Фамильная честь Вустеров - Пэлем Вудхауз

     – Да,  сэр.   Без   сомнения,  обстоятельства  сложились  не   слишком благоприятно.

     Я выразительно посмотрел на него.

     – Дживс, не надо испытывать мое терпение, особенно  сейчас. Не слишком благоприятно – это же  надо такое придумать! Кого это вы на  днях поминали, на чью голову обрушились все невзгоды мира?

     – Мону Лизу.

     – Знаете,  если бы я сейчас встретил эту вашу Мону Лизу, я пожал бы ей руку и сказал,  что  очень  хорошо ее понимаю. Дживс,  перед  вами  лягушка, раздавленная бороной.

     – Да,  сэр. Пожалуйста, чуть   выше  брюки,  сэр, на четверть дюйма.  В просвете между ботинком и манжетой должен с небрежной элегантностью мелькать носок. Эта тонкость чрезвычайно важна.

     – Так?

     – Безупречно, сэр.

     Я вздохнул.

     – Бывают  минуты в жизни, Дживс, когда человек  задает себе вопрос: "А стоят ли брюки такого внимания?"

     – Это настроение пройдет, сэр.

     – Не  с чего  ему проходить. Если вы не  распутаете этот клубок, всему конец.  Конечно,  у вас  просто  не  было  времени  как  следует пораскинуть мозгами, – сказал я с некоторой надеждой. – Пока я ужинаю, проанализируйте все  еще  раз  со  всех  возможных  точек  зрения.  Вдруг на  вас  снизойдет вдохновение. Такое ведь случается, правда? Вроде как озарит, да?

     – Да, сэр. Считается,  что  древнегреческий ученый Архимед открыл свой знаменитый  закон  о  поддерживающей  силе  жидкостей   и  газов  совершенно неожиданно для самого себя, когда садился утром в ванну.

     – Ну  вот  видите!  И ведь не такой уж был гений. По сравнению с вами, Дживс.

     – Необычайно одаренный человек, сэр. Его убил рядовой солдат, и мир до сих пор скорбит о потере.

     – Надо же, какая незадача.  Но  что поделаешь, всякая плоть –  трава, так, кажется?

     – Истинно так, сэр.

     Я в задумчивости  закурил  сигарету и,  выкинув  из головы Архимеда  – сейчас не до него, снова стал размышлять о жуткой передряге, в которую попал по милости вероломной Стиффи.

     – Знаете, Дживс,  –  сказал я,  –  если основательно задуматься,  то невольно  поразишься,  как сильно старается прекрасный пол напакостить  мне. Помните мисс Уикем и историю с грелкой?

     – Помню, сэр.

     – А Гледис  –  забыл  фамилию, – которая уложила  в  постель  своего приятеля со сломанной ногой в моей квартире?

     – Да, сэр.

     – А  Полину Стоукер, которая  ворвалась посреди ночи в мой деревенский домик в купальном костюме?

     – Помню, сэр.

     – Что  за  странные  существа  эти  женщины,  Дживс,  что  за странные создания! Насколько  коварнее и злее  мужчин, насколько более жестоки. Но по части жестокости Стиффи  их  всех  переплюнет. Чье это имя  ангел  вписал  в золотые скрижали первым?

     – Праведника Абу Бен-Адема, сэр.

     – Вот-вот, в  точности  как Стиффи.  Ее  никто  не перещеголяет.  Что, Дживс?

     – Я просто  хотел  спросить,  сэр, когда  мисс  Бинг грозила  передать блокнот мистера Финк-Ноттла сэру Уоткину, ее глаза не поблескивали, – может быть, вы случайно заметили?

     – Вы  имеете  в виду  лукавый  блеск,  то  есть  думаете, она попросту дурачила меня? Нет, Дживс, ни  намека  на блеск. Поверьте, видел я  холодные глаза, много раз видел, но чтобы  вместо глаз кусочки льда – не доводилось. Она  не  шутила, она диктовала условия  сделки  на полном серьезе. И  притом вполне отдавала себе отчет  в том, что совершает низкий поступок –  даже по меркам  женщин, но  ей было  на  это чихать.  А корень  зла –  эмансипация, современные  женщины  возомнили себя  пупом  земли  и  считают,  что  им все позволено.   Разве   во  времена  королевы  Виктории  такое  было   мыслимо? Принц-консорт сурово  осудил бы девушку,  которая ведет себя как Стиффи, что скажете, Дживс?

     – Вполне  допускаю, что его  королевское высочество  мог  не  одобрить поведение мисс Бинг.

     – Она  бы  и пикнуть не успела, как он согнул ее пополам и отшлепал по попке лакированной штиблетой.  А  я бы  посоветовал  ему подвергнуть той  же процедуре и тетю Далию.  Кстати, уж раз я ее вспомнил, надо,  пожалуй, пойти засвидетельствовать почтение престарелой родственнице.

     – Она с большим нетерпением ожидает вас, сэр, хочет побеседовать.

