое — каким-то еще, но тоже — не человеческим. Это было существо иного рода.

Дьявол держал в одной руке перо. У него были тонки руки. Ногти — ярко красные. То ли накрашены, то ли — сами по себе таковы. В другой руке — микрофон. Он выступал на какой-то передвижной трибуны. Аудитории было не видно. Однако, за спиной, смытые за фокусировкой фотоаппарата, были видны другие существа. Там стояло нечто с рогами — еще более длинными. И еще одно — тоже с рогами — только рога были длиннее, чем тело, от чего возникало чувство подлинной несуразности. Там же было и нечеловеческое тело. То была некая сороконожка.

— М-м-м-м-м, — произнесла Аня.

— Ничего страшного, — ответил Саша.

Костя вновь отметил, что Петькин взял его подругу за руку. Саша же…. Нет, он ни о чем таком не думал. Костя все это себе нагонял. Саша, его начинало озарять.

— Так! — думал он. — Нас, именно нас, избрали. Где и когда? Возможно, представители спецслужб ходили по институтам и подбирали кандидатуры. Почему именно я? Нет, это не понятно. Но — почему не я? Дьявол, ад — это полный абсурд. Мы живем в 21-м веке. Какие могут предрассудки? Ад создан воображением древнего человека. Но им все это было нужно — нет спора. Поклонения идолам, создание государства, закабаление простых людей. Религия искусственна. Любой дурак это знает. Паркур — вот религия! Новые продвинутые движения. Блин, ну надо же, как они умеют ломать! Ведь что для них целый поезд? Набрали сюда сотрудников. Так, а камрад….. Вот, что-то мне и раньше сдавалось, что камрад Буффало какой-то не такой. Они все это инсценировали! И вот теперь они над нами измываются. Ждут, чем все это закончится. Ну надо же. И мы должны поверить в то, что поезд едет на электрическом ходу по просторам мира мертвых. Здесь есть электростанции! Железная дорога! Семафоры. Дьявол выступает с трибуны. Здорово. Да, это методы! Стоит признать! И как эта служба называется…..

— Что же делать? — Аня с надеждой посмотрела на Костю.

— Ну, я не знаю, — Костя отвечал обыденно, будто ничего не происходило.

— Действуем по ситуации, — сказал Саша.

— И, — спросил Костя.

— Ну что, и?

— Да, говори, — Аня едва не плакала.

— От нас хотят, что мы действовали.

— Кто?

— Я еще не знаю! Но мне кажется, скоро это будет ясно!

— Ты что-то знаешь?

— Да. Я еще не оформил это в мысли.

— Да? Это точно.

— Идем осматривать дальше, — сказал Костя.

— А журналы? — спросила Аня.

— Нет. Оставим их. Не надо обращать на них внимание, — произнес Саша, — мы должны понять, что тут не все так просто! Но и не так сложно. Я знаю.

— И что же ты знаешь? — спросил Костя.

— Это — метод дедукции.

— Вон оно как.

— А ты что, не веришь?

— Верю. Ладно, пойдем.

….В следующем купе также было пусто. Казалось, что теперь весь поезд пуст. Нет, не то, чтобы он стал таким. Он всегда был пустым. Механически-электрические существо, несущееся через пустоту, и на его борту — всего лишь три живых души. Полная, абсолютная, пустота. И так будет вечно. Лишь иногда, в ужасные темные вечера, эта громадина вдруг будет выскакивать из мглы, пугая прохожих….. спустя сто лет…. Спустя — двести лет.

Может — это уже случилось? И годы пронеслись? Не то же ли самое случилось в начале 20-го века в Италии?

Однако, купе было не таким уж и пустым. Видимо, люди здесь оставались до последнего. Их отпечатки были на стенах. Неизвестная сила превратила их в яркие отчетливые тени. Их лица выражали самую страшную боль, какая только возможна.

Аня стояла, прикрыв рот рукой. Она не могла говорить.

— Все это тоже создано специально, — сказал Петькин.

— Угу, — ответил Костя задумчиво.

— Должно быть что-то, что бы задевало психику. Заметьте, это напоминает какую-то картину.

— Крик, — сказал Костя.

— Что?

— Крик. Эдвард Мунк.

— А……

— Я не думаю, что это искусственно. Что испарило этих людей. Я думаю, оно вошло через двери и испарили их взглядом.

— Вот видишь, — сказал Саша, — оно на тебя действует, — этого они и хотели добиться. Тотальный контроль.

— Тотальный?

— Плотный.

— Я тебя не понимаю.

— Йоу, амиго, — было видно, что к Петькину возвращается его привычная самоотверженность, — ты ничего не понимаешь. Знаешь, в чем сила?