Несерьезные архимеды - Феликс Кривин

— Ох этот Суслик! Такой чудак… Ты, говорит, Мишка, славный парень…

Вечером пришли гости. Посидели, поболтали.

— Ты про Суслика скажи, — подтолкнула мужа Медведица.

— Ох этот Суслик! — застеснялся Медведь. — Придумает же такое… Ты, говорит, Мишка, славный парень.

— Так и сказал, — подтвердила Медведица.

Гости переглянулись.

— Я и рта не успел раскрыть, — разговорился Медведь, — а он уже: славный ты, дескать, парень…

Потом было утро, потом был день, а вечером гости Медведя сидели в гостях у Суслика.

— Медведь какой-то стал не такой, — жаловался Суслик. — Встречаю его сегодня, и что же? Вы бы видели, как он на меня посмотрел. Дескать, он выше, а я ниже…

Гости переглянулись.

— Я и рта не успел раскрыть, а он уже посмотрел, — жаловался Суслик. — И подумать только: еще вчера был такой славный парень, а сегодня… С чего бы это?

И опять было утро, и опять был день, а вечером гости Суслика сидели в гостях у Суслика.

Медведь не принимал гостей.

ВОЛК НА ЕЛКЕ

В новогоднюю ночь старый Волк особенно остро почувствовал свое одиночество. Увязая в снегу, продираясь сквозь цепкие елки, он брел по лесу и размышлял о жизни.

Да, ему никогда не везло. Самые лучшие куски у него'выхватывали из-под носа другие. Волчица и та оставила его, потому что он мало приносил зайцев.

Эти зайцы, сколько из-за них неприятностей! У кого их много — перед теми все на задних лапах стоят, а у кого мало…

Елки, елки… «Елки-палки, — думал Волк, — когда же все это кончится? Никуда не денешься от этих елок, хоть из лесу беги!»

И вдруг… Волк присел на хвост, протер глаза: неужели правда? Под елкой сидит самый настоящий, самый живой Заяц. Он сидит, задрав голову, и смотрит куда-то вверх, и глаза его горят так, словно ему там невесть что показывают.

«Интересно, что он там увидел? — подумал Волк. — Дай-ка и я погляжу». И он поднял глаза на елку.

Сколько елок видел он на своем веку, но такой ему видеть не приходилось. Она вся искрилась снежинками, переливалась лунным светом, и казалось, что ее специально убрали к празднику, хотя на ней не было ни одной елочной игрушки.

— Елки-палки! — сказал Волк и замер с открытым ртом.

Бывает же на свете такое чудо! Посмотришь на него — и чувствуешь, как у тебя внутри что-то переворачивается — не в желудке, нет, а повыше. И уже ничего не хочется — только сидеть и смотреть.

Так и сидели они рядышком — Заяц и Волк — под новогодней елкой и смотрели на нее, и внутри у них что-то переворачивалось.

И Заяц впервые подумал, что есть на свете кое-что посильнее волков, а Волк подумал, что, елки-палки, честно говоря, ведь не в зайцах счастье.

СЧАСТЬЕ

Случилось так, что в один день родились в лесу Мышонок и Медвежонок. Пока матери стирали пеленки, отцы выпили на радостях и пошли добывать для своих детей счастье.

А счастьем в ту пору в лесу маги ведали. Они получали его по накладной и отпускали в порядке очереди. Всем распоряжался главный маг, которого называли завмагом.

Увидел завмаг отца Мишку:

— А, Михайло Иванович, почетный гражданин леса! За чем пожаловали?

— За счастьем.

— Сию минутку! Нарезать или. целым куском?

— Тут у меня еще приятель есть, — говорит отец Мишка. — Ему тоже надо бы счастья.

Стали искать приятеля, да как его найдешь? Затерялся отец Мышка где-то в хвосте очереди. Делать нечего — взвалил на плечи Мишка счастье и домой поспешил — как бы старуха плохого не подумала.

А отец Мышка отыскался, когда его очередь подошла.

— Тебе чего? — спрашивает завмаг.

— Мне бы счастья, для сына.

— Нету счастья, все вышло! — говорит завмаг, а сам прячет что-то под прилавок.

Так и вернулся отец Мышка домой ни с чем.

— Ох беда, — заплакала жена. — Нет для нашего сына счастья!

— Ничего, мать, — сказал отец Мышка. — Главное, что есть сын. Вырастет, сам добудет.

Когда счастья нет, долго тянется время. У отца Мишки — другое дело: не успел оглянуться — сын подрос. А отец Мышка маялся, маялся, и, когда сынок на ноги стал, старого Мышки уже и на свете не было.

— Ну, мать, — говорит сын Мышка. — Собирай меня, пойду в свет добывать счастье!

— А чего тебя собирать? В доме пусто, как стоишь, так и иди. — Не пропадешь, ты у меня не маленький!

Попрощался сын Мышка с домашними и пошел.

