Иван Царевич и Серый Волк - Сергей Шведов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В помещении становилось жарковато и душновато, Царевич расстегнул куртку, но снять её почему-то не решился, а может, просто не успел, поскольку противоположная стена вдруг раздвинулась, открыв черный как сажа провал. Кляев дёрнулся было в образовавшееся невесть по чьей воле отверстие, но, убоявшись факелов, вспыхнувших в глубине провала, быстренько вернулся назад. Процессия, состоящая из десяти закутанных в чёрную материю фигур, втянулась под своды гробницы и окружила саркофаг фараона. То ли от факелов, то ли ещё по какой-то неведомой причине, но в гробнице стало гораздо светлее, и Царевич без труда узнал в стоящей ближе всех к саркофагу женщине Ирину Аркадьевну Полесскую, которая вдруг затянула заунывную песню на незнакомом Царевичу языке. Из провала стали подтягиваться ещё какие-то личности, но уже в цивильных костюмах, числом около десятка, среди которых Царевич опознал Мишку Самоедова, Валерку Бердова и Николая Васильевича Синебрюхова, мужа нимфы Лесси, а точнее Ларисы Сергеевны, которого Царевич знал постольку, поскольку тот был одним из ближайших помощников Костенко. Мишка с Валеркой остановились буквально в пяти шагах от Царевича, остальные мужчины выстроились вдоль стен. Иван опознал ещё и рыжего охранника, да и все остальные были, кажется, из окружения мафиози. Пока Полесская демонстрировала свои весьма скромные вокальные данные, её спутницы освобождались от чёрных одежд, являя изумлённым взорам обнажённые тела.
– Срамота, – высказал своё мнение о происходящем Васька.
Царевичу представление пока что нравилось, правда, докучал дым, заполнивший помещение. Этот дым и помешал Ивану сразу опознать среди кружившихся вокруг саркофага голых особ Наташку Бердову и Ларису Синебрюхову.
Полесская голосила всё громче и громче, переходя временами на визг. Царевич хоть и морщился от этого визга, но всё же был благодарен Ирине Аркадьевне за то, что та не спешила разоблачаться до полного безобразия, в том смысле, что вид голой матроны пятидесяти лет всё-таки слишком сильное зрелище для нашего не склонного к нудизму народа.
– Это что же будет? – спросил шёпотом Кляев у Самоедова, стоящего рядом и отчего-то дёргающегося.
– Камасутра оживления, – также шёпотом ответил Мишка. – Фараона, что ли, оживлять будут? – не отставал заинтересованный Кляев. – Фараон – это живое воплощение Осириса, – пояснил Мишка. – Воскреснув, Вакх-Осирис выберет жену Исиду-Кибелу среди беснующихся вакханок.
Вакханки же бесновались всё сильнее и сильнее, что беспокоило уже не только Кляева, но и знакомого с мифами Древней Греции Самоедова. Царевич тоже припомнил, что эти древнегреческие особы, если верить тогдашним сплетням, впав в экстатическое состояние, порвали на куски опрометчивых героев, вздумавших пуститься с ними в пляс во славу Вакха.
– Эти порвут, – согласился с Царевичем и с мифом Васька Кляев.
Валерка Бердов пока помалкивал, но то ли от духоты, то ли от жутковатого зрелища лицо его стало покрываться мелкими бисеринками пота. Рыхловатый Синебрюхов, человек ещё далеко не старый, но явно чуждый спорту, напуганный прыжками и воплями вгоняющих себя в истерику женщин, медленно отступал в угол, на его физиономии яркими красками было написано желание, уйти отсюда и как можно скорее.
– Этого-то, зачем пригласили? – кивнул в его сторону головой Царевич. – Сам вызвался, – недовольно буркнул Бердов. – Не захотел отпускать жену одну в незнакомой компании, идиот. – А Костенко где? – У каждого своя роль. – А спектакль кто готовил? – Ираида, кто же ещё, – ответил за писателя художник Самоедов. – Ну, ждите теперь авангарда, – усмехнулся Царевич.
Видимо Самоедов с Бердовым тоже ничего хорошего от представления не ждали, поскольку лишь вздохнули синхронно в ответ на Царевичево замечание. Зато неожиданно для всех взвизгнул Синебрюхов, чем вызвал всплеск ярости у вакханок. Несчастного мужа Ларисы Сергеевны впихнули в центр круга, и он буквально утонул там, в разгулявшейся женской плоти. А, между прочим, кричал Синебрюхов по делу, ибо крышка позолоченного саркофага стала подниматься, а потом и вовсе отвалилась в сторону. Что же касается фараона, то он восставал из гроба поэтапно, под совершенно уже нестерпимый для ушей визг Ираида и её вакханок. Кажется, сверкнула молния, а может быть даже не одна, но Царевичу стало не до фараона и сопровождающих его воскрешение атмосферных явлений, на него насела вакханка Наташка с самыми наглыми и непристойными требованиями.
