Железная маска - Эдмон Ладусет

— Отпустите женщину, — приказал Лувуа, как только за ними закрылась дверь, — и пусть она придет в себя.

Пока Безмо протирал вески и лоб девушки мокрым платком, Лувуа приблизился к человеку, распятому на «кобыле», и, скрестив руки на груди, окинул его долгим изучающим взглядом.

— Это вы, маркиз? — сказал несчастный, увидев одного из своих мучителей. — Мне странно, что даже в память о доброй дружбе между нашими семьями вы не уступили кому-нибудь другому удовольствие присутствовать при моих пытках.

— Я выполняю свой долг, — сухо возразил Лувуа.

Между тем к Сюзанне вернулось сознание, и ее взору предстали висящие на стенах страшные предметы. Она закрыла лицо руками, вздрагивая от беззвучных рыданий.

— Вы согласны взять в мужья господина де Сен-Мара? — спросил ее Лувуа.

До слуха девушки долетел сардонический смешок; открыв глаза, она увидела перед собой цинично осклабившуюся физиономию человека, который должен был стать ее супругом. Ненависть и отвращение заслонили в ней все остальное; страх перед пытками и ужас смерти исчезли: само присутствие этого негодяя, олицетворявшего постоянную угрозу, доставляло ей больше мучений, чем могли доставить все орудия пыток.

Лувуа вновь повторил свой вопрос.

— Нет! Нет! Никогда! — вскричала бедная девушка.

Палач пожал плечами, схватил сопротивляющуюся Сюзанну за руку и, в полном смысле слова подтащив ее к «кобыле», поставил лицом к лицу с лежащим на ней человеком.

— Смотри! — коротко бросил Лувуа.

Мадемуазель де Бреванн издала душераздирающий крик ужаса и отчаяния. Словно в припадке безумия, она, вцепившись себе в волосы, отступила назад, затем, смертельно побледнев, бросилась к «кобыле» и принялась покрывать горячими поцелуями лицо несчастного, приговаривая:

— Отец! Отец мой!

Да, это был граф де Бреванн. Людовик XIV приказал бросить его в Бастилию за неумение хранить государственную тайну, даже не подумав о тех жертвах и лишениях, которых она ему стоила все эти долгие годы.

Маркиз де Лувуа, человек хитрый и жестокий, сразу понял, как легче всего заставить Сюзанну стать женой ненавистного ей Сен-Мара.

— Мадемуазель, — сказал он, грубо отрывая ее от отца, — вы и теперь станете упорствовать?

Сюзанна подняла на него удивленные глаза, словно не понимая вопроса. Граф де Бреванн, догадавшийся о сути отвратительной интриги, ответил за нее:

— Я всю свою жизнь отдал служению королю и готов встретить смерть от руки палача… Но по какому праву вы мучаете эту ни в чем не повинную девочку, обрекая ее на пытку, стократно более тяжкую, нежели та, что ожидает меня? Убейте меня, но не заставляйте страдать мою дочь!

— Хорошо же! — холодно ответил Лувуа. Героизм старика не произвел на него никакого впечатления.

Повернувшись к двум своим молчаливым подручным, продолжавшим поддерживать огонь в жаровнях, он приказал:

— Клещи!

Палач приблизился с раскаленными докрасна клещами и сомкнул их на теле старика. Железо зашипело, в воздухе удушливо запахло горелым мясом, но граф даже почти не вздрогнул. Глаза его были прикованы к лицу дочери, а на губах застыла грустная улыбка. Подошел второй палач, но, прежде чем он успел прикоснуться к старику, Сюзанна бросилась вперед и с неожиданной силой отшвырнула его в сторону. Затем, упав на колени перед маркизом де Лувуа, она воскликнула:

— Я согласна… согласна на все! Но поклянитесь мне, что моего отца больше не станут пытать!

— Клянусь вам в этом, мадемуазель, — ответил Лувуа.

— Я прошу вас еще об одной милости… позвольте мне провести остаток дня… моего последнего дня рядом с отцом.

— В этом нет надобности, мадемуазель. Вашего отца сегодня же перевезут в городок, губернатором которого является господин де Сен-Map. Вы также отправитесь туда… сразу же после свадьбы. Будем начинать, мадемуазель?

Сюзанна снова бросилась к отцу, обняла его и, перемежая слова всхлипами и поцелуями, проговорила:

— Мужайся, отец. Мы скоро увидимся, нас не разлучат, и, значит, мы будем не так страдать…

Часом позже господин де Сен-Map надел на палец мадемуазель де Бреванн кольцо, символизирующее ее союз с этим ничтожеством.

Глава XII

ПРОДЕЛКИ МИСТУФЛЭ

Не теряя энтузиазма и веры в будущее, Фариболь, Мистуфлэ и Ивонна поселились в маленькой хижине неподалеку от замка Пиньероль. Переодевшись нищими, они не спускали глаз с неприступной крепости, в которой томился дорогой им заключенный, неустанно пытаясь найти какой-нибудь способ проникнуть туда.

Каждый день все трое собирались вместе и обсуждали свои наблюдения и соображения.

— Что сегодня нового? — спросила Ивонна.

— Вот уже четыре дня мы слоняемся по окрестностям, переодевшись бездельниками, а узнать удалось немногое… — ответил Мистуфлэ. — Тюремным капелланом у них монах из соседнего монастыря. Каждую субботу вечером за ним приходит солдат и отводит его в крепость, где он исповедует заключенных, ночует, а утром служит мессу.

— И это все?

— Все.

Фариболь пожал плечами и сказал:

— Мне теперь точно известно, сколько солдат в гарнизоне замка, а также число тюремщиков и слуг. Я самым тщательным образом обследовал стены и рвы. Ничего утешительного: первые слишком высоки и крепки, а вторые — широки и глубоки.

— А я, — сказала Ивонна, — могу сказать лишь, что, если спуститься по склону холма, на котором стоит их так называемая нижняя башня, тебя смогут увидеть содержащиеся в ней заключенные. Кроме того, к этой башне легче подойти: ров там немного уже. Этим вечером попробую узнать — там ли тот, кого мы ищем.

Пытаясь выяснить хоть что-нибудь, девушка каждый день приходила к подножию нижней башни и пела там бургундскую песенку, которую с детства очень любил монсеньор Людовик, в надежде, что если он ее услышит, то как-нибудь даст это понять.

Между тем солдаты гарнизона, отчаянно скучая, весьма благосклонно отнеслись к ее песням, немного их развлекавшим. Один из них, родом из Бургундии, настолько увлекся девушкой, что, принимая ее за безобидную бродяжку, пригласил заходить время от времени в караульное помещение за горшком солдатской похлебки. Девушка обрадовалась, рассчитывая таким образом попасть в крепость, но ее ни разу не впустили внутрь.

Время шло, а Ивонне так и не удалось ничего узнать о любимом. Грустная и усталая, она вернулась в хижину.

— Ну как? — спросил Фариболь.

— Безрезультатно! Как и раньше… — ответила девушка, осторожно садясь на шаткий стул.

— Тысяча чертей! Должен же быть хоть какой-нибудь способ пробраться к монсеньору Людовику! Это вынужденное бездействие сведет нас с ума! А ты что думаешь, Мистуфлэ?