Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ - Эльмира Нетесова

— Понятно. И все же скажите, вот вы разрабатываете свою тему, и что ж, на тех самых доказательствах вы хотите объявить, что нефть в тайге можно искать по биологическим признакам? — спросил Ашот.

— Это мечта всей моей жизни. Искать не только нефть, а и другие полезные ископаемые с помощью природы.

— Но зачем? Зачем велосипед? Люди изобрели точнейшие приборы, чувствительную аппаратуру. А все для чего? Да чтобы быстрее и эффективнее подчинить природу.

— «Подчинить», «завоевать» — это проще. Этому мы хорошо научились. А беречь ее для себя и потомков — когда научимся?

Вот вам нужны недра. А пока вы до них доберетесь, на поверхности так наследите, что потом десятки лет эта самая природа должна себя восстанавливать. А вы идете дальше. И там творите то же самое. Вы не щадите тайги ради своей цели. А цель не оправдает средств, если действовать вслепую, ломая и круша все на пути к ней. И это уже не цель, а — самоцель. Для вас основное — дебет скважины. А ущерб от своих исследований и поисков не пытались подсчитывать. Вы говорите о приборах и аппаратах. Но, даже имея их, вы очень часто ошибаетесь. Вот потому я и разработал метод, который, надеюсь, поможет уменьшить вероятность ошибок, столь пагубных, — сказал Подорожник.

— А вы сами-то хоть немного верите в практический результат поиска, который предлагаете? Или для вас важно просто проявить себя, защитить диссертацию, получить кафедру, лабораторию? Короче, не стоит ли за всем этим обычное человеческое тщеславие?

— Ценю вашу таежную прямоту в постановке вопроса, — рассмеялся Подорожник. — Мне, уважаемый, не нужно утверждаться как теоретику. Докторская диссертация на тему моих исследований давно защищена. Имел я и лабораторию. Но лаборатория — это пройденный этап. Не скажу, что я этакий подвижник науки, лишенный тщеславия. Да, мне мало быть автором гипотезы. Я хочу быть автором научного открытия, подтвержденного практикой. Ибо практически оно принесет общую пользу. Если это тщеславие, тогда я подвержен ему. Но считаю, что лучше здесь, в тайге, на месте событий быть тщеславным, чем не быть им или быть, не важно, просиживая штаны на симпозиумах, где обсуждаются твои доклады, но где, увы, нет ни одного геолога-поисковика. Вот вы спрашивали, все ли в нашем институте разделяют мои взгляды. Как теоретика меня поддерживают многие. Абсолютно все — не могут. Так не бывает. Но стоило мне поднять вопрос о практических аспектах применения моих рекомендаций, как начались разговоры о преждевременности, о поспешности таких намерений. Мне удалось все же заинтересовать некоторые министерства. Сейчас идут согласования. Но я решил дождаться результатов здесь. Я слишком стар и испорчен, как считают некоторые мои коллеги, тайгой, чтобы сидеть сложа руки в городе. Моя лаборатория — вся тайга сахалинская. А вы ставите своего рода опыт. Не найдете нефть — скажете, что просто не повезло. А вот тут-то я вам и объясню, почему вы ее не нашли. Тогда, возможно, прежде чем вы на другом участке крушить тайгу начнете, сначала со мною посоветуетесь. Сопоставите мои предложения с данными ваших приборов. И если совпадут прогнозы ваши с моими, начнете бурить с большей уверенностью в успехе. Если будет от того прок, и вам хорошо — нефть найдете, и тайге урона не будет. Годика два такого сотрудничества — и вы, геологи, сами запросите, уверен, ученых-биологов, ботаников, экологов к себе на помощь. Вас ведь не ругать, вам помогать нужно. А природа всем сторицей воздаст за уважительное к ней отношение. Нам лишь беречь ее надо. И уж такой я тщеславный ученый, что надеюсь в меру сил и познаний своих скромных ускорить этот неизбежный, считаю, процесс. Когда в итоге и вы — сегодняшние разрушители тайги, и лесники, ее сторожа, и мы, ученые, объединимся по-настоящему. Вот тогда вы, Ашот Суренович, прежде чем в тайгу геолога хоть на шаг пустить, сначала заставите его курс экологии пройти, — улыбнулся Подорожник.

— За бестактный мой вопрос — простите. Я кое-что понял, хоть и не разделяю ваших надежд. — Ашот подкинул сухие ветки в костер. — И все же не пытались ли вы на деле убедить именно рядовых геологов-поисковиков в своей правоте?

— Не только пытался, а и доказывал, — привстал Подорожник, потянувшись за чайником. Да так и забыл о нем. — Год назад бурили именно ваши ребята соседнюю площадь. Я им говорил, что, кроме каверн, они ничего в недрах не найдут. Ну а геолог базы, как вот и вы, Ашот Суренович, недавно, стал покрикивать на меня. Зачем, мол, людям руки отбиваешь от работы? Каркаешь, дескать,

прежде времени. Я ему и говорю: обследуй местность, пока не поздно. Чем на меня орать, делом займись. А то когда начнут каверны глотать твой глинораствор, поздно будет. Простои на буровой начнутся. Так и случилось. Каверны «съели» весь раствор. Из Охи его не скоро подвезешь, далеко. Стали срочно местность вокруг осматривать. Пришли и к моему шалашу, вот такому же, как этот, за советом. Я им и подсказал. Овраг. Весь в рябиновых зарослях. И верно. Там даже не обычная, а монтмо-рилонитовая глина оказалась. Настоящий клад! Да сколько! На много буровых хватило бы. Да только ни к чему. Одну скважину просверлили — пустой оказалась. Вторую уже не стали. Растеряли интерес. Но не только глину я…

— А как вы узнали о глине? — перебил Ашот.

