Убийство в Амстердаме - Иэн Бурума

5

Демографические изменения в Голландии заметнее всего не в Амстердаме. Амстердам хоть и не столица, но его жители привыкли к виду иностранцев. Даже во времена Рембрандта здесь существовали большие общины чужеземцев. Разительнее перемены в маленьких провинциальных городах, где не происходило ничего существенного со времен войны с Испанией около пятисот лет назад. Я знал Амерсфорт, расположенный недалеко от Утрехта, только как городок, где находится дом престарелых, в котором поселились мои бабушка и дедушка. Не очень радужная перспектива, что и говорить, но Амерсфорт, с очаровательной колокольней пятнадцатого века, средневековой рыночной площадью и симпатичными провинциальными зданиями, казался сонной глубинкой, уютной и очень скучной. Здесь родился Мондриан, но уехал, когда ему было восемь лет. Единственным другим достойным внимания фактом является то, что в лесу на окраине города находился один из самых страшных нацистских концентрационных лагерей: Polizeiliches Durchgangslager Amersfoort .

Из 129 720 жителей Амерсфорта почти 21 процент имеет иностранное происхождение. По оценке полиции, 40 процентов марокканских подростков в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет подозреваются в преступном поведении. Статистика довольно неопределенная. Что значит «подозреваются»? Может быть, это просто отражение местных предубеждений, а может, ситуация хуже, чем показывают цифры. Кто знает?

В тени колокольни Богородицы я пил чай с Беллари Саидом, невысоким, опрятным человеком. Он родился в Марокко, но говорит по-голландски с сильным южным акцентом жителя Лимбурга – города, расположенного недалеко от бельгийской границы. Обычно такой акцент означает для голландцев только одно: говорящий – католик. Сейчас это уже, конечно, не так. Беллари Сайд – тоже лимбуржец. Пока мы беседовали, по рыночной площади расхаживали юноши и девушки на ходулях в гротескных масках животных и странных остроконечных шляпах, пугая детей и, возможно, воспроизводя какое-то средневековое карнавальное шествие.

Беллари – еще один марокканец, которому сопутствовал успех. Его родители – неграмотные крестьяне, жившие прежде в горах Риф. Тем не менее у него два университетских диплома, он активно участвует в политике и занимается психиатрией. Политические убеждения Беллари – смесь левых взглядов третьего мира с враждебным отношением к Израилю и Соединенным Штатам и активным интересом к мусульманскому самосознанию. Отсюда его членство в Европейской арабской лиге Абу Джахья и желание создать мусульманскую политическую партию в Нидерландах. После и сентября и убийства ван Гога Беллари беспокоит соблюдение принципа господства права. За тридцать лет он не «видел подобной угрозы конституционному государству».

Несмотря на свое отношение к Израилю («Запад урегулирует свои отношения с исламским миром, когда Израиль перестанет существовать»), он считает мощное «еврейское лобби» в Соединенных Штатах примером для европейских мусульман. В Европе должно быть такое же «исламское лобби»: исламские школы, общепризнанный исламский университет, исламские больницы и т. д. Только тогда новые европейцы смогут занять свое законное место как граждане. Идея секуляризации ислама, по его мнению, абсурдна: такого просто не может быть. Вместо этого нужно использовать религию, чтобы вписать мусульман в конституционное государство.

Меня интересовали не столько политические взгляды Беллари, сколько его работа психиатра. Он располагал данными об иммигрантах – данными, прямо скажем, поразительными. По его словам, главными проблемами его пациентов являются депрессия и шизофрения: депрессия особенно распространена среди женщин, а шизофрения среди мужчин. Но шизофрения, похоже, несвойственна иммигрантам первого поколения. Гастарбайтеры страдали в основном депрессией. Шизофрения – это болезнь второго поколения марокканцев, родившихся и получивших образование в Нидерландах. Для молодого марокканца второго поколения вероятность стать шизофреником в десять раз больше, чем для голландца, живущего в сходных материальных условиях.

