Притворщица Вдова - Дороти Мак

Бесхитростное признание графа вызвало улыбки на лицах собравшихся.

Но прежде чем леди Генри смогла продолжить эту интересную тему, Чарити быстро сказала, что она и Пруденс уже уходят. Чарити была тверда в своем решении, несмотря на протесты со стороны других.

Она сказала, что им надо нанести еще один визит, и сестры ушли, тепло попрощавшись.

Если бы Чарити могла слышать сказанное уже в ее отсутствие, она, наверное, очень смутилась бы.

Граф смотрел вслед сестрам, пока дворецкий не закрыл дверь салона.

– Я уверен, вы счастливы иметь такую компанию этой весной, леди Генри, – произнес он. – Очевидно, вам очень приятно, что вы можете оказать поддержку своей подруге и ее сестре в этом сезоне.

Молодая женщина посмотрела на него, и живой интерес отразился на ее симпатичном личике.

– Да, я должна признаться, что этот сезон радостен для меня как никогда. Особенно с тех пор, как я вышла замуж и освободилась от необходимости следовать строгим правилам, требующим, чтобы молодая девушка появлялась в свете только со своей компаньонкой. Мне очень приятно иметь возможность помочь Чарити и Пруденс, доставить им такое удовольствие – находиться в свете. Конечно, я счастлива за Пруденс, ее успех ни у кого не может вызывать сомнений. Я сразу это поняла, как только они приехали в город.

– Она чудесная девушка. Кажется, я не встречал еще такой красивой. К тому же скромна, и у нее очень милый характер. Вы знаете ее с самого детства?

– Нет. Чарити мало говорила о своей сестренке. Так что, я первый раз увидела Пруденс чуть больше месяца назад.

– Но вы, вероятно, переписывались с миссис Робардс все эти годы, я так понимаю?

– Вовсе нет. – Леди Генри встряхнула своей кудрявой головой, как бы отбрасывая его предположения. – Чарити очень неожиданно оставила школу, когда умер ее отец. А я вскоре уехала в Шотландию с моими родителями навестить старого дядю моей матери. Я пыталась найти Чарити, когда мы с Гарри обручились, но мои письма, должно быть, не доходили до нее. Потом я почти забыла про нее. И вдруг Чарити написала мне письмо прошлой зимой, спрашивая, не может ли она привезти Пруденс в Лондон на сезон, и она очень хотела меня увидеть. Конечно, я страшно обрадовалась тому, что можно возобновить наше знакомство.

Он улыбнулся в ответ на слова о таких ее теплых чувствах.

– А как миссис Робардс узнала о вашем браке, несмотря на то что ваши письма до нее не доходили?

– Да. Она прочитала о смерти моего отца два года назад, хотя не знала, где я живу, пока один знакомый Гарри в Бате не сказал ей об этом.

– Понятно… Значит, вы никогда не были знакомы с ее мужем?

– К сожалению, она была уже вдова, когда написала мне это письмо.

– Да, к великому сожалению. Но по крайней мере вы ее нашли! Она сильно изменилась за эти годы?

– Как странно, что вы меня об этом сейчас спрашиваете! Я как раз думала об этом на днях. Мне показалось, что Чарити изменилась просто до неузнаваемости! Иногда она только так же поведет бровью или что-нибудь скажет знакомое еще со школьных дней, и тогда я вижу ее такой, какой всегда помнила. Она была очень веселая девушка, очень подвижная. Всех девочек она всегда поддерживала, если вдруг кому-то взгрустнется или кто затоскует по дому. А теперь она… не знаю… поникшая, что ли… да, и будто взвешивает каждое свое слово, прежде чем что-либо произнести. Иногда мне кажется, что все ее веселье и жизнерадостность прямо как стерли в один момент. Хотя она все такая же сильная, умная и очень милая. Сознаюсь, что мне очень не хватает прежней Чарити.

– Ваша преданность подруге делает вам честь, леди Генри. Я убежден, что не стоит сейчас докапываться слишком глубоко до причины такого настроения миссис Робардс. Потерять сначала родителей, а потом и мужа… И это в возрасте… э-э… сколько ей лет, вы говорите? Двадцать четыре или двадцать пять?

Он посмотрел вопросительно на леди Генри.

– Да. Чарити на месяц младше меня. Так что, двадцать пять ей исполнится в феврале.

– Так вот… Я хотел сказать, что подобное стечение трагических обстоятельств и дало такой отрицательный эффект, отразившись на ее самочувствии, по крайней мере временно.

– Конечно, – согласилась леди Генри, а затем продолжила горячо, будто сознаваясь в чем-то: – Но иногда мне приходит другая мысль… Возможно, Чарити была несчастлива в браке. Не то чтобы она хоть когда-либо сказала плохое слово о своем муже, нет. На самом деле она почти ничего о нем не говорит. Но я чувствую. У нее появился какой-то цинизм. Или, возможно, это слишком сильно сказано. Точнее будет – «безразличие». Я имею в виду, когда она говорит о мужчинах. Похоже, что она о них не слишком высокого мнения.

Граф слегка наклонился вперед, всем своим видом подбадривая леди Генри и дальше развивать столь увлекательную историю.

Но на этой сцене их прервали. Потому что пришла миссис Смоллидж, одна беспардонная мамаша вместе со своим антиподом – скромницей дочкой на выданьи.

Графу помогла в данном случае выработанная годами сноровка избегать женских ловушек. Тиндейл успешно выпутался и из этой ситуации. Он откланялся по возможности быстро, насколько позволяла вежливость.

Он и глазом не моргнул в ответ на насмешливый взгляд леди Генри, когда целовал ей руку на прощанье.

Выражение лица графа было рассеянным, когда он брал внизу в холле у дворецкого свои перчатки, шляпу и трость с черепаховым, набалдашником.

Размышляя так и эдак над недавней беседой с Присциллой Элиот, граф понимал, что фактически ничего не узнал о Чарити Робардс.

Удивительно было то, что сама леди Генри, похоже, тоже ничего толком не знает о жизни своей подруги в течение тех семи лет, когда связь между ними приостановилась. Если только она не напускает тумана по какой-то не вполне понятной причине, что она и миссис Робардс не утруждали себя длинными беседами, модными среди представительниц прекрасного пола, как считал он.

По необходимости, как полагал Тиндейл, он действовал очень деликатно, ибо не хотел чересчур выказывать свой интерес к загадочной миссис Робардс и ее прекрасной сестре.

Он не пытался исследовать пока слишком глубоко. Где, как когда? – он не задавал впрямую эти вопросы. Присцилла Элиот, эта болтушка, даст ему все ответы, со временем, если будет просто молоть языком. Но во время этой беседы он не заметил ничего такого, за что можно было бы уцепиться, поймать и проверить. По крайней мере – пока ничего.

По дороге к Сант-Джеймс, в свой клуб, лорд Тиндейл сделал вывод, что его мизерные успехи распадаются на две категории.

Одна из них негативная – если только Присцилла Элиот не скрывает специально известную ей информацию. Вероятно, что никто не сообщит ему биографические данные сестер. В этом месте граф приостановил свое скачущее воображение. Он решил, что сомнению следует подвергать лишь те годы миссис Робардс, которые она провела уже после школы.