Сестра морского льва - Юрий Иванов

Перетаскав из шлюпки ящики, Волков сел на большой валун, поглядывая то в океан, то на Дом Песца. Далеким, волнующим пахнуло на него: такое уже было, было... Вот так же гремела вода и смутно просверкивала сталь винчестера, прислоненного к ящику галет. Да, было, и вот, будто как пена с камней, схлынули пролетевшие так незаметно пятнадцать минувших лет, и ему опять двадцать. Жадный до впечатлений, полуголодный и влюбленный, он возвращается не из прожитого прошлого, а лишь из коротенького, всего в неделю, рейса. Да-да, они «сбегали» на остров Беринга, отвезли шкуры, вернулись, и вот, волнуясь и торопя время, он нетерпеливо ждет, когда же послышится скрип гальки под легкими шагами девушки и увидит дорогое лицо. И будто холодом его обдало, а сердце гулко забилось: все, что было тогда, в те годы, все было настоящим, честным, незабываемым, и он ничего не забыл...

С озабоченным писком пролетела стайка куличков. Неторопливо, вразвалочку, топча сапогами пенные языки волн, подошел Толик, а за ним прибежала и Алька. За обломками камней весело лаял Бич, но потом в его голосе послышались нотки удивления, испуга. На кого это он там? Бич выскочил из-за валуна; за ним большими прыжками несся пепельно-коричневый, с рыжим клочковатым хвостом песец. Возле ящиков, резко остановившись, Бич кинулся на песца, но тот, вертко крутнувшись, оказался позади пса и вцепился ему в кончик хвоста. Взвыв, Бич закружил на месте; урча и не разжимая челюстей, песец болтался на его хвосте. Потом он все ж расцепил зубы и, неторопливо оглядываясь через плечо, отошел и легко вспрыгнул на высокий камень. Сев там, мотнул башкой и выплюнул клок курчавой песьей шерсти. Черная морда у песца была продувная; желтые глаза сверкали.

— Это Черномордый, — сказала девочка. — Хозяин бухты.

— Эй, нам пора. Рванули на «Кайру», — позвал ее Толик. — Ну, ать-два.

— Эй, я не еду! — откликнулась Алька.

— Это как... не едешь?! — растерянно воскликнул Толик, и лицо его, несмотря на бороду, приняло обиженное, совсем детское выражение. Мгновенно взяв себя в руки, он сплюнул и с решительным видом направился к девочке. Засмеявшись, махая руками, как крыльями, она запрыгала с камня на камень, и Бич помчался за ней. Толик остановился, свистнул. Пес поднял ухо: это был зов хозяина и, оглядываясь, побрел к шлюпке.

— Поприглядывайте за ней, — буркнул Толик и, не поднимая глаз, протянул Волкову руку. — Шустрит она уж очень. Ну, толкнули корыто?

— Взяли: ра-аз!

Шлюпка поползла к воде. Бич пулей прыгнул в нее и выглянул. Девочка подбежала, тоже ухватилась за борт; словно извиняясь, пес лизнул ее в лицо. Волна подкатилась, девочка быстро сунула Толику пакетик с конфетами. Волков толкнул шлюпку в корму, и волна тотчас подхватила ее... Какое-то мгновение казалось, что океан сейчас вышвырнет хрупкое деревянное сооружение на песок, выплюнет как шелуху от семечек, но Толик греб сильно, яростно, ловко, и шлюпка, перевалив гребень, стала удаляться...

И тут до слуха Альки и Волкова донесся полный отчаяния вой пса: Бич хотел на берег. Он уже сообразил, сколько всего интересного ожидало бы его, останься он с девочкой, но было слишком поздно.

Поднявшись выше, Волков поглядел на шлюпку. Над кормой торчала унылая морда пса, а Толик греб, он, видимо, пел, и стекла его очков победно сверкали. Волков поглядел дальше — на сейнере никого не было видно, лишь на корме сидел Ваганов, ярко сияла его громадная труба.

— Бич! Би-ич! — закричала вдруг Алька. — Бич, ко мне-е-е-е!

Шлюпка взлетела на растрепанный ветром горб волны. Лохматый комок скатился с кормы шлюпки и тотчас пропал в пене. Вынырнул! Испуганно ахнув, Алька побежала к воде. Несколько мгновений было видно, как, высоко задирая черный нос и шлепая лапами, Бич плыл к берегу. Потом он исчез.

С громом рухнула на лайду водяная стена, дохнула острым смрадом океанских глубин и отхлынула. Скользя по обрывкам морской капусты, плача, выкрикивая что-то, Алька побежала за ней. На гальке, как мокрая, истрепанная половая тряпка, валялся неподвижный Бич.

ГЛАВА III

КАЛАНИЙ НАЧАЛЬНИК

ДОМ ПЕСЦА

— Бич, старина, ну что же ты?

