Слава, любовь и скандалы - Джудит Крэнц

В июне того же года Розенберг выставлял картины Пикассо, написанные за последние двадцать лет. Когда 5 октября 1926 года Авигдор открыл первую выставку картин Мистраля, всем стало ясно, что это второе событие года. Толпы приглашенных на вернисаж не знают жалости. Если картины кажутся им неинтересными, они тут же поворачиваются к ним спиной и принимаются болтать между собой, попивая вино, если его предлагают гостям, и вскоре расходятся по своим делам, не принеся никаких извинений дилеру.

Но если картины задевают их за живое, если они видят перед собой новый талант, они готовы отпихивать локтями тех, кто мешает им все как следует рассмотреть, и не думают о вежливости, как если бы они ловили последнее такси дождливой ночью. Потом волна желания купить накрывает галерею, захватывая одного посетителя за другим. Жажда приобретения заразительна, как истерика, и изысканно одетые коллекционеры ведут себя как плохо воспитанные дети на празднике, хватающие последний кусок сладкого пирога.

Авигдор, осаждаемый покупателями, прикрепил красный листок с надписью «продано» на последнюю из пятидесяти картин меньше чем через два часа после открытия выставки. Многие поторопились прийти, следуя советам критиков, знавших заранее, что Авигдор предоставит им отличный повод для статей. А ему самому потребовался весь запас терпения и доброжелательности, чтобы успокоить старых клиентов, которым не достались те картины, которые они хотели бы купить.

— Приходите завтра, — повторял он, уверенно глядя на них своими мягкими голубыми глазами, — возможно, мне удастся что-нибудь для вас найти. Но не ждите от меня чуда. Это будет очень маленькая картина. Простите меня, друг мой. Нет, уверяю вас, я ничего не оставил для себя. Вы же знаете, что я никогда так не поступаю. Завтра, мой дорогой, завтра. Я попытаюсь что-нибудь разыскать. — Авигдор подумал о том, что при таком спросе легко избавится от ранних работ Мистраля.

Мистраль словно безмолвный утес возвышался над толпой. Умом он понимал, что победил, но в душе вместо ожидаемого триумфа он ощущал пустоту и смятение. И было что-то еще, куда более неприятное. Это был страх.

Успех… Сначала Мистраль отрицал его как таковой, потом жаждал его. Но теперь победа стала слишком серьезной переменой в его жизни, чтобы он мог вот так сразу принять ее. Это была опасная зона, он чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение, цена оказалась слишком высокой.

Незнакомые ему люди по очереди подходили к Мистралю и поздравляли его, но с каждым разом их слова значили для него все меньше. Вокруг него отчаянно жестикулировали, болтали, но он не ощущал связи всей этой суеты с картинами на стенах. Ему не удавалось найти звено, соединяющее его работу, рвущуюся из души и выливающуюся на полотно страсть и те комплименты, которыми его щедро награждали. Он бормотал слова благодарности, но смотрел поверх голов, время от времени отбрасывая непокорные рыжие кудри со лба, покрывшегося испариной от духоты в зале.

Мистраль находил в себе силы смотреть только на Кейт, когда она без усилий пробиралась сквозь толпу зрителей и становилась с ним рядом, только ей он слабо улыбался. Они обменивались ничего не значащими замечаниями о невероятном количестве посетителей, об удачно подобранных рамах, но чем меньше они говорили, тем ближе друг другу чувствовали себя. Мистраль впитывал силу, исходящую от Кейт, не испытывавшей никаких отрицательных эмоций, связанных с таким ошеломляющим успехом. Это была не совсем ее победа, она могла держать себя в руках, но здесь была капля и ее меда, и Кейт радовалась.

Маги стояла в уголке, гордо выпрямившись. Когда она увидела зрителей, столпившихся вокруг семи картин, представлявших ее во всей нагой красоте, она испытала ужасное чувство. Одно дело позировать художнику, и совсем другое — демонстрировать себя всему свету. Если бы она знала, как будет себя чувствовать, она бы вообще не появилась на этом вернисаже. Маги призвала на помощь все свое мужество и весь свой опыт, чтобы спокойно принимать поздравления, пожимать протянутые руки и не вздрагивать от кидаемых на нее исподтишка жадных взглядов.

Ей казалось, что она ничем не отличается от лошади, выигравшей скачки, или собаки, получившей награду за экстерьер. «Великолепно, мадемуазель» и «потрясающе, просто потрясающе» говорили ей и быстро отходили в сторону, как будто она не была разумным существом, с которым можно поговорить. Вероятно, скоро кто-нибудь из мужчин попытается положить ей в рот кусочек сахара. Что ж, она откусит ему палец.