— По рябине. Она любит глину. Это я давно знал.

— Ну а кроме глины? — спросил Ашот.

— Серный источник на счету имею. Нынче там промышленная добыча. Вам это место теперь известно. Ну и уголь. Вот и все, пожалуй.

— Ладно, Ашот! Будет тебе человека выпытывать. Он же не с отрядом, а сам нашел. Хотя и не геолог. И не ему надо искать, а вам, но по его подсказке. Так я понимаю. А Яша хоть и ученый, а в тайге живет сейчас, не в городе, как ты, И не тебе от его советов нос воротить, — встрял дед Василий. — Ты по тайге больше на вездеходе норовишь. А Яша… Вот послушай-ка. Давно это было. До войны, когда подрядился я проводником к Яшке. Весь север Сахалина мы с ним облазили. Где только не были! Все ценные породы леса он в тетрадку записывал. Каждого соболя знал Яшка, каждого горностая. С утра до ночи покоя мы не знали. Где сам сатана не шлялся, туда нас заносило. Тоже и я, бывало, злился на него. Случалось, найдет какую козявку иль паука, уставится на него, целый час разглядывает. Каждую ножку, лапку под лупой. А берлогу увидит — и лезет к ней напролом, покуда я его не поймаю за шиворот. Сутками потом за ней следил. Замерял следы, записывал все. Бывало, и по беличьим дуплам мы с ним шарили. Бельчат считали. Время шло, а работы у нас не убавлялось. Ну и надоело однажды мне. Ну сколько можно по тайге блукать? Комарье своей кровью поить? Жить на ягодах и грибах? Решил я уйти от Яшки. В тот день он меня пораньше отпустил, в палатку, а сам хотел болото посмотреть хорошенько. Я тем временем костер разжег. Кулеш сварил. Сижу эдак спокойненько, Яшку дожидаюсь. Ну, думаю, объявлю ему нынче, что кидаю его. Ухожу от этой жизни, не похожей на человечью. С час сижу. Жрать до тошноты охота. Но в одиночку мы не ели. Закона такого не было промеж нас. Но Яшки все нет. А живот, как голодная рысь, орет. Ну что тут делать будешь? Пересилил я себя кой-как, подтянул живот ремнем и пошел на болото искать Яшку. А в тайге уже темновато сделалось. Ну, иду.

— Ладно, Вася, дальше не стоит, — попросил Подорожник.

— Нет. Я ж не для тебя. Это ему сгодится, Ашоту. — Дед пожевал морщинистыми губами, улыбнулся и продолжил: — И только стал я, было, с тайги выходить, слышу, кто-то с-под земли воет. Я остановился. Соображаю. Кто б это мог быть? И как его под землю угораздило? Знаю, медведи в берлогу покуда не полегли. Рано. Но кто ж путевый мог? Ну и, крадучись, натопорив уши, на вой тот иду понемногу. Вдруг — что такое? Комок перед ногами увидел, когда споткнулся об него. Глянул — мертвая рысь. Уже захолодела. Откинул я ее сапогом. А сам заматерился. И — к вою. Глядь, а под деревом берлога. И вой оттуда слышен. Я, было, бежать навострился. А ну как та рысь медведя поранила до того, как он ее укокошил? Учует меня — враз порвет. Но как, думаю, он в такую рань в берлоге оказался? Ну и смекнул: а вдруг Яшка в ней? Подполз потихоньку. Заглянул внутрь. Вижу — белое что-то в углу топорщится. Увидало меня — выть перестало. Ну и я насмелел. Окликнул. Яшка это был. Он как кинулся к тому углу, где я! Помоги, говорит, выбраться. Ну, я его на ремне вытянул. Только как вытащил, так и обомлел. Яшка почти голышом был. Все на нем порвано. И весь в крови. Полез он на дерево к белке, а попал к рыси. Вот она его и раздела. Но не на дереве. Когда сиганула — упали оба. В берлогу, что под деревом оказалась. Ну, у Яшки ничего при себе не было. Знал только, что нельзя отпустить рысь. Выскочит из берлоги и сверху снова на голову сиганет! Вот и ловил момент, как ее за горло прихватить. Но эта стерва тоже хороша оказалась. Покуда Яшка ее приловил, она всего его подрала. И одежду, и шкуру. Вот и выл мужик. От боли да со срама. Смены-то у нас не было. А как в город вертаться? Из лопухов штаны не сделаешь. И рубаху. Да и меня уже не ждал. Нутром почуял, что я надумал. А с берлоги самому выбраться — сил нет. Так-то вот ему его работа давалась. А рысь ту он камнем убил. Какой по случайности в берлоге оказался. И выкинул ее из берлоги той силой, что от страха появилась. Утром мы пришли глянуть, а Яшка обалдел от радости. Оказалось, не камень это был. А руда. В темноте не увидел. Вон где медведь берлогу выкопал. А Яшка и не хотел, да нашел. Отвезли мы тот камень в Оху. А потом… Теперь это место охраняется. До поры не разрабатывают. Яшка про беду свою вспоминать не хочет. А я… Да что там! После того еще работал с ним, покуда сам меня не отпустил. Он ничего специально не искал. Тайга ему и впрямь сама на все указывала. Без приборов раскрывалась. Он приглядывался к ней. И работал. Всяко приходилось, но от тайги не ушел. А нынче уж куда ему идти! В ней все его. И сам-то он ее. В городе, не хуже меня — всего чурается. Одна у меня с ним разница. Я в тайгу со своими знаньями ходил, а он — еще и с наукой.