Минут уж десять Волков мял и тискал псу живот, дул в ноздри. Никаких признаков жизни... Закусив губу, Алька стояла рядом на коленях, на ее осунувшемся лице блестели сырые дорожки. Схватив пса за лапы, Волков поднял его и встряхнул. Голова Бича мотнулась, как у тряпочной куклы. Волков встряхнул еще раз — из пасти пса вдруг полилась мутная вода, и Бич кашлянул. Волков опустил его на гальку и стал опять разводить и сводить ему лапы. Приговаривая какие-то ласковые слова, девочка гладила мокрую, обсыпанную песком морду Бича. Шевельнувшись, пес открыл страдающие глаза, потом, покачиваясь, поднялся на трясущихся лапах и даже попытался залаять, мол, все нормально... глотнул, правда, немного соленой водички, однако кто из настоящих моряков не испробовал в жизни хоть раз этой горечи? Но вместо бодрого лая Бич начал икать.

— Бич! Хороший мой песик! — затормошила его Алька. — Волк, он не умрет?

— Поикает и оживет, — с уверенностью сказал Волков.

— Бе-едненький, ма-аленький... — запела девочка, беря пса на руки. — Идем.

Едва приметная в сырой траве дорожка вела к Дому Песца. Черт побери, так что же он скажет Ленке, когда они увидятся? Надо бухнуть что-то такое... Гм... Вот что он скажет: «Эй, есть тут кто в хижине? И горит ли огонь в камине? Трубка моя погасла...» Да-да, а то будут стоять как два дурака и молчать, словно швартовые тумбы.

— Глядите-ка, Черномордый уже тут, — сказала Алька. — Черномордик, ты нас не тронешь? Ты разрешишь нам пожить в бухте, а?

Песец лежал на плахе перед порогом дома. Завидя людей, он показал два ряда острых зубов. Присев, Алька опустила Бича на тропку, желая не унижать его собачьего достоинства перед песцом: с каких это пор отважных морских псов носят на руках? Но Бич, увидя хозяина бухты, застонав, повалился на бок. А тут еще песчиха появилась. Тощая, страшненькая, вся в клочьях свалявшейся шерсти, она вылезла из норы под углом дома, заворчала на супруга и легла с ним рядом. Песцы были настроены недружелюбно. Волков наклонился за щепкой, и оба зверя, не желая осложнять отношений, задрав хвосты, шмыгнули в нору. Желтые глаза сверкнули из темноты; зашуршало там что-то, а потом послышались сварливые голоса. Похоже, что песчиха выговаривала Черномордому за то, что он привел людей, хотя, конечно же, все было не так, и ей, песчихе, это было ясно. Но надо же к чему-нибудь придраться? Вначале песец оправдывался скучным, гнусавым голосом, потом взвизгнул, выскочил из норы и скрылся в зарослях борщевика. Видимо, его супружеская жизнь не изобиловала счастливыми минутами.

— Песчата у мамки. Слышите, попискивают? — сказала девочка. — Тут у нас всех песчих «мамками» или «маньками» зовут. Ох они и злые, песчихи, когда у них маленькие! Ну что же вы встали?

Дом был не заперт, да и от кого тут запирать двери? Волков вошел в кухню и увидел возле печки топчан, застланный серым одеялом, а направо — дверь в комнату. Там было тихо. Положив Бича на пол, Алька кинулась мимо него, толкнула дверь, вбежала в комнату и выкрикнула:

— Она уже опять куда-то убежала! И дяди Бори нет...

Волков шагнул в комнату, усмехнулся: «...горит ли огонь в камине...» Стоял тут самодельный, грубо сбитый стол, заваленный книгами и тетрадями; на двух полках жались друг к дружке чучела птиц, а справа на стене висели три золотисто-бурые каланьи шкуры.

— Может, ее тут и не было, — сказал Волков. — С чего ты взяла?

— Ну да, не было! — расстроенно откликнулась Алька. — Она все время тут бывает. Побудет на Большом лежбище, потом побежит в Урилью, а потом сюда... — Она вздохнула, мотнув головой, откинула за плечи волосы и засмеялась: в комнату совершенно нормальной бодрой походкой вошел Бич. Сунувшись под койку, он шумно обнюхал углы, вылез и, увидев шкуры, зарычал. Алька провела ладонью по мягкой густой шерсти и прижалась к шкуре лицом. Она что-то говорила, объясняла, но Волков не слышал ее: он увидел фотографию Лены. Вставленная в самодельную рамку, фотография была прибита к стенке над столом.

...— вы только потрогайте, какой это мех! — тараторила девочка. — Ну потрогайте же. Каланы — это как люди. Говорят, что был такой народец человечий, но их... Бич, отойди... Во-олк?

— Да-да... я слушаю, — он мельком взглянул на Альку и с чувством странного разочарования стал разглядывать фотографию. В его памяти жила шумная, стремительная, взбалмошная девчонка; девчонка чертовски красивая, смуглая, будто опаленная огнем костров, которые они жгли ночами среди скал на побережье, с глазами такими жаркими, что их свет он видел даже в абсолютной темноте, а с фотографии на него смотрело почти незнакомое, сердитое, пожалуй, даже злое лицо идущей против ветра женщины. Вернее, ветер дул сбоку, и распущенные волосы сбились в сторону, а отдельные пряди захлестнули лицо, и женщина, чуть прищурив глаза, глядела через них, как через ширму. М-да, все же пятнадцать лет — это пятнадцать лет. И все же ему хотелось смотреть и смотреть на этот снимок.