Фараон Эхнатон - Георгий Гулиа

Купец удивлен этим сообщением… Ай, это, наверно, так! Наверно, это так и есть! Разумеется, разумеется! Он подумал об этом даже там, в провинции Гошен, едучи сюда, в Ахетатон. Ведь достаточно присмотреться и прислушаться к народу, чтобы понять многое. Нет, во дворце что-то неладно…

— Я говорю тебе, я говорю так, словно вижу в зеркале, — похвалялся лавочник своей осведомленностью. — Если Усерхет сказал, так оно и есть.

— Слушаю тебя, слушаю тебя…

— На Восточной горе строят гробницу. Для его величества. Днем и ночью долбят скалу. Фараон сам выбрал это место. Сам выбрал и для царицы. Однако работы прекращены.

— Где? В фараоновой гробнице?

— Нет. В гробнице Нафтиты.

— Это удивительно, Усерхет, это удивительно! Если бы не ты, я бы никогда не поверил в подобную новость.

— Это не новость. Каждый, кто имеет глаза и уши и не очень далек от дворцовых стен, знает про это. А вот о гробнице — никому не ведомо. Один Усерхет знает про это.

Купец достал из-за широкого кушака четырехугольный слиток золота и бережно положил его перед лавочником. Сделав небольшую паузу, вавилонянин выложил серебряную пластинку. Увидев сероватый металл, лавочник затрясся.

— О, что я вижу! — вскричал он. — Я долго буду помнить твою щедрость, Тахура!

Купец поглаживал бороду. Он не слушал лавочника. Весь ушел в свои мысли..

«…Значит, что ж получается? Столица новая, а распри в ней — старые? Хеттский царь думает, что в Ахетатоне — полное единодушие. А на поверку оказывается наоборот. Этот Усерхет, несомненно, неплохо осведомлен. Он ни разу не подвел. В его лавке бывают разные люди. Они приносят разные вести. При их сопоставлении получается истинная картина… Прекращение работ в гробнице царицы — событие первостепенной важности. Что же последует за этим? По-видимому, нельзя отрицать одного: отношения между царем и царицей не те, что год назад. Партия Хоремхеба — военная партия во дворце, — как видно, одерживает победу. Но сколь приметна эта победа? На словах она или на деле? Кто это может сказать? Варочем и в том и в другом случае — новость огромной важности. Подозревают ли о ней хетты — это главные, самые сильные враги Кеми? Возможно, догадываются. Не более… Пожалуй, не более…»

— Усерхет, — проговорил купец, — если возобновятся работы в гробнице ее величества — тебя поставят в известность об этом?

— Я буду знать все, что положено.

— И ты скажешь мне… Передашь мне, где бы я ни был.

— Можешь быть спокоен, Тахура.

Купца интересовали кой-какие подробности дворцовой жизни. Например: чью сторону держит старая царица Тии? Ее слово — не последнее слово в Кеми. Не так ли? Можно даже поспорить, чья сила берет верх: ее или Нафтиты?..

Усерхет сказал:

— Я говорю так: если во дворце вдруг случится разноголосица, царица Тии — считай на стороне ее величества. Если фараон разойдется во мнении с Нафтитой — царица Тии будет держаться середины. Или в крайнем случае станет рядом с Нафтитой. Вот так!

— А жрец Эйе? Что ты скажешь о нем?

У лавочника всегда готов ответ:

— Эйе держит в своих руках его величество. — Усерхет сжал мясистый кулак и выставил его вперед. — Эйе сказал — значит, фараон сказал. Он вместо отца у его величества. Фараон, прежде чем сказать, советуется с Эйе. Этот всегда в тени. Этот не лезет вперед подобно Хоремхебу.

Еще двое интересовали Тахуру: что делают во дворце принцы Семнех-ке-рэ и Тутанхатон? Ждут царской власти?..

— Семнех-ке-рэ — возможно, — сказал Усерхет, — Тутанхатон — едва ли. Он слишком молод. Считай, что Семнех-ке-рэ — почти фараон. Этот будет назначен соправителем. Если не на деле, то на словах. Может быть, ему помешает здоровье?

— Разве он болен, Усерхет?

— Нет, не болен. Просто заморыш. Не болен, а вроде бы болеет. Так же как Тутанхатон. Этот к тому же юнец. Мальчик.

— Тоже заморыш?

— Да.

— Ты видел сам или доверяешь другим?

Лавочник растопырил два пальца и приставил к своим глазам:

— Я видел ими!

Тахуре были знакомы эти водянистые глаза, обрамленные красноватыми веками. Да, эти могут многое увидеть.

— Хорошо, Усерхет. Я доволен тобой.

Лавочник ударил в ладоши, и на пороге появилась молодая красавица. Которой не больше восемнадцати. Ее пупок задорно торчал на медно-матовом животе, но глаза ее скромны. Десятки косичек ниспадали на покатые плечи. Под ногтями ее пальцев — на ногах и руках — играла алая кровь. И груди ее были как груши. В руках она держала небольшую арфу.

