Плохая война - Алексей Зубков

Эрик обернулся. Ему хотелось поругаться, но тот мужик уже достаточно отошёл. На спине мужик нёс большой потёртый ящик. Мужик как мужик, ящик как ящик, но Эрик без труда узнал в госте города странствующего кукольника.

Сменившись через час, Эрик первым делом бросился искать кукловода и нашел его сидящим с очень грустным видом над кружкой пива в одном из дешёвых кабаков. Повелитель марионеток выступал под псевдонимом Каспар, а его любимыми «актёрами» были крестьянин Михель и мошенник Вюрфель. Эрик даже вспомнил несколько пошедших в народ историй про Михеля и Вюрфеля, чем вызвал смущенную улыбку у собеседника. А загрустил Каспар потому, что он готовился давать представление на свиной ярмарке для почтенных толстых бюргеров, их благонравных жен и воспитанных детишек, а, придя в город, обнаружил, что основными посетителями представления были бы грубые солдаты, не отличающиеся ни щедростью, ни любовью к искусству. К тому же, Каспар последнее время не рисковал работать на голой импровизации, а из нового репертуара не было ничего, что могла бы оценить солдатская аудитория.

— Я знаю, какая история вызовет у них такой восторг, что тебе полный ящик денег накидают. Но половина сборов мне — уверенно предложил Эрик.

— Ну ты молодец! Половина сборов! Не жирно тебе будет?

— А тебе жалко? Половина от ничего — все равно ничего. А если будет хоть на пфенниг меньше двух талеров, можешь все оставить себе.

— Двух талеров? Что у тебя за история такая?

— А вот. Слушай.

Эрик коротко пересказал только что придуманную историю о профосе, его жене, чертях и ангелах. Каспар почесал в затылке.

— Да, интересная байка. И что, за нее здесь много денег дадут? А этот Маркус нас потом не убьет?

— Денег дадут много. Не убьет, ты можешь себе представить, чтобы человек вроде него смотрел кукольные представления? А если подумать, то ничего обидного у нас не будет.

— Ладно, уговорил. Но ты будешь помогать, а то не успеем.

— По рукам.

В ящике кукольника нашлись простоватые Крестьянин с Крестьянкой, Мошенник с хитрющей физиономией, Рыцарь в блестящих доспехах, Дама в ярком платье, Чёрт с рогами и хвостом, грозный Хаммерляйн[33] с неизменным молотком, новенькие Поросята, заготовленные специально для свиной ярмарки, и ещё несколько кукол разной степени сохранности.

Работы предстояло немало. Все тряпичные актеры получили новые роли и должны были получить ещё и новые костюмы, а некоторые — ещё и поменять внешность. На роль Маркуса замечательно подошел Хаммерляйн, ему только сшили красно-белый дублет с буфами и разрезами и затемнили половину лица. Чтобы Марта получилась узнаваемо, пришлось на пышную фигуру Крестьянки прикрепить изящную голову Дамы и поменять прическу на приближенную к оригиналу. Чёрт получил повышение и черно-красный плащ Рыцаря, на роль "просто чертей" назначили Поросят, приделав к ним рога и козлиные бородки. Черти получились туповатые, но узнаваемые. По крайней мере, ни на что, кроме чертей, они похожи не были. Куклы попроще, вооружившись кукольными мечами и алебардами, составили массовку "просто солдат".

— Видишь ли, Эрик, или как там тебя, — поучал мастер напарника, — кукольный театр будет посложнее того театра, где живые актеры. Куклы не могут быть похожи друг на друга ни одеждой, ни голосом, ни манерами. Если Дурак, то пусть он будет таким дурнем, каких свет не видывал, если Мошенник, то такой, что мать родную обманет и продаст, если Рыцарь, то без страха и упрека, как в рыцарских романах. Понадобится мне, допустим, кукла-алхимик, так этот алхимик будет все слова на латинский манер заворачивать и все проблемы пытаться решить своими снадобьями. А понадобится кукла-кастелян, так это будет такой матёрый хомячище, каких свет не видывал.

Нет в нашем деле места "сложным характерам" или "двойственным натурам". Если Крестьянин должен победить Мошенника, то в хитрости соревноваться ему никак не пристало. Житейская мудрость, а то и просто глупость — его оружие. Чёрт никак не должен уговор выполнить таким образом, как человек ожидает, а непременно с хитростью, да с подвывертом. Ангел же, наоборот, жульничать не может даже супротив Чёрта.

Эрик попытался поспорить.

— А в жизни бывают и рыцари хитрее жуликов, и бургомистры глупее крестьян, и монахи-развратники, и студенты неграмотные.

