Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц

— Мне кажется, ирландцы мне понравятся, — Маги улыбнулась его горячности.

И тут Перри вдруг увидел перед собой лицо жены, в которой ирландский огонь погас много лет назад. Мэри Джейн Килкаллен превратилась в сухую, деловитую даму-патронессу, заседавшую в нескольких благотворительных комитетах. Когда Перри думал о ней, он всегда как-то смутно вспоминал большой дом, обставленный антикварной мебелью, безупречно начищенное серебро и тонкие, свежеотглаженные льняные простыни, удачный удар на поле для гольфа, отлично смешанный коктейль. Но он не помнил, какими были на ощупь ее волосы, не помнил вкуса ее губ. Его реальностью стали округлые плечи Маги, сияние широко расставленных золотисто-зеленых глаз, необычность ее лица, без которой немыслима настоящая красота.

Прошло две недели такого изящного ухаживания, и Перри Килкаллен, который так прямо говорил с Полой, уже начал проклинать себя, потому что его чувства к Маги оказались такими сильными, что буквально парализовали его. Он понимал, что превратился в робкого подростка, который боится протянуть руку и коснуться девушки, в которую влюблен, из опасения быть отвергнутым. Он забывал отвечать на письма и звонки и спрашивал себя: как это вышло, что он ведет себя как заботливый, добрый дядюшка?

Еще одна неделя миновала.

Как-то вечером после обильного ужина Маги почувствовала, что не против потанцевать.

— Куда пойдем? — спросил обрадованный Перри.

— В «Жокей», — ответила Маги.

После вернисажа она не бывала в кафе, бистро и ночных клубах Монпарнаса. На Правом берегу вероятность наткнуться на Мистраля или на любящих чужие скандалы знакомых сводилась к нулю. Но этим вечером она выбрала «Жокей», потому что ей впервые было все равно, кого она могла там встретить. Этот ночной клуб любили посещать художники. Они чувствовали себя там настолько по-домашнему, что зачастую являлись туда в рабочем халате.

Очень скоро Перри и Маги оказались в толпе людей в узком темном зале, который был, вероятно, самым шумным местом в Париже. «Жокей» оформили как западный салун, облепили стены афишами и повесили на них грифельные черные доски с изящными лимериками на американском сленге. Ли Коуплэнд, бывший ковбой, играл на пианино, ему аккомпанировали два гавайских гитариста. Когда они уставали, им на смену приходил фонограф с последними записями в стиле джаз и блюз из США.

Примитивное, чувственное возбуждение пульсировало под крышей «Жокея» все четыре года его существования, и каждый вечер роскошные лимузины, подобные тому, в котором ездил Перри, останавливались перед его черными стенами, на которых яркими красками были нарисованы индейцы и ковбои. Сбежавшие с официальных балов пары быстро исчезали за дверями клуба, чтобы всю ночь напролет пить виски и танцевать. Маги и Перри устроились за столиком. На крошечной площадке для танцев в сумасшедшем ритме двигались пары.

— Черт побери, я так не умею! — в отчаянии воскликнул Перри.

— Я тоже, я не была здесь уже несколько месяцев, — ответила Маги и сделала глоток виски. — Так можно руку сломать.

Наконец Ли Коуплэнд заиграл медленный фокстрот, и Перри с облегчением улыбнулся.

— С этим я справлюсь. Потанцуем?

Маги встала и по привычке сбросила туфли. Впервые Перри держал ее в своих объятиях, и их тела заговорили друг с другом при первом прикосновении. Физическую совместимость так легко определить, если ваша кожа касается кожи партнера. И если это ощущение вам неприятно, то все остальное уже не имеет значения. Но если вы рады ему, то за первым танцем может последовать многое.

Жизнь стала намного проще, когда появилась возможность танцевать на балах или вечеринках. Ничего странного в том, что долгие годы дальновидные матроны не позволяли своим дочерям танцевать вальс. Стоит только разрешить мужчине обнять женщину и двигаться с ней в такт музыке, многое может произойти.

Из всех танцев, популярных в двадцатые годы, именно медленный фокстрот был наиболее опасным по сравнению с чувственным танго и взрывным веселым шимми. Медленный фокстрот предполагал объятия в сочетании с простым шагом под медленную музыку, но крохотный зал «Жокея» делал практически невозможными даже эти движения. Как только гавайские гитары принялись выводить вместе с пианино волшебную мелодию Гершвина, все чудесным образом изменилось. Узы нерешительности и робости, сковывавшие Перри последние три недели, просто растворились в мелодии.

Лиризм простых банальных слов всегда будет для него источником радости, думал Перри. Они обнимали друг друга, пока не кончилась музыка. Пианист заиграл следующую мелодию, но они оставались стоять на месте, глядя в глаза друг другу. Маги не шевелилась, но Перри казалось, что ее тело изгибается под порывами весеннего ветра.

