Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера - Шляхов Андрей Левонович

– Спасибо, наряд у нас есть, – перебил старший лейтенант.

– Наряд у них есть, а судмедэксперта нет, – проворчала себе под нос Вера.

– На каждый труп судмедэкспертов не напасешься, – слух у старшего лейтенанта был отменным. – Пройдемте…

«Пройдемте» – это как визитная карточка профессии», – подумал Данилов, морщась от запаха гари, пропитавшего все вокруг.

Взгляд на обугленное тело, взгляд на часы:

– Смерть констатирована в пятнадцать сорок четыре.

– Забирать будете? – с надеждой спросил старлей.

– Жирно выйдет – трупы врачебной бригадой вывозить, – ответил Данилов. – Нас живые ждут. Вызову вам труповозку. Ваша фамилия?

– Чуплаев моя фамилия. Вашу труповозку пока дождешься… – скривился милиционер.

– Она такая же моя, как и ваша, – парировал Данилов. – Хотя, не спорю, такси по заказу приезжает гораздо быстрее. Может быть, вам вызвать такси?

– Спасибо за совет, – рассмеялся старший лейтенант. – Сам справлюсь.

Данилов достал наладонник и по одному из телефонов связался со службой трупоперевозки. Вызвал машину, кивнул всем на прощанье и, держа наладонник в руке, пошел к своему «кабинету на колесах».

– Курение в постели или плитка? – поинтересовался Петрович, стоило только Данилову открыть дверцу.

– Какая разница? – Данилов подумал о том, что неплохо было бы получить обед. Во всяком случае, стоило попытаться.

– Обедаем в городе или на подстанции? – спросил он.

Обед можно брать где угодно – как сидя на подстанции, так и в городе, заехав, к примеру, в «Макдоналдс» или какую-нибудь пельменную. Если понадобится – бригаду найдут и здесь, и там.

Данилов не любил обедать в городе. Раньше, когда сотрудники «скорой помощи» ездили по вызовам в халатах, можно было оставить халат в машине и спокойно, но «в темпе» съесть свою порцию пельменей. Данилов «халатного» времени не застал – он с первого дня носил синий «скоропомощной» костюм.

Костюм этот, надо признать, весьма удобный и немаркий, обладал одним странным свойством. Он притягивал к себе идиотов всех мастей и возрастов. Стоило бригаде в синих костюмах появиться в каком-нибудь кафе, как в спину, а то и в лицо им шипели, говорили, орали:

– Там люди помирают, а эти здесь расселись и жрут!

Или:

– Дома поесть не могли, доктора?

Вариантов было много, но все они достигали своей цели – отбивали аппетит напрочь.

Иногда случалось и обратное – население начинало донимать бригаду уважухой.

– Садитесь сюда, пожалуйста, здесь посвободнее…

– Что, много вызовов сегодня? Ну, так поешьте, как люди…

Доктору Могиле какой-то полупьяный перец предложил доесть его порцию пельменей и был очень обижен отказом, высказанном не в самых приличных словах.

– Вы представляете себе меру народного признания?! – возмущался на подстанции доктор Могила, рассказывая об инциденте. – Четыре пельменя и ложечка кетчупа!

Однако Вера частенько забывала прихватить из дома обед. Данилов подозревал, что это случалось тогда, когда она приезжала на работу прямиком «из гостей». Вера была любительницей разнообразия.

– На подстанции! – хором ответили Вера и Эдик, а Петрович покачал головой и каркнул:

– Все равно вместо обеда получим вызов!

Так и вышло – где-то на краю земли московской, в Капотне, у второй проходной нефтеперерабатывающего завода лежал мужчина пятидесяти лет, и было ему плохо с сердцем.

– Погнали! – скомандовал сам себе Петрович.

Мужчина оказался вдребезги пьяным бомжем. Отвратительным, грязным, вонючим, одетым в сальные лохмотья, нечесаным и, конечно же, вшивым. Он лежал возле проходной и пытался громко петь песню «Владимирский централ».

– Вера, достань мешок! Эдуард, принеси носилки! – распорядился Данилов, доставая из кармана перчатки и натягивая их на руки.

От проходной за действиями бригады наблюдали два охранника в черной форменной одежде.

