Давид Бек - Мелик-Акопян Акоп Раффи

Имам разрешил поведать сон, добавив, что из безграничного океана мудрости он почерпнул всего лишь-несколько капель, но с помощью аллаха постарается удовлетворить его.

— Мне снилось, будто я нахожусь в райском саду, обсаженном вечнозелеными деревьями. Куда бы я ни глядел, саду не было видно конца. Деревья, цветы и люди там были вечно юными. Старости, смерти и всего того, что так уродует жизнь человека, там не существовало. Повсюду царило бессмертие. Мужчины сидели в густой тени пальм на сиденьях, украшенных драгоценными камнями, опираясь спиной на подушки из мха. Каждого мужчину окружало семьдесят прекрасных юных дев, закутанных в прозрачные, как облака, покрывала. У этих нежных созданий не было иных забот, кроме как услаждать мужчину, которому они принадлежали. Одни, прильнув к груди, расчесывали его длинные кудри и украшали их жемчугами, другие красили сурьмой глаза или чернили брови, третьи пели и играли на золотых лирах. С веток деревьев им вторили птицы. Ничего прекраснее этих птиц я не видел, их перья переливались всеми цветами радуги, а главное, они умели говорить и понимали язык людей. В этом саду говорила человеческим голосом любая тварь. Глядишь, подходит к тебе какая-нибудь косуля, учтиво кланяется и произносит: «Салям алейкум» — «Мир тебе». Разговаривали даже деревья, их речь была слаще ангельской. Не надо было протягивать руку, чтобы сорвать плод, стоило лишь захотеть, как пальма сама склоняла ветки и можно было сорвать плод. Хочешь апельсинов — пожалуйста, хочешь фиников — пожалуйста, хочешь ананасов — сколько душе угодно. Люди питались одними сочными фруктами, которым не было числа. Они пили молоко и мед, бьющие из чистых источников и миллионов ручейков, бегущих между кустов и впитавших в себя ароматы цветов. Все, что они ели и пили, растворялось в них, испарялось и, подобно благоуханным каплям розовой воды, незаметно улетучивалось из их тела. Непорочная чистота, вечное блаженство, безграничное веселье царили там. Люди постоянно вкушали неисчислимые блага, и это им не надоедало, ибо однообразия не существовало, каждый предмет ежесекундно видоизменялся, неся с собой новое очарование. Прекрасные девы сохраняли вечную девственность, как чудесные розы в саду, не вянущие и не меняющие окраски. Время не старило их, а с каждым днем обновляло и освежало. Девы служили мужчинам, и они могли иметь их, сколько вздумается. С ясного неба солнце осыпало их яркими лучами. Круглый год царила зеленая весна — пышную зелень вместо дождя окропляла ароматная роса. Люди в том саду не знали, что такое труд. Волшебная природа сама производила все нужное человеку. Со всех сторон его окружали мир и спокойствие. Люди благословляли и славили создателя, предоставившего им эти блага. Там не было места злобе, зависти и ненависти. Волк и овца паслись рядом. И зачем им ссориться? Всего вдоволь, всюду изобилие. Все, что ни пожелает божья тварь, — перед ее глазами.

Мелик Франгюл в юности попал в плен в Персию, жил в Исфагане и был знаком с персидской литературой. Не зная об этом, имам удивился, как красочно выражается армянин на персидском языке. Не утерпев, он перебил мелика:

— Завидую тебе, о счастливец, что ты удостоился увидеть рай Магомета, уготовленный им для ревнителей ислама! Это знак, которым пророк призывает тебя в свои объятия, чтобы приобщить к благам, которые ожидают только правоверных мусульман.