— Я могу попросить пианиста снова сыграть эту мелодию, — мечтательно произнес Перри.

— Или вы можете отвезти меня домой, — прошептала Маги ему на ухо с особенным выражением. Держась за руки, они вышли из клуба, задержавшись у столика лишь на мгновение. Перри расплатился, а Маги надела туфли. Лимузин ждал на улице и быстро домчал их до дома Маги у ресторана «Золотое яблоко».

Она все еще напевала мелодию медленного фокстрота. Они поднялись по лестнице, выщербленной, плохо освещенной, и добрались до ее квартирки на шестом этаже. Уже с третьего этажа им пришлось аккуратно пробираться между корзинами с цветами, которые стояли на каждой ступеньке. А когда она распахнула дверь, Перри ахнул. Огромная кровать плыла в море цветов.

— Похоже, я перестарался, — пробормотал он.

— Если вы посылаете цветы девушке, их никогда не бывает слишком много.

— Негде даже сесть.

— И нет места, чтобы я могла сварить вам кофе.

— И вы не можете подойти к камину, чтобы зажечь огонь.

— И я не могу открыть дверцу шкафа, чтобы повесить ваше пальто.

— У меня нет пальто.

— Это все упрощает. У нас нет выбора, верно?

— Нет. Либо мы ложимся на кровать, либо будем стоять так всю ночь.

— У меня болит нога, — пожаловалась Маги.

— Тогда остается только одно…

Когда его губы коснулись губ Маги, их дыхание смешалось, он понял, что цель достигнута. Они стояли и целовались среди цветов.

— И что же? — прошептала Маги.

Они легли поверх лоскутного одеяла. В неярком золотистом свете уличного фонаря, лившемся через окно, Перри разделся. Без отлично сшитого костюма, накрахмаленной рубашки, он был просто золотоволосым мужчиной с мышцами лыжника.

Перри стянул тонкие бретельки платья Маги с ее плеч и спустил его до талии. Его рука ласкала ее тело, овладевая им постепенно, пока Маги не расслабилась и ее голова не упала на подушку. Тогда он стянул с нее платье и бросил на корзину с фиалками. Маги лежала перед ним нагая, обольстительно пассивная, выжидающая, что он станет делать дальше. Перри долго любовался совершенством ее юного тела, а потом лег с ней рядом. Они оказались почти одного роста, губы к губам, соски к соскам, сердце к сердцу.

— Маги, я так тебя люблю. Ты позволишь мне любить тебя?

— Попробуй только уйти от меня… — Маги залилась смехом. — О да, люби меня… Перри, дорогой… Люби меня и не задавай больше вопросов.

Сначала их ритм не совпадал. Маги, привыкшая к бурному натиску Мистраля, его нетерпеливости, опередила Перри, неторопливо ласкавшего ее. Маги почувствовала, как нарастает ее возбуждение, осознала собственное нетерпение, и вдруг поняла, что незачем стремиться к немедленному удовлетворению. Она приноровилась к Перри, затаила дыхание, отдаваясь его губам и пальцам с блаженным любопытством. Каждый момент был совершенством сам по себе, переходя в следующий так плавно, как ноты сливаются в мелодии. «От него пахнет медом», — мечтательно подумала Маги, и Перри наконец взял ее, уверенный в себе, сильный. Они вместе достигли пика наслаждения, и Маги вдруг показалось, что из ее тела вылетела стайка бабочек, растворившихся в ночном воздухе.

Дважды за эту ночь они просыпались и поворачивались друг к другу, наслаждаясь близостью.

Когда Маги окончательно проснулась, за окном ярко светило солнце, а Перри еще крепко спал. Она выбралась из постели, надела серебристые лодочки, накинула на голое тело черную накидку и побежала в булочную за углом, где купила шесть еще теплых круассанов. Когда она вернулась, Перри все еще спал. Маги отодвинула в сторону корзину с цветами и подошла к единственной газовой горелке, чтобы сварить кофе и подогреть молоко. Она налила крепкий напиток в две большие чашки, поставила их на поднос вместе с кувшинчиком горячего молока, сахарницей и круассанами, затем расчистила место на полу возле кровати и поставила там поднос.

Перри лежал на животе. Где-то среди ночи он натянул на себя одеяло, так что видны были только макушка и одна рука. Маги нагнулась и лизнула его мизинец. Перри заворчал, но не проснулся. Язычок Маги пробрался между мизинцем и безымянным пальцем и стал ласкать нежную кожу. Перри убрал руку, но Маги перехватила ее и чуть прикусила его указательный палец. Он подскочил на кровати, словно у него над ухом зазвонил колокол.