— Эй, Мышка, и я с тобой!

В берлоге переполох.

— Не пущу! — ревет Медведица. — Там сыро, холодно, ты простудишься…

Лег сын Мишка на спину, лапами сучит:

— А я хочу! Хочу!

Тут уж дело серьезное — как бы не заболел ребенок.

Стали Мишку в дорогу снаряжать. Уложили счастье — и его, и мамино, и все, какое было в берлоге. Еле взвалил на себя сын Мишка.

— Ты уж, Мышка, присматривай за ним, — просит Медведица. — Видишь, какой он у нас…

Пошли.

Ковыляет Мишка со своим счастьем, а Мышка бежит налегке. Дорога трудная, неровная, того и гляди лапку подвернешь. И ночевать под открытым небом… Мышке-то не привыкать, а Мишке обидно: у него все-таки счастье!

— Хорошее у тебя счастье, — говорит Мышка. — Ты бы его подстелил, все же не на сырой земле ночевать!

— Ну вот еще! — буркнул Мишка. — Легко тебе чужим распоряжаться!

Долго шли. Мышка — на что молодец! — и тот притомился. А тут еще овраг на пути — длинный, глубокий.

Жмется Мишка, не решается, видно, боится счастье потерять. А Мышке терять нечего: раз, два — и перебежал на ту сторону.

— Ну чего ты там?

Стыдно Мишке признаться, что он за свое счастье держится, он и говорит:

— Ты, Мышка, дальше иди, а мне чего-то не хочется. Я, наверно, домой пойду.

Потащился Мишка домой. Долго тащился. Сколько дорог, не знаешь, по какой идти, в какой лес сворачивать. Пошел не по той дороге, свернул не в тот лес и заблудился.

Сидит он в чужом лесу, а время идет. Вот уже и зима наступила. Надо бы берлогу вырыть, да как ее выроешь? Даже не знаешь, откуда начинать — сверху или снизу?

Падает снег, трещит мороз, а Мишка сидит, трясется над своим счастьем.

Трясся, трясся, потом перестал. Лежит, не дышит.

Вот тут он лежит, а вот тут — его счастье. Со стороны можно подумать, что Мишка умер от счастья, но на самом деле это не так. Не от счастья он умер — от холода.

А Мышка долго еще по свету ходил. Правда, счастья так и не нашел, но зато нашел кое-что другое… И стал сам отцом Мышкой, потому что у него родился сын, вот ведь какая радость!

Ну понятно, как каждый отец, пошел отец Мышка к завмагу за счастьем. Для себя бы не стал, но для сына — сами понимаете. И в очереди постоял, и просил, и вымаливал. Но опять, как и Мышка-дедушка, вернулся домой с пустыми руками.

— Ох беда, — плачет жена. — Нет для нашего сына счастья!

— Ничего, мать. Главное, что есть сын. Я прожил без счастья, и он проживет!

«Я прожил без счастья…» — сказал отец Мышка и улыбнулся счастливо.

ВЫБОР ПРОФЕССИИ

Было тихо.

Было темно.

В темноте — сквозь окно — светились желтые зрачки звезд.

В тишине — за окном — притаились какие-то шорохи.

Мышка сказала:

— Когда я вырасту большая, я обязательно стану кошкой…

МУСТАНГИ

Слух о мустангах обошел весь мир и дошел до Шакала, который, помимо всего, питался также и слухами.

Мустанг… Красивое, стройное животное. Одна голова, одно туловище, четыре ноги…

Шакал посмотрелся в лужу. Ну конечно, не может быть никакого сомнения!

— Кого ты там увидел? — полюбопытствовала Гиена.

— Мустанга, кого ж еще!

Гиена посмотрела на свое отражение.

— Четыре ноги, одно туловище, одна голова, — объяснил Шакал. — Красивое, стройное животное.

— Все правильно, — сказала Гиена. — Но почему ты смотришь в лужу? Разве ты не можешь просто смотреть на меня?

Вот это да! Значит, и она тоже…

— И ты тоже? — спросил Шакал.

— Почему тоже? А кто еще?

Два мустанга стояли над лужей и выясняли свою принадлежность к этому благородному племени.

— Мы очень быстро бегаем, — сообщил Шакал. — Иногда обгоняем курьерский поезд.

— А чем мы питаемся? — коснулась Гиена главного вопроса.

— Мы питаемся травкой, — сказал Шакал. — Ну и вообще… растительностью.

— Ах, как хочется растительности! — вздохнула Гиена.

И они стали щипать траву.

Трава была как трава — совершенно невкусная. Шакал мусолил ее и смотрел на Гиену. У Гиены была голова, четыре ноги и большое мясистое туловище.

— Не понимаю, что со мной, — сказал Шакал. — Когда я смотрю на тебя, у меня появляется аппетит, а когда смотрю на траву, он сразу куда-то пропадает.