Пока Петрович с Эдиком принесли носилки, а Вера расстелила на них целлофановый мешок, предназначенный для транспортировки грязных больных, Данилов успел бегло осмотреть бомжа и узнать, что его зовут Гришей.

– В вытрезвитель? – спросил Эдик, тоже надевший перчатки, помогая Данилову погрузить бомжа на носилки.

– На голове ссадина, под глазом – фингал. Не возьмут. «Битым» в вытрезвитель путь заказан, только в больницу.

– В какую?

– Сейчас посмотрим.

Загрузив бомжа в машину, Данилов вдохнул как можно больше чистого воздуха и залез следом. Вера, закрывшая нос надушенным платочком, уже сидела в салоне.

– На что жалуемся, Гриша? – спросил Данилов.

– На жизнь! – цитатой из старого фильма ответил бомж и заржал, гордясь своим остроумием.

Поколебавшись несколько секунд, Данилов решил воздержаться от измерения давления. Бомж Гриша был так грязен, что манжету пришлось бы выбрасывать, а большой необходимости в этой манипуляции не было.

– Ты, Гриша, лежи спокойно, мы в больницу тебя отвезем, – сказал Данилов.

– Везите! – разрешил Гриша. – Хоть помоюсь там.

Данилов стянул перчатки, бросил их на пол и по наладоннику запросил место для мужчины пятидесяти лет с диагнозом «Сотрясение головного мозга. Педикулез», взятому с улицы. Выпала сто шестьдесят восьмая больница.

Тем временем Вера пыталась узнать анкетные данные бомжа.

– Григорий Григорьевич Григорьев, – не раздумывая, назвался тот. – Полковник авиации в отставке.

– А лет сколько?

– Не считал и тебе не советую! – ответил отставной «полковник»…

В приемном отделении «подарку» не обрадовались, но принять приняли.

Диагноз снять на месте было невозможно, да и доставлен больной не из дома, а с улицы. Дежурный врач расписался в карте вызова, что принял больного, и ехидно сказал:

– Приезжайте еще.

– Непременно, – ответил Данилов. – Вот только машину обработаем.

На этот раз он использовал наладонник, как телефон. Позвонил на подстанцию и взял у Лены Котик наряд на санитарную обработку машины. По инструкции машину полагалось обрабатывать после каждого вшивого или чесоточного больного. Не самостоятельно, а в специальном месте – на пункте санитарной обработки, единственном на всю Москву.

– Вы там не зависайте, – попросила Лена. – Вечер близится.

– В том-то и дело, что вечер, – подтвердил Данилов. – А с ним и пробки.

Дорога предстояла дальняя – на Ярославское шоссе. Другой край города. В эти места Данилова по работе заносило нечасто – или на обработку машины, или в детскую инфекционную больницу.

Выйдя на улицу из приемного отделения, Данилов и Вера, отвозившие бомжа, с наслаждением втянули в себя пыльный городской воздух.

– Нектар и амброзия! – высказалась Вера.

– Однозначно! – подтвердил Данилов.

У машины были открыты все дверцы – Петрович проветривал салон, изрядно пропитавшийся тяжелым Гришиным духом.

– Нам по-хорошему должны выдавать благовонные палочки, – сказал Петрович, смачно затягиваясь сигаретой и выпуская дым в салон, – для окуривания нутра после таких клиентов.

– Чьего нутра – твоего или автомобильного? – Вера не спешила усаживаться в салон, и Данилову пришлось легонько подтолкнуть ее.

– Вперед и с песней, – сказал он. – Негоже прохлаждаться около машины, если линейный контроль не заметит, то кто-нибудь из братьев-медиков настучит Центру, что мы на больничной территории отстаиваемся.

– На обработку? – Петрович закрыл задние дверцы и уселся на свое место.

Данилов кивнул.

– По кольцу или через город? – уточнил Петрович.

– Без разницы, – Данилов уселся поудобнее и прикрыл глаза. – Доедем – разбуди.

– А кто меня в пути развлекать будет? – возмутился Петрович. – Я ведь, глядя на тебя, сейчас сам засну за рулем.

– Тебе нельзя, – не открывая глаз, ответил Данилов. – Тебе, Петрович, доверены три человеческие жизни – две врачебные и одна фельдшерская. Ты никак не можешь заснуть за рулем. Ты ведь ответственный человек!

– В том-то и дело, что ответственный, – проворчал Петрович. – Радио не помешает?