Существует несколько возможных объяснений этих ошеломляющих данных. Одним из факторов может быть чувство унижения или то, что иммигранты обращаются к психиатру, только когда положение стало критическим. Но у Беллари есть своя теория по поводу шизофрении. Он считает, что проблема заключается в адаптации выходцев из строго регулируемого общества к обществу более свободному, более открытому. Это иной раз приводит к распаду личности. Давление, возникающее в процессе ассимиляции, – один из факторов риска шизофрении. Мужчины страдают ею чаще, чем женщины, потому что имеют больше возможностей взаимодействовать с западным обществом. Когда процесс интеграции идет слишком быстро, когда сын марокканских крестьян бросается в упоительный водоворот западных соблазнов, его когнитивная система может дать сильный сбой. Стремление к строгим религиозным правилам – это форма ностальгии, средство вернуть мир своих родителей или мир родителей, каким он представляется. Чтобы остаться в здравом уме, мужчины стремятся к безопасности потерянного рая.

У девушек и молодых женщин противоположная проблема. Они должны жить, соблюдая многие традиционные ограничения; для них старый порядок еще существует, и они жаждут большей свободы. Беллари, человека, умудренного опытом, беспокоят последствия религиозного экстремизма. Но он, как большинство мусульман, с которыми я говорил, не испытывает симпатии к Айаан Хирси Али. Он считает, что она зашла слишком далеко. «Посмотрите на нее, – говорит он. – Она типичный пример того, о чем я говорю. Борясь за свою свободу, она приходит в ярость каждый раз, когда видит что-то, напоминающее ей о старых традициях, на которых она выросла».

Получается, что слишком много свободы тоже плохо. Мусульманам второго и даже третьего поколения религия нужна «как стабилизирующий фактор». «Она помогает людям лучше интегрироваться, делает их альтруистами, удерживает на правильном пути». Довольно странная, консервативная позиция для человека, считающего себя левым. Он убежден в том, что только хорошо организованная религия удержит молодых людей от скачивания экстремизма из Интернета.

Тоска по строгим ограничениям традиций объясняет также, по его мнению, почему мусульмане предпочитают жениться на девушках из Марокко. Мусульманские девушки, родившиеся в Нидерландах, их слишком пугают. Именно поэтому, считает Беллари, мусульманские девушки все чаще будут выходить замуж за немусульман.

Возможно, он прав, хотя это не соответствует общему мнению, сложившемуся о мусульманских женщинах в Нидерландах. Может быть, потому что женщины в платках, не говоря уже о паранджах, более заметны. Именно женщины – в большей степени, чем мужчины – являются ходячими символами чужеземного фундаментализма, которого многие боятся. Но все же впечатление, которое производят молодые мусульманские женщины, прогуливающиеся по центру голландского города, остается смешанным и неопределенным: девушки в платках и длинных платьях идут рука об руку с девушками в майках и джинсах. Возникает подозрение, что религиозные одеяния часто носят из соображений моды или для того, чтобы подчеркнуть свою непохожесть на других, а не только из набожности.

6

Мало кто из голландцев помнит, что эмансипация женщин в Голландии и других европейских странах произошла совсем недавно. В 1937 году министр по социальным вопросам, католик К.П.М. Ромме, хотел запретить работать всем замужним женщинам. До 1954 года женщин, находившихся на государственной службе, автоматически увольняли после того, как они выходили замуж. Это считалось необходимой мерой для охраны семейной жизни. Перемены наступили примерно в то же время, когда христианская церковь начала терять влияние. Возможно, потому, что изменения произошли на памяти ныне живущих, недавно в позиции «прогрессистов» произошел еще один сдвиг – переход от автоматической, почти догматической поддержки мультикультурной толерантности к неприятию ислама в общественной жизни.

Занятную историю рассказала мне моя подруга Йоланда Витхёйс, историк, писательница и известная феминистка с безукоризненной репутацией политической Деятельницы левого толка. (Ее отец много лет был главным Редактором газеты коммунистической партии.) Мы сидели за ланчем в Амстердаме и беседовали о реакции на исламский терроризм – довольно умеренной, по ее оценке по сравнению с тем, каким гонениям подвергались в прошлом коммунисты. Она вспомнила, как преследовали голландских коммунистов после того, как советские танки подавили венгерское восстание в 1956 году. «По сравнению с тем, как обошлись с ними, – сказала она, – к мусульманам относятся очень мягко».

Когда я заметил, что ислам, религию, не имеющую централизованной структуры, нельзя сравнивать с партиями, получавшими приказы из Москвы, она согласилась, но все же сказала, что, по ее мнению, ислам представляет серьезную проблему. Затем она поведала мне историю об известном либеральном враче из Амстердама, который уволил свою медсестру за то, что она отказалась снимать платок на работе.