От самого темного сердца - Виктория Селман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, есть особый повод.
– Его ты пьешь с ней?
– Нет никакой «ее». Господь немилосердный!..
Мама вздрогнула. Мэтти отлично знал, что она не терпела богохульства.
Так продолжалось долго. Стены смыкались. Что творилось с мамой? Где была прекрасная женщина, которая устраивала завтраки в постели и выискивала на берегу красивые стеклышки? Которая засиживалась допоздна и до дыр заслушивала пластинку про сержанта Пеппера? Почему, всегда легкая на подъем и заводная, рядом с весельчаком Мэтти она растеряла всю свою жизнерадостность?
Я видела, что он тоже пресытился, это сквозило в его поведении. Он сутулился и двигался медленно, как лунатик. Бледное и опухшее лицо с темными кругами под глазами. А ведь он всегда говорил, что много спит…
– Какие у тебя проблемы? Почему ты ему не веришь? – Мне нужны были ответы.
Они снова повздорили. Мама сидела за столом на кухне, поглаживая бокал шардоне. Она не привыкла к алкоголю и разбавляла вино сладким апельсиновым соком.
Мама провела пальцами вверх и вниз по ножке бокала.
– Боюсь, ты не поймешь.
– Зато я понимаю, что так ты его оттолкнешь, как оттолкнула папу.
Она напряглась, лицо окаменело.
– Иди в свою комнату, Софи.
– Господи…
– Я сказала, идти в комнату. И не смей поминать Господа всуе.
Меня охватила ярость:
– Может, ты его больше не любишь, но я люблю. Такого отца у меня никогда не было.
– Он тебе не отец. И мне не муж.
– Неудивительно.
Она покраснела:
– В комнату. Сейчас же! Я не буду повторять.
Вернувшись, Мэтти заполнил зияющую пустоту. Но пропасть между мной и мамой только ширилась.
Глава 20
Пришла весна, а они все еще ссорились. Угроза войны нарастала, как в прямом, так и в переносном смысле. В моих воспоминаниях эти два конфликта соединяются в один. Мама нападала на Мэтти. Маргарет Тэтчер готовилась атаковать Аргентину.
А в Северном Лондоне нескольких женщин ожидала скорая смерть.
На занятиях я не могла сосредоточиться, поздно сдавала домашнее задание и в наказание частенько оставалась после уроков.
Однажды миссис Коутс попросила меня задержаться «на пару слов».
– Тебя что-то тревожит? – добродушно поинтересовалась она.
– Нет.
Я давно выросла из возраста, когда говоришь учителю чистую правду.
– Точно? – Она подняла подбородок, за стеклами очков блеснули проницательные темные глаза. – Ты же хорошая девочка, Софи. Однако отметки ухудшаются. Столько четверок…
Я заверила ее, что все хорошо и я постараюсь заниматься лучше, однако заерзала под ее взглядом.
– В этом возрасте бывает сложно. Не такая я старая, чтобы не помнить, каково это – быть одиннадцатилетней.
Удивительно. Нам она казалась древней, как и все взрослые. Кроме Мэтти, эдакого Питера Пэна. Как он умел веселиться, дурачиться… Мама этого терпеть не могла. Особенно когда мы играли в «тюрьму». Особенно когда мы играли без нее.
– Хватит. Наведи у себя порядок, Софи. Устроила свинарник.
– Это моя комната.
– В моем доме.
– В квартире, к тому же съемной.
Следующим доставалось Мэтти. Я почти засыпала, когда меня будили их споры на повышенных тонах.
– Это янтарь; я подумал, он очень идет к цвету твоих глаз.
– Без коробки?
– Так продавался.
Тишина звенит громче слов.
– Это ее, да?
– Что?
– Думаешь, я позабыла о сережке?
– Господи Иисусе, Эми! Я же сказал…
– Я слышала. Но и я тебе кое-что говорила.
– Просто хотел сделать тебе приятное. Не нужно ожерелье – не бери.
– Миссис Коэн замечала, как ты возвращаешься домой поздно ночью…
Миссис Коэн, соседка Мэтти, любительница подглядывать из-за занавески. Мы столкнулись с ней, когда хотели сделать ему сюрприз по возвращении из Ирландии. С тех пор мама называла ее «Суп-с-мацой»: сильный еврейский акцент запомнился нам ярче, чем фаршированная рыба, которой она нас потчевала. «По рецепту моей венгерской бабули».
– У миссис Коэн прогрессирует Альцгеймер. Ей всякое мерещится.
– Тебе что, мало нас? В этом дело? Почему ты ведешь себя так… – Мама подбирала слова, но не нашлась, как закончить предложение.
Мэтти помедлил с ответом.
Я на цыпочках прокралась к двери, чтобы сквозь щелочку посмотреть на происходящее в гостиной.
– Я никогда тебе не рассказывал…
Голос бесцветный, сам на себя не похож. Мама опустила плечи. Через просвет двери я видела, как она положила ладонь ему на руку и придвинулась.
– Не рассказывал о чем?
Опять тишина, которую не смеешь нарушить.
– Мой отец мне не родной.
– О чем ты?
– Мама переспала с каким-то левым мужиком. Даже фамилии его не знала.
Мэтти не был из праведников, как мои мама и бабушка, но в его голосе слышалось отвращение. Мрачная бездна стыда.
– Все эти годы я называл ее мужа папой. А он мне не отец.
– Он тебя вырастил. Любовь к тебе делает его твоим отцом. Это важнее, чем кровное родство.
– Может быть, – Мэтти горько усмехнулся. – Но кем это делает мою мать?
Глава 21
«Кем это делает нас?»
Я на Парламент-Хилл, разговариваю с мамой, пока Бастер роется в опавших листьях. Когда я была ребенком, мне казалось, что с листвой деревья сбрасывают свою душу, чтобы возродиться весной. Раньше в Ньютоне я читала Библию, ходила в воскресную школу и молилась перед едой. Думаю, это вполне объясняет причудливость моих фантазий.
– Только посмотри, как они покачивают костлявыми руками, – говорила мама, когда мы гуляли по зимнему лесу.
От этого голые деревья еще больше казались мне страшными мертвецами. Как та ветка, что стучала ночью в окно моей комнаты. Я накрывалась с головой и представляла, что кто-то просит меня: «Впусти…»
Так было до появления Мэтти. С ним я перестала бояться темноты. Когда он говорил, что защитит меня, я верила.
– Видно, как ей нужен отец, – сказала бабушка маме. – Пора бы твоему ухажеру сделать предложение, Амелия-Роуз, чтобы ты не была бесчестной женщиной.
– Я и так порядочная, мама.
– Вот поэтому ты и не замужем. Дерзость тебя не красит.
Общество дьявольски озабочено внешними приличиями. Будь по-другому, Мэтти пришлось бы сложнее.
– Кем это делает нас? – повторяет вопрос мама.
– Дурами, вот кем, – отвечаю я.
Сами позволили ему завладеть нашими умами. Сами себя обманывали и не хотели замечать происходящего прямо у нас под носом.
– Если он действительно все это совершил…
Как обычно, вместе с «если» на мои плечи ложится тяжкий груз. «Если» – самое нагруженное смыслами слово.
Что, если Мэтти невиновен?
Что, если посадили не того?
Что, если я сделала величайшую ошибку в жизни?
Если… если… если…
– Ты знаешь, что они винят нас? Семьи, – мама говорит с такой покорностью и болью, без которых я ее уже