     – Признаюсь  вам как на  духу, Дживс:  я отнюдь не  разделяю этого  ее желания и без всякого удовольствия думаю о seance[13].

     – В самом деле, сэр?

     – Скорей наоборот.  Видите  ли, я перед чаем  послал  ей телеграмму, в которой сообщил, что  отказываюсь красть серебряную корову, а она телеграмму не получила, потому  что  еще раньше уехала из  Лондона.  Иными словами, она уверена, что племянник  чуть  ли  не рвется с поводка,  желая  выполнить  ее команду, а  племянник будет вынужден признаться, что план  лопнул. Ей это ох как  не  понравится,  и я не стыжусь вам признаться, Дживс, что чем больше я думаю о предстоящей беседе с ней, тем ощутимее у меня холодеют ноги.

     – Позвольте вам предложить, сэр, – конечно, это  всего лишь полумера, но замечено, что  в  минуты растерянности  и  уныния полный вечерний  костюм часто помогает обрести душевное равновесие.

     – Думаете, мне следует надеть  фрак  и белую бабочку? Спод говорил  – черную и смокинг.

     – Считаю,  что  чрезвычайные  обстоятельства оправдывают это небольшое отклонение от этикета.

     – Может быть, вы правы.

     И, конечно, он оказался прав. По  части  психологических  тонкостей  он настоящий дока. Я облачился в полный парадный костюм и сразу же почувствовал себя увереннее. Ноги  потеплели, в глазах появился блеск, душа расправилась, будто  кто-то  накачивал  ее  велосипедным  насосом,  Я обозревал в  зеркале произведенный эффект,  легчайшими  движениями  пальцев  поправляя  бабочку и мысленно повторяя  в уме слова, которые  готовился сказать тете  Далии, если она вспылит, и тут открылась дверь и вошел Гасси.

     При виде  его очкастой физиономии  у меня сердце сжалось от сочувствия, потому что  с первого взгляда было ясно:  он не  в курсе последних  событий. Человек, которого Стиффи посвятила в свои  планы, вел бы себя совсем не так. Гасси же просто лучился благодушием. Мы  с  Дживсом  обменялись  понимающими взглядами. "Если  бы он только знал!" – сказал мой взгляд, и в его глазах я прочел те же слова.

     – Здорово!  – воскликнул Гасси. – Ну ты  и  вырядился! Здравствуйте, Дживс.

     – Добрый вечер, сэр.

     – Ну  что, Берти, есть  новости?  Видел  ее?

     Теперь мое сердце  просто разрывалось от сострадания. Я подавил горестный вздох. Какой тяжкий долг мне предстоит выполнить!  Я должен нанести  старому другу удар прямо в солнечное сплетение. Ну почему, почему я? Однако долг есть долг. Буду  действовать как хирург – скальпелем.

     – Да, – ответил я, – видел. Я ее видел. Дживс, у нас есть бренди?

     – Нет, сэр.

     – А вы можете принести рюмку?

     – Разумеется, сэр.

     – Тогда принесите лучше бутылку.

     – Хорошо, сэр.

     Он исчез, как дух, а Гасси с наивным изумлением уставился на меня.

     – Что все  это  значит?  Зачем ты хочешь нахлестаться  бренди  еще  до ужина?

     – И  в мыслях  такого нет. Я попросил принести  его для тебя, дружище, несчастный ты страдалец, распятый на кресте мученик.

     – Я не пью бренди.

     – На сей раз выпьешь, клянусь, и потребуешь  еще. Располагайся, Гасси, поболтаем.

     Усадил его в кресло и принялся  молоть какую-то чушь о погоде и о видах на  урожай.  Мне не хотелось обрушивать  на  него жуткое известие, пока  под рукой нет воскрешающего напитка. Я что-то плел с похоронным видом  в надежде подготовить его  к худшему,  и вдруг заметил, что он  смотрит на меня как-то подозрительно.

     – Берти, по-моему, ты пьян.

     – Ни в одном глазу.

     – Тогда почему ты несешь весь этот бред?

     – Заполняю паузу в ожидании Дживса с бренди. Ну вот, Дживс, спасибо.

     Я принял  из его рук  полную до  краев рюмку и  осторожно зажал  пальцы Гасси вокруг ножки.

     – Дживс, сходили  бы  вы  к  тете  Далии  и  сказали,  что  я  не могу встретиться с ней сейчас. Мне понадобится сколько-то времени.

     – Хорошо, сэр.

     Гасси вдруг стал похож на озадаченного палтуса.

     – Гасси,  – сказал  я, – выпей бренди и  приготовься слушать. У меня дурные новости. По поводу блокнота.

     – По поводу блокнота?

     – Да.

     – Ты хочешь сказать, он не у нее?

     – Вот в том-то и загвоздка. Блокнот у нее, и она собирается отдать его папаше Бассету.

     Я ожидал взрыва  чувств,  и взрыв  последовал.  Глаза Гасси вылезли  из орбит и показались над оправой стекол, он вскочил с кресла, содержимое рюмки выплеснулось, и в комнате запахло как субботним вечером в баре.