Ее пронзительная красота на мгновение ослепила вавилонянина. Словно живая молния ворвалась в комнату. Точно лань обратилась в женщину. Как в сказках…

— Ее звать Май, — сказал Усерхет.

— Прекрасное имя! А что у нее в руках?

— На этой золотой арфе она сыграет так, как никто в Ахяти.

Азиат глядел на красавицу восторженно. Удары сердца его отдавались в висках. И лавочник видел все и понимал все. Он хотел было встать и уйти. Но купец остановил его.

— Усерхет, — сказал он с волнением в голосе, — Май явилась вовремя. Не принесет ли она кусок папируса и чернильный прибор?

— Папируса? — протянул лавочник.

— Не больше двух локтей в длину.

Усерхет подал знак красавице, и та вышла из комнаты.

— Я доставлю тебе все, что нужно.

И лавочник поднялся, чтобы принести чернильный прибор и папирус.

Ваятель Джехутимес

— Господин Усерхет! Господин Усерхет!

Лавочник едва успел поставить на столик свою нетяжелую ношу. И на миг застыл, пытаясь угадать, кому же принадлежит этот голос. Если бежать на всякий зов, то никаких ног, никаких башмаков недостанет…

— Тебя зовут, — сказал купец.

— Слышу. Здесь, кроме меня, есть еще люди…

Лавочник выпрямился. Вытер руки о льняной набедренник. Для этого ему пришлось распахнуть свое длинное одеяние.

Вдруг влетел служитель при кухне, раб-арамеец. Скороговоркой прокричал:

— Его светлость Джехутимес! Его светлость…

Хозяин не дал ему договорить. Выдал хорошего пинка в зад. И тот выскочил из комнаты…

— О, уважаемый Тахура, это ваятель его величества. Сам Джехутимес!

И Усерхет выбежал. Выкатился из комнаты, подобно шустрой собачке, бегущей на зов хозяина. Купец почесал за ухом палочкой для письма. Он прикидывал в уме, что выгоднее: писать донесение о новостях в Ахяти или же, отложив на время папирус, познакомиться с ваятелем? Купец решил избрать второе.

«…Этот ваятель имеет доступ к их величествам. Не каждый же день сталкиваешься с подобным человеком».

Он не представлял себе, пригодится ли ему это знакомство. Но долгий опыт подсказывал ему, что в сложных и щекотливых делах очень важно не пренебрегать ни одним знакомством, тем более с таким важным человеком. Для Тахуры было вполне достаточно того, что некий Джехутимес — приближенный царя. Почти князь. Почти вельможа. Что делает здесь, в этой неказистой лавке, человек, могущий лицезреть самого фараона? И это само по себе было весьма любопытно. А любопытство Тахуры не знало предела. Ему все нужно! Не за это ли ценили его хеттинские покровители? Разумеется, за это. Именно за это!..

Купец отложил в сторону гибкий свиток папируса. Медленно поднялся с места, оправил бороду и одеяние. И по-сановному неторопливо пошел к двери.

Посредине лавки стояли трое мужчин. К одному из них — коренастому, широколицему, в черном парике — обращался, притом с большим почтением, господин лавочник.

— Высокоуважаемый Джехутимес, как всегда, получит все, чего пожелает его душа, — не говорил, а пел, словно пташка, тучный владелец лавки.

Джехутимес смущенно молчал.

— Я понимаю тебя: жареных орехов в меду, тонких лепешек — таких хрустящих…

Ваятель улыбнулся. Эдак широко. По-детски лучисто. Очень, казалось, довольный обращением Усерхета. Он перетянулся со своими друзьями. Прищелкнул языком И сказал:

— Вот за что люблю эту лавку! Тебя понимают! Тебя поймут, если даже ты немой. Совсем бессловесный.

Усерхет поклонился ваятелю. Пригласил его занять место за низким, круглым столиком. Один из его друзей — это был знакомый нам Ахтой — плюхнулся на циновку. И простонал:

— Я очень устал. Я очень устал…

Его примеру последовали Джехутимес и Тихотеп (так звали второго друга ваятеля). Усевшись, они принялись барабанить ладонями по столику. Дружно приговаривая:

— Усерхет, Усерхет, подавай, подавай!..

— Клянусь прахом своих предков! — провозгласил купец — Клянусь их костями, я не видел более веселых людей!

Тахура поклонился Джехутимесу глубоким поклоном, приложив руку к сердцу. И не спускал глаз с ваячеля. Трое за столиком перестали стучать. Ответили купцу легкими кивками. Купец сказал:

— О почтеннейший Джехутимес, слава которого перешагнула пределы Кеми! Разреши мне простыми речами, моим нескладным языком выразить тебе мое глубочайшее уважение. И тебе, и твоим несомненным способностям.