Сестра морского льва - Юрий Иванов

— Ну, дядя Боря, вы и хитрющий! — воскликнула Алька и перекусила зубами нитку. — Ну как вы боитесь за своих каланов! Проси-проси, Волк.

— Мы осторожно. Поглядим из-за камней и уйдем.

— Старик, пойми меня правильно, — твердо сказал Борис, — эта популяция каланов сейчас чуть ли не единственная в мире. Стоит их распугать — и потом они уже не соберутся вместе. Да если я кого пущу на лежбище, Ленка мне голову отвинтит! Вот бросишь ты свой окурок на том месте, где они на берег выходят, и...

— Курю трубку. Ты же видишь.

— Пепел. Пепел, черт побери! Вот ты возьмешь и выколотишь трубку о камень. Или спичку кинешь. И конец — уйдут зверюшки. Нет и еще раз нет! — решительно заявил Борис, хватая ведро. — Кстати, устроишься в Урильей, погляди, нет ли там где старого, седого калана. Ушел куда-то и молоденькую каланку увел.

Хлопнув дверью, он вышел, а Волков задумчиво предложил Альке:

— А не махнуть ли нам в Говорушью? Утречком? А уж оттуда в Урилью.

— Идемте! — тотчас согласилась Алька. — Там такая пещера. В ней даже жить можно, вот Лена там, наверно, и ночует. Я бы хоть сейчас туда побежала, ужас как по ней соскучилась. Ну как бы мне дотерпеть до утра, а?

— Ты лягушка-путешественница, — засмеялся Волков и потрепал девочку за тяжелую прядь волос. — Знаешь, мы с тобой оба бродяги.

Экономя керосин, потушили лампу часов в десять и улеглись. Курили. Волков рассказывал старому другу о всяких происшествиях, которые происходили с ним в море, а Борис ему, что когда еще учился, то был женат на хорошей женщине, но случилось несчастье — погибла его жена в авиационной катастрофе, погибла, оставив ему сына... Да, а парень что надо! У бабушки живет, одиннадцать уже лет мальцу. На следующий год он привезет сына сюда, на остров, пускай помогает, пускай познает природу... И вот — Лена. Думали еще в прошлом году пригласить друзей на торжество, да что-то она все тянет...

В этой вот комнате они и просиживали с ней до утра над учебниками, определителями, таблицами. Молодец она: уж если за что возьмется — обязательно доведет дело до конца! Решили теперь, уже вместе, написать большую монографию о морских бобрах, каланах.

— ...Понимаешь, каланы — это совершенно «белое пятно» в науке. Так сказать, терра инкогнита. Масса неясностей. Например, как живут каланы зимой? Имеются сведения, что каланы очень легко приручаются, и тут возникает мысль: если так, то нельзя ли создать каланью ферму? Разводить их в полуневоле, а потом расселять по другим островам, по бухтам, предположим, Камчатского полуострова. Занятное дело, старик. Будем мы с Леной эту зиму сидеть в бухтах, вести наблюдение за зверюшками. — Борис чиркнул спичкой, закурил и продолжил: — И знаешь, о чем мечтаю?.. Мечтаю, что мы сможем возродить этих вымирающих животных, это же, черт побери, было бы целым переворотом в науке. Подохну на этих островах, но своего добьюсь...

Волков курил, молчал, и Борис продолжал:

— Послушай, старик. У тебя может возникнуть вопрос: а для чего все это нужно? Какие-то каланы. Есть они или нет — какая вроде бы разница? Но не спеши так говорить...

— А я так и не скажу.

— Вот и хорошо. Понимаешь, мы привыкли разделять мир как бы на две половины: вот это мы, люди, разумные существа, а вот это горы, леса, птицы, цветы — это природа. А разве это правильно? Мы, люди, мы не сами по себе, нет. Мы составная часть природы. И, борясь за сохранение каланьего народца, я борюсь и за себя самого. Понимаешь, старик, о чем я?

— Валяй дальше.

— Так вот, старик, когда-то революционно настроенные интеллигенты уходили в «народ»; они шли к людям, чтобы бороться за них. Сейчас мы так же должны идти в природу, — Борис потянул дым из сигареты, закашлялся. — Идти, ты понимаешь меня, идти, а не только статейки о защите «нашего зеленого друга», к примеру, пописывать. Мы должны идти в природу как врачеватели, как ее практические защитники. И это должен быть массовый поход, а не вылазки энтузиастов-одиночек. Вот почему я и сижу в этой бухте, а Лена бегает по острову, а Мать боится переезжать в Никольское: вдали от людских глаз такие «хозяева», как наш общий друг Филин, быстро пустят тут все под нож.

Он замолчал и раскурил новую сигарету. Лежа на каланьих шкурах, цена каждой из которых, как Борис говорил, равна стоимости легкового автомобиля, Волков глядел на фотографию Лены и размышлял над словами Бориса. Прав он, чертовски прав. Природа ждет помощи, и не завтра — сегодня... И просто здорово, что он, Волков, направляется в Урилью, значит, и он что-то сможет сделать. Только побыстрее туда надо, с беспокойством подумал он, побыстрее, не сунулся бы кто из зверобоев до его прихода.