Если бы только Жюльен был сейчас рядом с ней или хотя бы встретился с ней взглядом, но он неподвижно стоял в центре зала, словно его пригвоздили к полу. Почему же именно сегодня он игнорирует ее? Маги чувствовала себя совершенно несчастной.

Даже Пола, сначала державшаяся рядом, и та отошла к толпе коллекционеров, художников и критиков, постоянным клиентам своего ресторана. Пола вела себя так, будто это была вечеринка, устроенная в ее честь. Если бы Пола Деланд не дала бы Маги Люнель возможности позировать, Мистраль так бы и прозябал в неизвестности. Теперь Пола сама не знала, радоваться этому или нет.

— Удивительное событие, мадам, вы не согласны? — обратился к ней мужчина, которого она раньше никогда не встречала.

— Согласна, конечно же, — ответила Пола, чуть наклонив голову.

Даже маркиза де Помпадур не сочла бы это движение излишним. Пола сразу же сообразила, что перед ней американец. Его французский был достаточно хорош, но не безупречен. Впрочем, он и не делал вида, что говорит на нем свободно.

— Мадам сама коллекционирует картины?

— Я не слишком этим увлекаюсь. — Пола с интересом взглянула на мужчину. — А вы, месье?

Как всегда сначала она отметила, сколь хорошо незнакомец сложен и приятен лицом. И только потом — его отличный, но слишком правильный костюм, без той обязательной небрежности, выдающей истинного француза. Что ж, американец — это тоже неплохо.

— Я тоже, но разве можно жить в Париже и ничего не коллекционировать?

— Некоторым это удается, но я с такими людьми незнакома. — Пола еле слышно рассмеялась.

— Позвольте мне представиться. Меня зовут Перри Килкаллен.

— Пола Деланд.

Пока они обменивались рукопожатиями, Пола прикинула на глазок: так, около сорока, белокурые волосы, только начинающие седеть на висках, серые глаза, в которых горел юношеский энтузиазм, и, кроме того, несомненная дура богатства. Пола решила, что он из тех американцев, кого даже англичане вынуждены с сожалением признать джентльменом, несмотря на место рождения.

— Вы что-нибудь купили сегодня? — задала она вопрос.

— К сожалению, нет. Те картины, которые я хотел бы купить, уже проданы.

— И какие же вы выбрали? — Пола постаралась как можно очаровательнее надуть губки.

— Я бы приобрел любую из обнаженных натур. Мне кажется, они лучше всех.

— У месье пристрастие к возвышенному, — поддразнила его Пола.

— Я заметил, что вы говорили с молодой леди, которая позировала для этих картин. — Перри Килкаллен кивком головы указал на Маги, стоявшую у стены. — Ведь эта девушка была моделью, я не ошибся?

— Вы же не решитесь предположить, что у такой женщины может быть двойник?

— Полагаю, она жена художника?

— Боже упаси!

— Значит, она его подруга? — Вопрос был задан деликатно, но ударение на слове «подруга» выдавало его истинный смысл.

— Разумеется, нет. — Пола решительно не желала создавать своей подопечной такую репутацию. — Маги профессиональная модель, лучшая из лучших. Она позирует многим художникам.

— Маги?

— Да, Маги Люнель, моя протеже.

— Девушка очень красива. — Перри Килкаллен произнес это так, что Пола внимательно посмотрела на него.

Он открыто разглядывал Маги, и в этом взгляде было неприкрытое вожделение. Пола, конечно же, рассмеялась бы, но, надо признаться, ей потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от удара, нанесенного ее самолюбию. Ну да ничего не поделаешь. Ей сорок три, и пусть она прекрасно выглядит, но ей никак не сравниться с сиянием восемнадцатилетней Маги. Это грустно, но, увы, совершенно естественно.

— Как же она стала вашей протеже? — Перри не скрывал любопытства.

— О, это долгая история, — уклончиво ответила Пола. Молодость — это прекрасно, но надо и себя не забыть. Этот красавец Килкаллен должен хорошенько постараться, если хочет узнать то, что его интересует.

Маги, по-прежнему стоявшая в углу, не сводила глаз с Мистраля. Это становилось совершенно нестерпимым. Она не могла больше выносить эту пытку, не прикоснувшись к нему. Отчего бы ему не обнять ее за талию или хотя бы подержать за руку? Ей просто необходимо услышать хоть одно ласковое слово. Ну почему она ведет себя как ребенок? Даже улыбка Жюльена позволила бы ей продержаться еще какое-то время. Маги начала пробираться сквозь толпу к Мистралю. На ее пути оказался Авигдор, вниманием которого завладел высокий мужчина с выкрашенными в иссиня-черный цвет волосами.