А в гробнице творился уже ад кромешный, точнее началась та самая камасутра, которую столь неосторожно описал в своём романе Валерка Бердов. Кажется, это он вопил в углу, насилуемый расшалившейся вакханкой. С Синебрюховым творилось нечто ужасное, он прямо на глазах изумлённой публики обрастал шерстью, превращаясь, если судить по гнутым рожкам на голове, то ли в козла, то ли в сатира. В центре безумного круга метался Васька Кляев и палил в потолок из маузера, отпугивая вошедших в раж вакханок. Царевич и рад был бы ему помочь, но Наташка вцепилась в него взбесившейся кошкой, а глаза у неё при этом горели как у оголодавшей пантеры. Иван начал уже потихоньку сдавать под напором ополоумевшей ведьмы, но тут ему припомнился подслушанный в доме у Костенко разговор и собственный сон, виденный прошлой ночью. Царевич в миг покрылся холодным потом и, оторвав от себя Наташкины руки, отскочил к стене. Вакханка страшно обиделась на такое к себе отношение со стороны Царевича и действительно стала превращаться в пантеру, к ужасу не на шутку струхнувшего от такой метаморфозы Ивана, издавшего от большой, видимо, растерянности победный вопль: – Спасайся, кто может.
Царевич уцелел только потому, что стена, на которую он опирался, вдруг рухнула, и в образовавшийся провал хлынули существа, внешне вполне напоминавшие вакханок, однако, судя по всему, настроенные к ним крайне враждебно. По Ивану прошлись чьи-то босые ноги, но он на это даже не обиделся, а, перевернувшись на живот, стал по-пластунски удаляться с поля сражения. За его спиной визжали с удесятерённой энергией, неслись вопли и хрипы, а из всех доносившихся из гробницы слов Царевич разобрал только одно – «фурии».
Преодолев ползком метров двадцать, Царевич приподнялся сначала на четвереньки, а потом на задние конечности. Впереди горел свет, и Иван, держась рукой за стену, двинулся из кромешного мрака навстречу источнику жизни, тепла и благополучия. В небольшом, видимо подсобном, помещении сидели Костенко и Шараев, с бледными вытянувшимися лицами, и прислушивались к визгу, несущемуся из глубины гробницы.
– Ну что, гады, съели, – громко крикнул Царевич, распахивая ударом ноги дверь настежь. – Фурии там убивают вакханок. Короче, уносите ноги.
Костенко с Шараевым Царевичеву совету вняли, и вяло затрусили по коридору к выходу. Боявшийся заблудиться в бомбоубежище Иван двинулся вслед за перепуганными бизнесменами. Бежали, впрочем, недолго, от силы минуту. Опознавший местность Царевич, растолкав мафию, первым вывалился из люка на свет божий и устало присел на валяющуюся посреди недостроенного сарая чурку.
– Что там было? – спросил Шараев, с трудом переводя дух.
Царевич хотел выругаться матом, но не успел, люк стал приподниматься, напугав до полусмерти Костенко, отпрыгнувшего шустрым зайцем в сторону. Из отверстия показалась сначала голова, а потом и тело Васьки Кляева. Вот кто ругался
так ругался, дрожащими руками застёгивая штаны. Следом за Васькой выполз Валерка Бердов. Вид писателя был ужасен. Этот даже штаны не смог застегнуть, поскольку рука у него была вывихнута на сторону, а тело кривизной напоминало средне-азиатский кустарник саксаул.
– Кто придумал эту камасутру? – потрясал Васька чудом спасённым маузером. – Я вам сейчас, гады, пасть порву!
– Индусы, – ответила за Бердова возникшая в люке голова Самоедова. – Я вам покажу индусов, кришнаиты, – надрывался Васька. – Я вас в бараний рог согну, маньяки сексуальные, и заставлю так ходить всю оставшуюся жизнь.
Что касается Бердова, то с угрозами в его адрес Кляев, кажется, запоздал. Камасутрова поза явно оказалась не под силу известному писателю. Согнуть-то его вакханки согнули, а вот разогнуть то ли не успели, то ли не захотели.
– А Синебрюхов где? – спросил Костенко, с ужасом глядя на Бердова. – Блеет ваш Синебрюхов стареющим козлом, – в сердцах плюнул Васька. – Как козлом? – дернулся бизнесмен.
– Натурально, – пожал плечами Васька. – Стоит весь такой рогатый из себя и блеет.
– Это вакханки его в козла превратили, – пояснил Самоедов, который, кажется, не сильно пострадал во время устроенной Ираидой Полесской церемонии. – Я говорил, что его надо было яблоками покормить, прежде чем к вакханкам выпускать. Оплошал он в ответственный момент, ну а у этих стерв разговор короткий, раз не можешь, значит, козёл. – Кто козёл? – рассердился Шараев. – Ты что несёшь? – Я тебя умоляю, Сан Саныч, – взвизгнул Самоедов. – Нашли, кому доверить дело – Ираиде! Вот и расхлёбывайте теперь.