— Я не все рассказал, господин, — грустно произнес Франгюл. — Послушай, что было дальше. Пока я, зачарованный, глядел вокруг, ко мне подошел дух и сказал: «Здесь не место нечистым, о человек, здесь живут только святые, удались отсюда». Я чуть помедлил, и тогда, схватив меня за бороду, он подкинул меня в воздухе, точно шлепанец. Размах его оказался так силен, что я долго летел, оставив внизу поля, моря, равнины л горы. Наконец, я упал в пустыне, покрытой колючками и терновником. Ничего не может быть печальнее безжизненной пустыни. Всюду, куда хватал глаз, были одни пески. Только вороны стаями кружили над песками. Их карканье как проклятие возвещало о чем-то страшном. Сердце разрывалось при виде этого, хотелось уйти. Но куда? Пустыне не было конца и края. Меня охватил ужас. Был полдень, с неба струился огонь. Земля была раскалена, как металл. Все пространство словно веками не видело воды и задыхалось от жажды. И тут я заприметил вдали каких-то худых, изможденных людей. Казалось, ни кровинки нет в этих жалких созданиях. Босые, в лохмотьях, бродили они среди колючек. Будто само нищенство во плоти, со всеми его страданиями. Тяжелый труд совершенно оскотинил их, не оставив ничего человеческого. Они были обречены вместо кирки и лопаты ногтями рыть землю и поливать своими слезами. Небо не давало дождя, из земли не били родники. Земля отвергала, душила посеянное ими. Тем не менее, несчастные были осуждены трудиться, без конца трудиться, не видя плодов своего труда. Они выковыривали из земли коренья и утоляли голод. Дети, лежавшие тут и там на земле, вызывали крайнюю жалость. Их лица были бескровны. Еще печальнее выглядели женщины. Эти рабыни не имели ни минуты покоя. Они так огрубели и одичали, что потеряли все признаки женственности. Молодых девушек нельзя было отличить от старух, такие все были измученные и увядшие. Вместо одежд на них были звериные шкуры. Кто-то невидимый как бы преследовал и угнетал эти жалкие создания. Но как ужаснулся я, когда среди этих отверженных увидал свою жену и детей. «Что вы здесь делаете?» — спросил я. «Нас привели сюда…» — ответили они со слезами на глазах и бросились в мои объятия. Я не успел ни о чем расспросить их. Неожиданно появился какой-то человек с диким лицом и ударами плети погнал их в пустыню, приговаривая: «Работайте, проклятые…» Мне хотелось накинуться на него и растерзать, но в это мгновение я почувствовал, что на мою спину опускается плеть, человек этот кричит: «Да и ты тоже!..», и показывает рукой на пустыню. Я пробудился, но все еще ощущал удар плетью и слышал его угрозы…

Мелик кончил. В шатре несколько минут царило молчание, его прервал имам, пророчески возвестив:

— Пустыня — это обиталище, куда поведут гяуров после их смерти. Это еще преддверие в джаанам — геенну огненную. А пройдя еще дальше, ты бы увидел «чертов мост» над огненной рекой, которая впадает в ад, образуя там просторное море. В огненных волнах ты мог увидеть своих близких и родных, которые, отринув священную веру пророка, впали в заблуждение и заслужили гнев аллаха и вечные муки. Но богу не угодно было оставить тебя на пути заблудших, этим сном он призывает на путь истинный, ведущий прямо в рай, обитель блаженных, который ты видел в начале твоего сна.

— Я всего лишь грешный человек… — горестно ответил мелик Франгюл, — всегда чувствую, как я грешен…

— По нашим законам, — серьезно сказал имам, — если гяур переходит в мусульманскую веру, ему и его детям в семи поколениях отпускаются грехи. Эти люди займут наиболее почетное место в магометовом раю.

По лицу мелика пробежала тень радости, он подошел к имаму, схватил полу его белоснежной одежды, поцеловал и сказал:

— От тебя зависит мое спасение, господин, не допусти, чтобы я погиб.

— Спасти тебя совсем нетрудно, — ответил имам, сразу повеселев, — пока вполне достаточно, чтобы ты прочел слова завета и принял ислам, а завтра мы совершим обряд обрезания.

— Я готов.

Имам стал громко произносить слова завета и мелик Франгюл как ученик слово в слово повторял их. Окончив, имам обнял его и поцеловал со словами:

— Теперь ты самый близкий человек и брат мой, и можешь садиться рядом со мной на сиденье.

Нечестивый гяур, произнеся несколько арабских слов, стал чистым, непорочным мусульманином. Теперь имам не только давал ему приложиться к своему чубуку, но и удержал у себя, они вместе отужинали, и Франгюл остался ночевать в шатре имама, лег в «чистую» постель, к которой не прикасалась рука гяура.

Все это время дервиш хранил молчание и смотрел на Франгюла с легким презрением, не веря в его искренность… Он знал мелика, видел его в далеком персидском городке, ему известны были его тайны…