— Бывают. Кто хочет посмотреть на жизнь, пусть смотрит в окно и слушает сплетни на базаре. А у нас, — Каспар многозначительно поднял к небу указательный палец, — искусство. Ты в шахматы играть умеешь?

— Имею некоторое представление. Правда, я охотнее бы в кости сыграл. А причём тут шахматы? Я про то говорю, что если каждая кукла со своими манерами, которые из представления к представлению не меняются, то скучно будет.

— Играл бы ты в шахматы, так бы не говорил. Там тоже каждая фигура может делать только то, что ей положено. Пять видов фигур, два вида декораций — черная клетка и белая клетка. А партии бывают ого-го какие. И ни-ког-да не повторяются.

Напоследок оставались только ангелы. Эрик заглянул в ящик и чуть не упал, согнувшись от смеха. Каспар удивленно поднял брови.

— Что у меня в ящике такого смешного?

— Ангелы! Ты посмотри, кто будет ангелами!

Каспар заглянул в ящик. У дальней стенки лежали последние две куклы, его любимые «актеры» — крестьянин Михель с добрым глупым лицом и хитро ухмыляющийся мошенник Вюрфель. Мастер вытащил их из ящика и сел на землю, выставив марионеток над поднятой крышкой.

— Какие же мы ангелы, мы Михель и Вюрфель — голосом Михеля сказала Эрику первая кукла — Крестьянин.

— Но за пару талеров каждому мы будем такие ангелы, что сам Господь от настоящих не отличит — голосом Вюрфеля продолжила вторая.

Эрик замахал руками, пытаясь прекратить смеяться.

— Эй, мужик, нам положены крылья по паре на брата и чистые рубашки — задумчиво произнес хозяйственный Михель.

— Или давай лучше в кости перекинемся — подмигнул Вюрфель.

Свои крылья и белые рубашки «ангелы» получили. Правда, ни на кого, кроме себя, похожи не стали. Михель и Вюрфель умерли и попали в рай, причём первый — по заслугам, а второй — каким-нибудь хитрым образом.

Эрик уже приклеивал перья к последнему ангельскому крылу, когда Каспар поднял голову от шитья и спросил:

— Скажи-ка, парень, а что ты вообще делаешь в армии? Ты же по всему видно, из студентов.

— Уууу, дядька Каспар, какой ты умный, — ответил разоблаченный студент, — тебе череп не жмет?

— Ты не вертись, ты по-хорошему расскажи. Там ведь наверняка история не хуже, чем мы на завтра приготовили.

— Да что тут рассказывать? ещё месяц назад был я студентом в Гейдельберге, целых два года отучился. А в один прекрасный день взял, да и написал поэму на манер Данте, где Гейдельберг уподобил преисподней, студентов — грешникам…

— Это, наверное, было проще всего.

— …причём каждый факультет символизировал отдельный грех и имел свои наказания за оный, а ректор при всем при этом был, — Эрик вздохнул, — сам понимаешь, кто.

— И что? Ну выгнали тебя, но это ещё не повод пойти в солдаты?

— Видишь ли, дядька Каспар, — Эрик вздохнул ещё более тяжко, — я к тому времени успел подшутить над несколькими почтенными горожанами и бургомистром Гейдельберга, но, пока я был студентом, меня не трогали, потому что университет — это как бы "город в городе" со своим правительством и законами, а когда я стал просто горожанином, мне припомнили такое, что я и сам уже успел забыть. Тогда я пошел к вербовщику, а за мной уже ходили несколько подозрительных типов, и нанялся алебардьером, чтобы смотаться из-под носа у врагов подальше и без риска. Наврал вербовщику с три короба и меня даже записали сержантом на восемь талеров в месяц.

— Экий ты беспокойный, как я погляжу. Над ректором поиздевался, теперь над профосом хочешь пошутить? Страшно подумать, куда ты после этого попадешь, и про кого там будешь сатиры писать, — Каспар расхохотался.

В ответ Эрик взял готовую куклу-ангела и пошевелил ещё не просохшими крыльями.

— А потом?

Эрик вытащил из ящика Чёрта.

У Шарлотты весь день прошел в ожидании. Как только Карл вернется, надо будет снова послать его к Антуану с предупреждением о находящейся в городе армии. Уже стемнело, за окном шел неторопливый альпийский дождь. Гертруда, случайно обнаруженная в отведенной ей комнате, снова была посажена за чтение. В свое время научить скверную девчонку читать было сложно. Выучить буквы у нее хватило ума, складывать их в слова — тоже, но когда слова складывались в логические конструкции, не вызывающие интереса у ученицы, она совсем переставала понимать текст. Зато произведения на романтические и эротические темы Гертруда читала вслух не только с пониманием, но даже с вдохновением, всей душой переживая чувства героев книги. На этот раз ей достался «Декамерон» — толстая книга в массивном переплете.