Стеклянный букет - Анна Иосифовна Кальма

обидчика, вынул ножик с четырьмя лезвиями — предмет нашей постоянной зависти — и принялся стругать какую-то щепку.

— Отдай мой ножик, Цапля! — бесстыдно сказал Колька. — Сейчас же отдай!

Алька вдруг ужасно покраснел.

— Это ножик не твой, а моего отца! — сказал он срывающимся голосом. — И отстань от меня, пожалуйста.

— Вон как мы разговариваем? — свистнул Колька и вдруг, изловчившись, изо всей силы ударил Альку под ложечку самым коварным, запрещенным даже у нас ударом.

Внутри у Альки что-то екнуло, как в заводной игрушке. Он перегнулся пополам и выронил ножик. Колька тотчас же схватил его и спрятал в карман.

Но, пока мы оценивали противников, Алька перевел дыхание, выпрямился и, повернувшись, направился к дому.

— Га! Трус! Фискалить пошел! — радостно заорал Колька. — Трус! Цапля — трус!

И как бы в ответ на его крик из дому вышел высокий седоватый человек — отец Альки — и отобрал у Кольки свой ножик с четырьмя лезвиями.

С этого дня нашим любимым занятием стало изводить Альку. Отныне мы были убеждены, что он и трус и фискал, и стоило ему появиться во дворе, как тотчас же отовсюду неслись лай, свист, кудахтанье. Мы показывали ему языки, мы корчили гримасы, мы обливали его водой из шланга, мы стреляли в него из рогаток.

Бедный Цапля похудел и побледнел, но держался стойко и по-прежнему выходил во двор. Теперь и в волейбол его не звали играть, даже если не хватало игроков: с трусом и фискалом никто не хотел водиться.

Но время шло, мы вырастали. Нам уже надоела наша жертва, и мы мало-помалу отстали от Альки. У нас появились новые увлечения, новые игры. Теперь мы играли в войну, в рыцарей и в турниры. Мы рисовали щиты, клеили шлемы, вырезали из дерева мечи.

Однажды, когда во дворе происходил рыцарский турнир и шел жаркий бой между Железной перчаткой и Оранжевым рыцарем Луны, на поле боя появился Алька Сухонин. На левой руке у него висел великолепно разрисованный и оклеенный серебряной бумагой щит. Поперек щита синей краской был выведен девиз: «Мужество побеждает все препятствия».

Мы переглянулись: такого щита, да еще с девизом, не было ни у кого из наших рыцарей. Минуту казалось, что старой вражде конец и что Алька полноправным членом войдет в компанию. Но Железная перчатка, он же Колька Свистунов, пренебрежительно усмехнулся:

— Девиз выбрал важный, а сам чуть что — в кусты. Знаем мы таких рыцарей, видали! — сказал он и захохотал.

Алька вздрогнул, потупился и, неловко прижав к себе блестящий щит, ушел в подъезд.

С того дня прошло несколько лет. Мы окончательно выросли и больше не играли в войну. А когда на нашу страну напал враг и началась настоящая война, многие из нас ушли в Красную Армию.

Одетый в новую, пахнущую арбузом гимнастерку, с зеленым противогазом через плечо, я только к вечеру, в казарме, окончательно почувствовал себя бойцом третьего взвода саперного полка.

Я лежал на койке под теплым шершавым одеялом, слушал шаги дневального и звуки затихающей казармы и перебирал в памяти впечатления последних дней: запись добровольцев у нас на заводе, потом склад, где нам выдавали обмундирование, сегодняшнюю вечернюю перекличку, на которой командир впервые назвал мою фамилию…

На соседней койке пошевелились. Там, спиной ко мне, лежал такой же новоиспеченный красноармеец. Я посмотрел на него, и в очертаниях его спины, в черном хохолке, упрямо торчащем на затылке, мне почудилось что-то знакомое. Я кашлянул. Мой сосед повернулся, поднял голову, и я узнал Альку Сухонина.

Наверное, лицо мое выразило не слишком большую радость, потому что Алька покраснел и конфузливо пробормотал:

— Вот где пришлось встретиться.

— Н-да, — сказал я сухо. — Мобилизовали?

— Нет, — сказал Алька извиняющимся тоном, — я, знаешь, тоже добровольцем записался.

Цапля — доброволец?! У меня невольно появилась нехорошая усмешка. Алька пристально поглядел на меня и, ничего не прибавив, снова повернулся лицом к стене.

С этого дня судьба, словно чтоб подшутить надо мной, крепко связала меня с Цаплей: он был моим соседом по столовой и по шеренге; мы рядом спали и рядом шагали в строю; командир взвода, узнав, что мы знакомы с детства, и думая сделать нам приятное, вместе назначал нас на дежурства и на ученьях давал нам совместные задания.

Я несколько раз пробовал меняться с кем-нибудь местами, чтоб избежать этого постоянного соседства: мне вовсе не улыбалось выполнять вместе с трусливым Цаплей какое-нибудь боевое задание. Но каждый раз судьба снова сводила меня с Алькой, и в конце концов мне так это надоело, что я махнул рукой. К тому же мне волей-неволей приходилось сознаться, что Цапля — вовсе уж не такой плохой боец.

Из гладкого стального ППД он стрелял, пожалуй, ничуть не хуже меня, а ползал по-пластунски и окапывался гораздо быстрее и лучше, и это меня здорово злило. Я старался не обращать внимания на Альку, но ловил себя на том, что, когда сержант на стрельбищах проверяет наши мишени, я всегда ищу глазами Алькину мишень и сравниваю наши результаты.

— Сегодня твой дружок удачней стрелял, — говорил иногда сержант.

— У тебя, Ведерников, целых четыре пули за молоком пошли, а он семь штук прямо в яблочко посадил.

Я вспыхивал и с вызовом смотрел на Альку. Но он по обыкновению молча занимался своим делом.

И вот уж мы лежим на сене не в учебной, а в настоящей землянке. Горит прикрытая газетой лампа, ефрейтор Сафонов вытаскивает патефон и заводит «Раскинулось море широко», но в это мгновение раздается гул, и с потолка на нас сыплется сухая земля: это бомбят немцы.

— Маленькая, — говорит Сафонов, задумчиво наклоняясь к патефону, — пятидесятикилограммовая. — И он меняет иголку.

Раскатами доносились выстрелы. Это была война, фронт, и я исподтишка поглядывал на Альку: каков он? Но он был такой же, как всегда, — серьезный, молчаливый, всегда чем-нибудь занятый.

Привалившись к тесовой стене землянки, он под лампой пришивал пуговицу к своему ватнику.

— Ведерникова и Сухонина к командиру, — сказал дежурный, просунув в землянку розовое от холода лицо.

Я поспешно вскочил и ударился головой о бревенчатый потолок. Алька аккуратно закрепил нитку, откусил ее зубами и только тогда пошел следом за мной.

Комвзвода сидел в соседней землянке. Певучим, окающим говорком владимирца он объяснил нам задание. Через реку перекинут полуразрушенный железобетонный мост. Сегодня утром, несмотря на наш огонь, немцы восстановили разрушенную часть моста и, очевидно, хотят во время атаки пустить по нему танки и артиллерию. Нам, мне и Альке, поручалось ночью взорвать мост.

— Сафонов хвалит вас обоих, говорит, способные