Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ - Эльмира Нетесова

— А если скважина ничего не даст? Тогда как? Я согласен буду под фонтан в случае своей ошибки. Ну а вы? — глянул на Ашота Яков.

— Ваше условие! Говорите!

— Эй! Ашот, осторожно! Яшка — он язва! Посадит тебя голой жопой на муравейник и велит с часок просидеть. Потом греха не оберешься. Сраму будет на всю тайгу, — встрял старик Василий.

— Нет. Зачем же так? Я не варвар. Если доказать не сумел — муравьев тревожить не стану. Но за неверие в науку биологию и насмешку над собой сумею рассчитаться. Сам. По-мужски. Без надрыва! Извольте не сомневаться, — сверкнул очками Подорожник.

— И все же, какое наказание меня ждет в случае неудачи? — спросил Ашот.

— Обязанность впредь прежде, чем начинать изыскания, советоваться с наукой, которую я представляю, — пошутил, а может быть, не пошутил Подорожник и продолжил: — Со своей стороны обещаю быть в день испытаний на буровой площадке от самого начала работ и до конца.

— Но на чем теперь держится ваша уверенность? — удивился Ашот.

— Причин достаточно. Вы думаете, что разбили мои доводы? Нет, вы только подтвердили их правильность.

— Ничего не понимаю, — изумился геолог.

— А что и понимать? Вы говорите, что с медведями знакомы накоротке. Дескать, они к вам в гости жалуют, а вы к ним. Даже надоели вам таежные хулиганы. В шапках — горностаи выводятся, медведи — так те чуть ли не прописались на буровой площадке. Так, да?! Чушь это все, голубчик вы мой, Ашот Суренович. Я ведь говорил не о прирученном звере, а о диком. Настоящем хозяине тайги! А не о старике, который ходит теперь вслед за вами в надежде получить хлеба или печеной картошки. Умирать-то и ему неохота. Вот и пристрастился он к легким харчам. Они хоть и не пахнут кровью, но жить дают. Медведю, кроме силы и молодости, терять нечего. А коль их нет, какая разница, как оставшиеся дни скоротать? Вот кто вас навещает. Они и продукты воруют. Таежному медведю ваш рацион не по вкусу. Он сам себя прокормит, в любую погоду. Ну а еще вас навещают убогие звери. Это те, кто в таежном пожаре зрения лишился либо в половодье изувечился, в драке. Вот они еще могут клянчить подкормку. А главное — это те, которых вы малышами у матух отняли. Убитых вами же. Малыши зла не помнят. Смерть медведицы не связали воедино с вашим появлением. Больше кормежку помнят из ваших рук. Еда легко им давалась. Вот и привыкли. Поначалу с вашей едой, а потом и с вами стерпелись. Так и появлялись на ваших бурплощадках медведи. Но знайте, прирученный либо старый, польстившийся на объедки, это уже не зверь. Вернее, не тот зверь, о котором я говорю. Естественно, что с появлением человека в тайге все живое обращает на него внимание. Рысь — спешит на запах крови. Медведь — тоже, если голоден. Иные зверьки — на запах отбросов. И в этом ничего удивительного нет. В тайге некоторые звери живут один за счет другого. Почему бы — не за счет человека? Так что вы исказили смысл моих слов, наивно полагая, что нарушение вами правил полемики пройдет мимо моего внимания. Я знаю то, о чем вы рассказали. Но мне и больше известно. А именно, что геологи, выбрасывая в тайге остатки еды, тут же ставят капканы или ловушки, петли, делают ледянки. И ловят пушняк голыми руками. Иного соболя на воротник жене пустят, а больного горностая и пощадят до времени. Потом детям в Оху вместо игрушки отвезут. Пусть тешатся. А вы мне — о своем понимании природной гармонии. Дескать, ни человеком, ни нефтью зверь не брезгует. Что ж, когда других шансов выжить нет, то и с таким соседством иные звери вынуждены смириться…

— С этим я согласен, но вы же и сами не отрицаете, что жизнь медведю милей, чем мелкие неприятности — типа запаха. Любой зверь их переживет без ущерба. И при чем тут нефть, от которой якобы медведь без оглядки готов бежать. Да ваш таежный гурман за банку меда готов забыть все запахи-помехи. И дело не в том, как и какими попадают к нам медведи. Важно, что, приходя к нам, они уже никогда не возвращаются в тайгу. Никогда! — перебил Ашот. — Следовательно, барометр поведения зверя — лакомства, а не запахи-помехи.