Ветер все усиливался. Что-то шлепало на крыше, наверно кусок рубероида оторвался. Скулили порой под домом щенки Черномордого, и Бич, тотчас просыпаясь, ворчал, а потом, кряхтя, чесался и колотил лапой по доскам пола, как по барабану. И песчата умолкали, пугаясь грозного стука.

ВОПЛЬ ЛЕШЕГО

«...А ветерок-то! Баллов под восемь раздуло», — подумал Волков, останавливаясь, чтобы поправить рюкзак. Они уже часа два поднимались с Алькой по долинке в гору, уходя все дальше и дальше от океана и Дома Песца. Щурясь — ветер сек лицо, выбивал из глаз слезы, — Волков поглядел на бухту. Вся она будто манкой была усыпана — это ветер срывал пену с гребней волн и молол ее в крупу. Затянутое пеленой облаков, солнце, осмелившееся с утра показаться на небе, быстро тускнело; оно, как серебряная тарелка, тонуло в вязких тучах, погружаясь в них все глубже и глубже.

Вроде бы как лай послышался. Волков прислушался — может, Бич? Пес что-то занемог или просто трусил; забился в доме Бориса под топчан и, как они его ни звали, не тронулся с места. Нет, показалось. А жаль. Втроем было бы весело. А где же Алька? А, вон она. Девочка, убежавшая далеко вперед, размахивала красным головным платком. «Иду-иду, — подумал Волков, — не сбейся только с пути, мой юный лоцман».

Засунув руки в карманы брюк, Волков пошел быстрее, потом оглянулся: ветер разогнал в бухте большие свинцовые волны. Они выкатывались на берег, и сверху казалось, что вот-вот смоют лачугу Бориса и понесут, понесут в океан.

Они долго поднимались вверх, и тропинка то исчезала, то снова появлялась на сырой, кочковатой земле, а тучи или туман, сразу и не поймешь, опускались все ниже; и они, два путника, подбирались к тучам все ближе и в конце концов влезли в них. Волков словно плыл в сыром, белесом месиве, а девочка то поджидала его — и тогда Волков видел ее сверкающие глаза и черную прядку, выбившуюся из-под платка, на которой, как ртутные шарики, висели капельки воды, — то убегала вперед — и ее красный платок начинал быстро блекнуть. Тогда приходилось поторапливаться. Сейчас, продираясь сквозь туманы и следя за ее платком, Волков казался сам себе большим кораблем, спешащим за красным путеводным огоньком, указывающим фарватер в этом долгом и уже порядком утомившем его пути через горы на другую сторону острова.

Дикий вопль раздался вдруг из тумана. Вздрогнув, Волков остановился. Кто это? Что за крик? Откуда? В тумане все обманчиво: расстояния, звуки. Откуда кричали? И снова вопль. Алька?! Сбрасывая на бегу рюкзак, Волков ринулся на крик. Он споткнулся, чуть не упал и увидел, как из тумана к нему бежит девочка. Схватив ее, он взглянул ей в лицо:

— Что случилось?

— Леший! — выпалила девочка. Глаза у нее были круглыми от страха; платок свалился, винчестер она держала в руках.

— Что ты мелешь? Где?

— Там! Идем! Сейчас такое увидите: ужас!

— Уах-хах-ха-ха-а-а-а!

Вопль повторился.

Волков замер. Вот это крик! Эти вопль и хохот не могут принадлежать ни птице, ни зверю, ни человеку. Но что же это тогда? Какое-то необычное явление природы?

Алька поманила его рукой. Вглядываясь в туман, она шла осторожно, легко и бесшумно ступая на камни и кочки. Вот остановилась, увидев что-то, повернулась, замахала рукой: быстрее сюда!

Волков подошел, заглянул через плечо девочки и весь напрягся, ожидая увидеть нечто неожиданное, странное и страшное, а увидел... куропатку. Большая, серая, как кура-ряба, краснобровая птица сидела возле мшистой кочки и с любопытством, но отнюдь без испуга глядела на людей.

— Ну, Алька. Ну, противная девчонка... — зашептал Волков.

— Ле-еший! Ха-ха-ха! Ой, не могу... говорю... та-акое увидите! — Птица с интересом прислушивалась к голосу девочки. Она крутила головой, и при этом ее черные глаза задорно поблескивали. Заинтересовавшись людьми и звуками, которые они издавали, птица, сделав несколько быстрых шажков, подошла ближе. Теперь до нее было не более как метров пять. Перестав смеяться и сморкнувшись, Алька строгим голосом сказала: — Ужин для нас сам навстречу выбежал. Патрона тратить не стоит. Ну-ка, Волк, берите во-он тот камень.