— Нечему особо радоваться. Ну, ушел зверь из тайги, из естественных условий, значит, что-то утерял. Во многом с таким зверем чистого опыта не поставишь. Он уже не принадлежит тайге. Он — изгой. И это — наглядно. У прирученного пушняка, как вам известно, мех становится слабее. Ость постепенно выпадает, а мех теряет блеск, пышность, становится грязным. Я уж не говорю об утерянных природных качествах зверьков. Таких, как притупившиеся инстинкты, в том числе и самосохранения, размножения и прочее, и прочее. И это, заметьте, взамен утраченной или отнятой свободы. К тому же не подменяйте предмет полемики. Наша тема несколько иная. И именно — влияет ли залегание нефти в земных недрах на поведение животного мира тайги и на состояние ее флоры, так, кажется? Вы говорите, что нефть и медведь — суть порождения одной матери-природы. И не могут взаимно исключать друг друга. Ерунда! Запах нефти не только раздражает, но и пугает все живое в тайге. И оно бежит от этого запаха на другие участки. На Сахалине с помощью лесников зарегистрировано множество пустующих участков, где не удалось обнаружить практически ни одного зверя. И это на трех сотнях гектаров! Цифра немалая! Я не утверждаю, что именно запах нефти прогнал зверушек с места, может, и другой запах помешал. Но именно запах! Это очевидно. Ведь по рельефу, климату и прочим условиям участки почти ничем не отличаются от соседних. Даже почвы одни и те же. Тот же стланик растет. А вот определенный участок — мертвый. И вы, отвергая мое объяснение этому, своего предложить не можете. И уж лучше спорная гипотеза, чем всякое отсутствие таковой. А коль так — извольте не громыхать невежеством, а выслушать мое объяснение гигантизма на эксплуатационных площадях. Они у вас, вероятно, были оздоровлены до этого. То есть сначала бурили у подножья сопки. Нашли. Начали откачку. Поставили несколько скважин. Они стали обкачивать сопку со всех сторон. А на самой сопке, наконец-то получив очистившееся от нефтяных примесей питание, деревья и трава сразу в рост пошли. Они за год наверстывают порою очень многое. И явление гигантизма чаще всего наблюдаем там, где были устранены какие-либо причины вымирания растительности. Кстати, даже частичная откачка загазированной нефти из пластов тут же сказывается на росте деревьев и травы. Тайга на глазах оживает, особо в местах, прилегающих к откачке, к промыслам. А сама по себе тайга от близости нефти не цветет. Не с чего ей цвести и радоваться.

— Послушайте, я так и не понял, а что, в вашем институте все придерживаются такого мнения о тайге и нефти, как вы? — спросил Ашот.

— К сожалению, это не так. Если бы мое мнение было единым для всего института, не пришлось бы мне мотаться здесь в одиночку. Доказывать на склоне лет свою правоту.

— Понятно. Значит, в спорах вы человек закаленный. Не так ли? — спросил Ашот.

— В строго научных — да. А в такого рода, как сейчас, только приобретаю опыт.

— Но с лесником вам спорить ни к чему. Почему же все-таки живете в шалаше, а не у Акимыча? Извините, я уже спрашивал об этом, но вы почему-то не ответили. Конечно, если это с моей стороны нескромность…

— Акимыч — хороший человек. Но я не могу воспользоваться его гостеприимством. Времени у меня не слишком много, и все же я должен буду сам все познать. До всего дойти. И не пользоваться опытом лесника, не подпадать под влияние его, скажем прямо, ненаучных наблюдений. Кстати, не во всем наши мнения и совпадают. Но трудно удержаться от соблазна и не воспользоваться готовым, — вздохнул Подорожник.

— Тогда, может, к геологам пойдете? Будете в будке жить, в тепле, в сыте. Работайте на здоровье. Никто вам не помешает. Народ у нас хоть и грубоватый, но всему предел знает. Уважает трудолюбие в других.

— Позвольте, но как я смогу перенести моральную зависимость от тех, кто отвергает мою помощь биолога! Вы отвергаете мою гипотезу, даже не удосужившись попытаться проверить ее на практике. На мои доводы отвечаете бранью. Нет. Обойдусь.

— Пора забыть об эмоциях. Вам не двадцать лет. Надо об удобствах и здоровье хоть раз в месяц вспоминать. Да, я был резковат. Извините. Но при чем тут мои ребята? Они в будку лишь ночью возвращаются. Не часто видеться будете, — предложил Ашот.

— Благодарствую, Ашот Суренович, только пока нас разделяет отношение к тайге — это невозможно. Для меня, конечно.

— Дело ваше, — отхлебнул Ашот остывающий чай. И спросил: — Давно ли вы в сахалинской тайге работаете?

— Давно. И проводником у меня был Василий. Да-да. В молодости. Ну а когда я освоился в тайге, огляделся, он и ушел к вам. Так что и тайга, и проводник у нас с вами одни и те же. А школы — разные. И дело. Василий тайгу знает и был мне очень полезен. С тех пор мы редко виделись с ним. Но и теперь, сколько уж лет прошло, случается, недостает мне его…